К. Э. Смит. Стихотворения в прозе

Посвящается V.H.

      Куда идёшь ты, странник, закутанный в скорбные одеяния пилигрима, в сандалиях, разбитых и хранящих пыль и грязь множества нехоженых дорог? С вычерненными иноземными солнцами бровями и выбеленными чужестранными лунами волосами, куда ты держишь путь? Блуждаешь ли ты в поисках городов, величием затмевающих Рим, со стенами опала и хрусталя и храмами, что белее летних облаков и бурунов гиперборейских морей? Или же влекут тебя неведомые безлюдные земли, пустыни, что не знают света солнца, освещённые губительными и зловещими маяками вулканов? Или же ищешь ты опасные берега, покрытые чудовищными красными лилиями, подобными роскошному карнавальному шествию, застывшему со вздымленными бесчисленными факелами на краю смиренных вод?       «Нет, ничего из этого я не ищу; но вечен мой поиск той земли, того города, где стоит дом моих прежних дней. В поисках его скитаюсь я доднесь с первых незапамятных лет своей юности, и на моём залатанном одеянии осела, смешавшись, пыль множества земель и дорог. Видел я и города, величием затмевающие Рим, и храмы, что белее летних облаков; зрел земли неведомые и безлюдные, края, где пребывают чудовищные красные лилии. И даже далёкие, эфемерные стены городов иллюзий и шафрановые луга заката представали перед мои взором, но, никогда — та земля и тот город, где стоит дом моих прежних дней.»       Где же лежит та земля, что хранит твой дом? Под каким именем узнаем мы её, как распознаем вести оттуда средь вестей из множества иных земель?       «Увы! Мне неведомо, где лежит она — ни в великих чёрных свитках географов, ни в портуланах старых моряков, исходивших все семь морей и видевших дальний предел последнего из них, нет ни единой записи об этой земле. Имя же её никогда не было известно мне; но разуму моему открыто, что имена империй, лежащих под звёздами — тайна для нас, смертных. На многих наречиях довелось говорить мне, на варварских языках, неизвестных самому Вавилону; я слышал речь множества людей, внимал жителям диковинных островов моря огней и моря снегов. Громы, и лютни, и боевые барабаны, безумолчный ропот мошки и титанический стон самума; лиры чёрного дерева, перевитые орнаментом из кристаллов, малахитовые колокола, рокочущие золотыми языками, песни экзотических птиц, то вздыхающих девами, то рыдающих фонтанами; шёпот и крики пламени, всеобъемлющий тихий рокот спящих городов и многоустое смятение их на рассвете, неспешное истомлённое журчание пустынных скитальцев-ручьёв — всё это слышал я и впитал в себя. Но никогда еще ни в одном краю не сошло с моего языка ни звука, ни слова, что хотя бы отчасти напомнили бы то заветное имя, которое я должен узнать.»