пока моя ладонь в твоей

Кирилл, думается Максиму, очень уж любит вести себя как возвышенная жеманная дева. В хорошем смысле. В «я хочу посидеть с тобой рядом и держать обе твои ладони в своих и изредка их целовать»-смысле. В целом, ничего необычного в таком нет. Но Кирилл попросту издаёт некую… ауру, что ли, из-за которой обычный жест привязанности превращается по атмосфере едва ли не в священный ритуал. В глазах печёт, и Макс быстро-быстро моргает, будто бы это может помочь. Щёки тоже вот горят, и с этим ничего нельзя сделать. Ну а как ему ещё реагировать, когда Кирилл смотрит на него с необъяснимой нежностью и крепко сжимает его ладони? За руки они держались и до этого. Например, на уроках, украдкой под партой, заговорщически при этом улыбаясь. Или на улице, гуляя вдоль набережной, хотя бы на пару минут. Но вот так, чтобы сидеть лицом к лицу на кровати, чтобы надолго, чтобы обе ладони, — впервые. Кирилл держит крепко, но большими пальцами ласкает ладонь Макса почти невесомо. И, самое смущающее, — смотрит, неотрывно смотрит за тем, как неожиданно небольшими смотрятся ладони Макса в его собственных. Максим пересчитывает чёрные квадратики на покрывале, не зная, куда деть взгляд. — А это — откуда? — спрашивает Кирилл и проводит пальцем по едва заметному белёсому шраму поперёк правой ладони Максима. Максим тоже переводит взгляд на шрам. Совсем уже и забыл о нём... — Это мы на первом курсе с пацанами, — поясняет он. — Клялись, что обязательно станем офицерами. — Клятва на крови, значит, — хитро прищуриваясь, уточняет Кирилл. — Зуб даю, что Василюк всё заметил и потом устроил вам взбучку. — На пару с Философом. Да и не было ничего. Так, пожурил. Понял. Кирилл хмыкает, продолжая аккуратно надавливать на тонкую ниточку шрама. Вот же привязался к нему, а. Другим бы чем занялся. Словно бы услышав его мысли, Кирилл отпускает правую ладонь Максима, но контакта полностью не прерывает, а осторожно, ловко двигая кистью, перемещает свою ладонь наверх; он ведёт кончиками пальцев вдоль вен на предплечье, невесомо и невыносимо. Макса пробивает дрожью. — Я сам себе тоже клялся, — тихо говорит Кирилл. — Что офицером стану. Но с ребятами московскими мы вместе не клялись. Это вы, — он произносит «вы» с усилением, — особенные. Вы все. Таких как вы в Москве не было. — Он на секунду замолкает, и: — Таких как ты там не было. Максим резко втягивает воздух и, решительно качнувшись на сложенных под себя ногах, падает на Кирилла, успевая обнять его за шею, валит их на диван. Кирилл сдавленно охает и сразу же начинает тихо смеяться. — Дурной ты, — говорит он, щекоча дыханием ухо Макса. — И тяжёлый. Макс согласно мычит. Ему вспоминается, как он мчался после отбоя в ту уборную, к ребятам, наконец решив всё для себя. Успел в последний момент, сказав чуть дрогнувшим голосом: «Пацаны, я с вами». У него всё всегда так: в последний момент. Что поделать, тугодум. Ещё при этом и дурной. И тяжёлый. — Но мой, — добавляет Кирилл. Максиму остаётся только кивнуть.