Не читайте газет перед сном

Бывало, что господин Алистер обнимал — у нее трещали кости. Целовал — выступала кровь. Говорил свое «Люблю» — выпивал и дыхание, и придушенный стон. Обнимал, целовал, говорил — всегда в полной темноте: его глаза тлели огоньками далекого города в чаше Карпатских гор. В такие минуты ей было больно — почти до смерти. В такие минуты Элиада чувствовала что-то — про себя она называла это «любовь», потому что не могла найти другого слова. Но никогда, даже в приступе своей звериной, почти бешеной любви, господин Алистер ее не бил. Рука у него сильная, но неумелая. Потирая щеку, Элиада думает, что он мог бы сильнее. Так, что она лишилась бы пары зубов, отлетела бы к стене. Думает, что он зол — по-настоящему зол, без дураков, и к его яростной любви (любви к ее крови) эта злость не имеет никакого отношения. Потирая след, оставшийся от звонкой и больше унизительной, чем болезненной, пощечины, Элиада знает название тому, что чувствует — вот этого человека, с дрожащими губами и бесконечным презрением во взгляде, она ненавидит. И убила бы, не будь того, другого. — Господин Алистер, — шелестит его имя с притворными всхлипываниями — по-другому ярости ей не спрятать. — За что? Обычно сутулый, он стоит прямой и внушительный, похожий на какого-то русского генерала (бородки только и не хватает), про которого Элиада часто слышит, спускаясь в город. И держит в руке листок, немного помятый, испещренный пятнами и… — Зачем ты это с ним сделала? — он тычет им Элиаде в лицо. Голос дрожит, дыхание сбивается, но осанка — она и не знала, что он может выглядеть… так. По щекам господина Алистера катятся слезы. Плачет он по поводу и без, чаще всего — прося у нее, Элиады, прощения за то, что рвет ногтями одежду и иногда — ее кожу. Но чтобы он плакал так величественно — Элиада еще не видела. Поэтому Элиада не сразу понимает, что говорит он о газетном листке. — Это? — переспрашивает она удивленно. — Это не я сделала, — почему-то начинает оправдываться Элиада. — Мне в нем селедку продали. Которую вы, кстати, таки не съели. — Кто продал?! — господин Алистер почти кричит. Даже гневно топает ногой. — Кто посмел?! — яростно рявкает он: Элиада даже вжимает голову в плечи — в испуге. Она испугалась господина Алистера лишь раз, в самом начале их знакомства, и не боялась доселе даже в те минуты, когда в горле от его поцелуев-укусов булькала кровь. — Какая-то торговка на рынке, — лепечет Элиада. — То ли Марийка, то ли Марьямка, я не по… Элиада не договаривает — потому что говорить как будто бы и не с кем. Господи Алистер стоит в комнате — но в комнате его нет. Он смотрит на листок так, словно в нем — весь его смысл жизни. Читает, читает, шевелит губами, то поднимет от него глаза, то опустит их снова. Как будто не верит написанному и сердито утирает глаза — как будто боится закапать написанное слезами. Ее это задевает — что такого в этом листке, что оно смогло занять место самой Элиады?! — Господин, — ей приходится позвать его трижды и коснуться запястья. — Что случилось с вами, господин Алистер? — она косится на газетный лист — не понимает ни черта. Она с горем пополам выучила два десятка фраз на румынском, чтобы ходить на рынок. Прочитать же буквы, издевательски похожие на английские, Элиада не способна вовсе (не то чтобы она когда-то хотела учиться). — Прости, пожалуйста. Прости меня, — ласково хватается за ее запястье господин Алистер. — Нужно было сразу у тебя спросить, а я чуть что руки распускать. Мне нет прощения, я… — Ничего, господин Алистер, — терпеливо гладит Элиада его ладонь — уже не жесткую, занесенную для пощечины. Мягкую. — Это ничего. Что вас так обеспокоило? Когда Элиада жила в большом городе, она никогда не читала передовиц: раздела светских сплетен и рекламных объявлений ей хватало, чтобы жить припеваючи. Наморщив гладкий лобик и глядя на собирающегося духом господина, Элиада пытается придумать что-то действительно серьезное. Может быть, война? Да с кем воевать за этот Графом позабытый край? Кроме деревьев и других деревьев, повыше, здесь нет ничего интересного или полезного. — Наш король, — произносит Алистер. — Наш король… он наконец-то… пресвятый Боже, поверить не могу… — Умер? — вежливо, но без особого интереса спрашивает Элиада, заметно поскучнев. И снова едва не вжимает голову в плечи — такой яростью (священной, чтоб ее черти драли) загорелись его глаза. — Господь с тобой, как ты можешь говорить об этом! Он женился! — разворачивает господин Алистер газету передовицей к Элиаде. Элиада внимательно смотрит: какой-то лопоухий мужичонка (она бы с таким и тура вальса не прошла!) и женщина с лошадиным лицом (Элиада снисходительно хмыкает: да она этой снулой кобылке сто очков вперед даст!). Непонятные завитушки, много восклицательных знаков, огромные буквы по передовице. — О-о-о, — многозначительно тянет Элиада: наверное, если буквы такие огромные (и красные) это действительно важно. Наверное. Хотя платье женщине могли бы и получше подобрать. Господин Алистер расцветает лицом — странно, непереносимо странно. Элиаде непривычно видеть его таким счастливым. — Ты понимаешь, верно? О, герцогиня Эдинбургская! Ее дед — муж величайшего ума! С его помощью нашу великую страну подняли с колен! О ней говорят, что это женщина великого ума и влюблена в Румынию! Говорят, она гостила в Синае — почти по соседству! Господин Алистер говорит все громче — сам уже не видит, как комкает несчастную газету, которую так старательно расправлял. Элиада внимательно слушает — ей, если честно, не очень-то понятно, чем эта женщина и лопоухий мужчина могут помочь лично господину Алистеру, что он так радуется. — А она англичанка? — спрашивает Элиада. Господин Алистер ведь шотландец по происхождению, может быть, она ему какая-нибудь далекая-далекая родственница? Аристократы в Европе все друг другу родственники, от того и страшные такие. Может быть, он подумывает поискать милости при дворе. Эта мысль омрачает — не то чтобы Элиада не любила балы. Она не хочет ни с кем делить… — По духу она настоящая славянка, — строго поправляет господин Алистер. — В ее жилах русская кровь! Элиада слабо представляет, хорошо это или плохо. Русские гусары, коих она насмотрелась на балах, были теми еще штучками, а русские дворянки — ничуть не отличались от любых других, такие же чахоточные, со следами вырождения на лице. В общем, нечета Элиаде. — Я счастлива за вас, господин Алистер, — смиренно произносит она. И неожиданно призывает на свою голову поток красноречия, от которого отступает все дальше и дальше к стене, несколько обескураженная. Она слушает про этот брак и начинает раздражаться все больше. Слова, слова, слова — «объединение земель», «династия», «перспективы». Все эти слова значат не больше пустого шуршания газетной страницы — здесь, в замке на отшибе, Элиаде кажется смешной какая-то там «перспектива». Как кажется смешным начитавшийся умных книжек господин Алистер. Со скуки, кивая и улыбаясь (она часто делала так на балах), Элиада решает рассмотреть повнимательнее газетную страницу. И расплывается в широкой улыбке — разумеется, про себя. — Господин Алистер, — отвлекает она его от разглагольствований, указывая на лист. — Посмотрите. — Что? — не сразу понимает Алистер. — Дата, — непонимающе смаргивает он. — Это прошлогодняя газета, — спокойно произносит Элиада. — Наверное, торговка поэтому посмела завернуть в нее селедку. Не стоит так серчать на глупую женщину, господин, всякий может ошибиться. Что же до свадьбы — представляю, как гуляла вся столица. Потрясающее, наверное, было зрелище. Говорят, улицы по такому случаю убирают тюльпанами. В Бухаресте, разумеется, у нас-то нет. Пока она говорит, господин Алистер сутулится. От пугающей осанки и манеры держать плечи не остается и следа, даже волосы — и те никнут. — Прошлогодняя? — глупо переспрашивает он. — В самом деле, прошлогодняя? — Как я могу вам соврать, господин? Хотите, я схожу в город за новой? Почитаете об августейшем браке, можно даже вслух… ну, как пожелаете. Договаривает Элиада в спину — съежившийся господин Алистер уходит. Почему-то к портрету деда — выглядывающая из-за угла Элиада смотрит на его губы, щурится (некоторые находили это совершенно очаровательным) и пробует прочитать — не получается. Обычно плачущийся в голос, сегодня господин Алистер отчего-то почти шипит. А когда над синайским кряжем показывается любопытный желтый глаз луны — все возвращается на круги своя. Прогибаясь под прикосновениями жадных губ и выхрипывая свое полузадушенное: «Да, господин Алистер», — Элиада гонит от себя мысль о том, с чего ее хозяин вдруг так разозлился без видимой причины. Об этом еще будет время подумать. Элиаде вдруг начинает казаться, что чтение газет (особенно старых) пойдет ей (и немного господину Алистеру) на пользу.