— Фёдоров Мирон Янович, Машнов Вячеслав Алексеевич, Вы приговариваетесь к смертной казни по статье двести восьмидисятой, части второй уголовного кодекса Российской Федерации «Экстремизм» и по статье сто сорок восьмой уголовного кодекса Российской Федерации «Оскорбление чувств верующих». Казнь назначена на утро последующего дня. Приговор обжалованию не подлежит. Ваши последние слова, заключеные? — судья смотрит на ребят из-под очков.
— Рот ваш ебал, — отвечает Гнойный, тупя взгляд в пол. Мирон хранит молчание, высокомерно оглядывая весь зал, задрав подбородок вверх. Славу уводят первым, не упустив возможности хорошенько ебануть того по рукам за плохое поведение. У него вся кожа на руках и ногах покрыта темными пятнами, а лицо кровоподтеками, которые стирали перед выходом в зал суда, а руки прятали в длинные рукава синего свитера. Мирон не мог смотреть на это, поэтому когда тяжелая рука охранника толкнула его в затылок, заставляя опустить слишком высокомерно задранный нос, Фёдоров не сопротивлялся, уставившись гневным взглядом в пол под собой. На послезавтра назначен расстрел.
Видеоблоггеры и рэперы всего мира подняли бунт в странах сразу же, как только стало известно, что по указу депутата известных эмси арестовали и начали судить. Особо остро люди реагировали в Англии, Соединенных Штатах и России, велись целые акции по этому поводу. Организаторов повязали также и заключили под стражу. Дизастер, Порчи, Драго, Замай… Лишь малая часть всех тех, кого упрятали за решетку. Им грозил условный срок, но расстрел светил лишь двоим. Мирон от этой мысли хотел выть.
Слава подозревал, что свержение «короля версуса» будет его самым громким достижением в жизни, но не ожидал, что самым последним. Ему было всего двадцать семь, и тусить в загробной жизни с Куртом Кобейном он вроде как не планировал, менять «Антихайп» на «Клуб 27» желания не было. Говоря простым языком, умирать он в таком раннем возрасте еще не планировал, но, видимо, придется. Отчаяние. От этого отчаяния Карелин скребет стенку и кусает губы до тех пор, пока израненные пальцы не накрывает чужая ладонь. Слава вздрагивает, переводя свой взгляд на Фёдорова.
— Спокойнее, Карелин, — просит негромко Мирон, смотря Славе в глаза все также высокомерно, как и раньше, и всегда до этого, но Карелин понимает — все это наигранная хуйня, чтобы не подавать виду, чтобы не дать просочиться волнению сквозь все эти неплотно сжатые зубы или недостаточно высоко поднятый подбородок, — не будешь истерить, я заберу тебя с собой, хоть ты сам меня в это дерьмо втянул.
Голос Мирона действует успокаивающе, поэтому Слава перестает стирать свои пальцы о стену и внимательно впивается взглядом в светлые глаза напротив.
— Заберу тебя с собой? — переспрашивает Карелин, хмурится и притупляет взгляд на Мироновской груди.
— Да, твою мать, нас спасут завтра ночью, но только попробуй спиздануть об этом кому-нибудь, и я расстреляю тебя лично, — шепчет Мирон, выдыхая Гнойному прямо в лицо, делая все максимально так, чтобы их не услышали, — ложись спать и надейся на лучшее.
Мирон убирает руку от рук Славы и теряется во тьме. Тихо скрипят нары, когда тело опускается на них, и все затихает. Карелину страшно и непонятно, что должно произойти и кто должен их спасти, ведь по новостям специально громко и четко сообщали, кого арестовывали. За решеткой сидели все, кто мог помочь Славе или Мирону, а на преданных фанатов полагаться было глупо. Но Карелин последовал совету бывшего оппонента и закрыл глаза. Надежда грайма. Надежда на лучшее.
День проходит муторно и сумбурно, Слава не ест, даже когда Мирон его буквально с рук кормит вполне приличным последним ужином. Тот бурчит, что там нет метилендиоксиметамфетамина, и упорно отказывается есть, даже ничего себе не заказывая. А зря.
Томительные часы ожидания Слава проводит на пути к отчаянию. Он снова нервничает, наблюдает за Мироном постоянно и ждет явления Господа, который заберет их отсюда на своей волшебной ладье. Или Санта Клауса с оленями.
Санта Клаус врывается в тюрьму для обреченных ближе к полуночи, приводя с собой оленей и подарки в виде кусков свинца, что впиваются охранникам в бронежилеты. Летят гранаты. В них усыпляющий газ, а Слава внезапно оказывается под Мироном, который накрывает их обоих остатками постельного белья. По взгляду писателя Карелин понимает, что все идет по плану. Чужая рука ложится ему на лицо и перекрывает дыхательные пути. Слава не против.
— Всем лежать, суки, — знакомый голос, знакомые интонации. Слава готов поспорить, что слышал этот голос тысячи раз, но сейчас, расширившимися зрачками бегая по лицу Мирона и теряя последние граммы кислорода в легких, он не помнит этот голос, — Миро? Жидок!
Шокк. Дима Шокк, который грозился, который ерепенился и после корешился со всей антихайповской тусовкой. Жизнь так смешно умеет выворачивать события себе в угоду. Слава терял кислород.
Мирон уже не перекрывает Карелину доступ к кислороду, но отчего-то тому по-прежнему трудно вдохнуть. Он чувствует, как сознание плавится, оставляя перед собой только горящие глаза Мирона и голос Хинтера. На его лицо кто-то цепляет противогаз и дергает за руку. Все происходит в замедленном сне. Фёдоров тянет его за собой, переступая тела охранников. Слава спотыкается о них, как большой ребенок, но передвигает ноги. Какая разница, где умирать, если ты все равно обречен?
Звук выстрела выбивает Славу из состояния апатии, он дергает руку Мирона на себя, прикрывая того собою от пули, но полуживой охранник целился не в них, он стрелял в Диму. Тот шипит, резко разворачиваясь к служителю тюрьмы и простреливая ему колено, выбивая из рук пистолет. Он подходит к нему ближе и бьет противогазом по лицу, ломая фильтрующую коробку к хуям.
— Олени, блять, какого хуя вы его не обезоружили? — Дима ранен и из его руки течет кровь, пропитывая ткань бурым пятном. Он зажимает рану рукой с пистолетом и отдает команду двигаться дальше. Слава не смеет даже поднять взгляд на Мирона, просто тащит его за собой вслед за вооруженными парнями в масках. Без маски только Шокк, его противогаз остался валяться рядом с изувеченным охранником. Он идет на выход, пачкая стены кровью, шипит что-то о гнойных жидах, а Мирон отпускает руку. Стягивает с себя противогаз. Слава делает тоже самое.
Они выходят как в ебучих клипах Раммштаин. Их встречают толпы людей и радостно им шумят. Пошумим, блять. У Славы шумит в ушах, он трясет головой, трясет волосами, пытается отогнать от себя всю эту херню, но не выходит. Ему страшно, он видит в небе вертолеты.
В машину его заталкивают грубой силой, против воли, если таковая у Славы осталась. Он падает на заднее сидение и лишь успевает поджать ноги, когда дверца закрывается с треском, а на пассажирское сидение рушится Мирон.
— Дима, блять, — нервно просит Мирон, и Слава видит, как татуированная рука опускается на рычаг передач и врубает первую, почти сразу же передергивая на вторую. Мирон кладет поверх руки Хинтера свою. Машина срывается с места, Карелин осознает, что сильно ударился о дверцу головой. Но это сейчас так неважно. Они уезжают с места преступления, Слава смотрит сквозь заднее стекло и видит, как ребят, что отвоевывали Мирона и его самого от рук властей, сгребает в благодарные объятия толпа, мешая их с собой, не давая вертолетам вести огонь на поражение. За машиной они тоже летят недолго, пока та не скрывается в полуразрушенных трущобах города.
Слава остается лежать в машине, моля богов, чтобы те убили его быстро и безболезненно. Дима из машины вылетает пулей, Карелин слышит его стон, переполненный болью. Мирон оглядывается на Славу. Он в порядке, но немного напуган и нервничает, Гнойный кивает ему, мол «все нормально», и пытается встать. Мирон покидает машину следующим, идет к багажнику и достает оттуда аптечку. Он снимает с Димы куртку, чтобы добраться до раны.
— Жида, блять, это все на твоей совести, — шипит Хинтер, смотря на Славу в тот момент, когда Мирон выливает спирт поверх раны. От этого взгляда проницательного Карелину хотелось вернуться в тюрьму и умереть как положено, завтра утром от повышенного содержания свинца в организме. Слава, выбравшийся из машины, чувстовал как болит голова и что необходимо поговорить с Мироном в срочном порядке, — а за тебя Замай уже расплатился, так что с освобождением, обреченный.
Слава кивает, тупя взгляд, а после приподнимает его робко на Мирона. Тот перехватывает его и на немое предложение отойти от Хинтера подальше кивает головой, перевязывает Диме плечо и наказывает ему сидеть в багажнике до возвращения Мирона. Немец вроде бы слушает парня, но скалится зубами.
— Валите уже шептаться, голубки, — подначивает их Шокк, смотря на Федорова с вызовом и усмешкой. Смотря на него властным, собственническим взглядом.
— Из тюрьмы я тебя вытянул, теперь скрывайся в других странах, беги подальше оттуда, откуда могут загребсти, — Мирон приваливается к грязной стене и закуривает взятую из пачки Хинтера сигарету.
— А ты куда? — не рискуя поднимать глаз, Слава сглатывает слюну. Он до сих пор боится, вслушивается в каждый шорох.
— Мы с Димой уезжаем в Вену, в Австрию, а потом посмотрим, — просто отвечает Мирон, пожимая свободным плечом. Карелин был уверен, что Мирон говорит неправду чтобы при допросе вдруг Слава не мог рассказать о дальнейшей судьбе своего оппонента, но эти светло-серые глаза напротив не позволяли сомневаться в искренности. Фёдоров вдыхает дым, а после предлагает сигарету Славе. Тот прислоняется к стене рядом с Мироном, нависая сверху, и показательно втягивает щеки при затяжке. Он почему-то чувствует, что упускает что-то важное из головы, что-то весомое из жизни. Эти серые глаза.
— Ты не вернешься? — едва слышным шепотом спрашивает Слава, а Мирону, чтобы понять, приходится читать по губам. Он отрицательно кивает головой. Не вернется. Карелин по стене ведет плечом, придвигаясь ближе к Мирону, застывая в считанных сантиметрах от его лица, от острых скул и больших глаз. Гнойный ощущал, как дыхание Мирона сбивается, как он инстинктивно приподнимает лицо, подставляя губы для поцелуя, но Слава сдается. В последний момент он отходит, смотря в эти серые глаза слишком пристально, а после разворачивается и идет прочь. Нет, нет, нет.
Мы с Димой уезжаем в Вену
Мы с Димой уезжаем
Мы с Димой
Слава бежит, не оглядываясь и не озираясь по сторонам. Он бежит слишком долго, падает, путаясь в траве, но поднимается и бежит. Домой бежать глупо, но у Славы не получилось бы, даже если он очень бы хотел — машина преграждает ему дорогу, а голос изнутри салона приказывает сесть. Замай.
***
Андрей улыбается, когда видит грандиозные архитектурные творения вокруг себя. Они гуляют по Вене уже третий день, и Славе больших трудов стоило ходить по людным площадям без страха, что его расстреляют на месте. Он кутается в капюшон худи, в то время как Андрей и Витя свободно прогуливаются в футболках. На дворе теплая осень, но в теплых вещах на площади всего трое — Слава и та милая пара напротив фонтана. Они целуются на глазах у Славы и, кажется, счастливы.
***
Виктор несколько лет назад уехал в Россию, но Слава с Андреем продолжали скитаться по странам, нигде не задерживаясь дольше нескольких месяцев. Они были вполне довольны жизнью, развлекаясь с выпивкой и девушками, даже привыкли к такому образу жизни, а Славу и вовсе отпустили параноидальные мысли о вечной слежке.
Все было хорошо ровно до тех пор, как Слава не открыл ноутбук и не прочитал
«Старая площадка, место проведения Лиговский, СПБ
ты знаешь куда идти, бой
Я вызываю тебя на версус»
