Зверь

      Поле битвы.       Поле усеяно телами, добротно полито кровью и дождём, обсыпано красно-жёлтыми листьями клёна.       В воздухе повис тяжёлый, отвратительный металлический запах крови. Откуда-то валил запах гнили и гари, наверное, это так разило от убитых врагов. О, такие до одури знакомые запахи, когда-то совсем привычные и совершенно обычные, а теперь они лишь неприятно копошились внутри сознания и души и вытаскивали наружу почти потерянные и затёртые воспоминания. Накигитсунэ отвык от этих запахов. От этих запахов его выворачивало наружу, становилось дурно и даже немного кружилась голова, он чувствовал отвращение ко всему этому всем своим нутром. Силы были на исходе.       Накигинтсунэ чувствовал, как медленно звереет, как запах крови вытесняет здравый смысл и хладнокровие из его головы. Стоит только снять маску и всё закончится. Да, за этой маской скрывается зверь. Дикий, кровожадный и немного безумный в силу своей жестокости. И иногда этот зверь рвётся наружу. Нужно только дать ему волю и он сам всё сделает.       Накигитсунэ оглянулся. Он не понимал, как так вышло: великие воины-мечи лежали на сырой грязной земле и почти не подавали признаков жизни, либо еле стояли на ногах и продолжали биться. О, Когицунэмару, Ичиго и Микадзуки и не представляли, что эта битва будет настолько сложной. Накигитсунэ тоже об этом не думал. Тогда он лишь наивно полагал, что «настал его час», что он наконец сможет отстоять историю и дать развязаться войне между Ёритомо Минамото и кланом Тайра. Ёритомо не должен был умереть раньше времени. Ни за что на свете.       Они были недалеко от Камакуры. Накигитсунэ прекрасно помнил это время — своё родное время, наполненное кровью и междоусобными войнами самураев.       «Нельзя пасть под натиском врага. Нельзя».       Накигитсунэ только сейчас заметил приближающегося Исторического Ревизониста. Враг совсем близко. Осталось всего семь шагов. Накигитсунэ сжал рукоять своей утигатаны и взмахнул ею, чтобы отразить атаку. Он очнулся слишком поздно — чужой клинок рассёк маску пополам и прошёлся вниз, от плеча до бедра. Тупая, чуть ноющая боль, отдающая прохладой, и одновременно чувствовалась медленно вытекающая горячая кровь.       Маска упала на землю. Теперь у зверя нет ни клетки, ни оков.       Дальше перед глазами Накигитсунэ расстелился густой кроваво-чёрный туман, с отвратительным запахом гнили и бренчанием мечей и доспехов. В голову ударил адреналин, ярость и желание убивать. Хотелось слышать шипящий звук, как из тел воинов Инверсии с надрывом выходила душа или её подобие. Или это был обычный с звук, с которым всегда умирало их тело и потом растворялось в воздухе, наполняя его смрадом.       Накигитсунэ не слушал верещавшего над его ухом Лиса. Не чувствовал, когда Лис с каждым разом царапал его лицо острыми когтями. Не чувствовал, когда чужой меч проходился по телу и рубил доспехи, одежду. Он был чертовски одурманен вдруг нахлынувшей на него свободой. Он наслаждался свободой своего внутреннего монстра, которого приходилось держать под маской столько времени. И не столько зверя удерживала обычная расписная маска, сколько маска вечной флегматичности и хладнокровности. Теперь смысла сдерживать себя совсем не было. Был только один смысл — убивать врагов и наплевать на свою безопасность. Настоящие самураи умирают в бою против врага, а не в старости, лёжа на футоне и теряя рассудок. Смерть без побед и завоеваний — позор истинному самураю.       Вдруг сильный толчок и резкая боль. Накигитсунэ всего на секунду очнулся от помутнения и хотел было посмотреть, что случилось, но увидел лишь кровь. Много крови. Он не понимал, чья это, и даже не успел понять. Ещё секунда — сознание ускользнуло из рук молодого воина и тот потерял сознание.       Стало так легко. Зверь утолил свою жажду крови и ушёл на покой.       Накигитсунэ с горечью бы поверил, что он умер, если бы не запах трав, микстур и мыла. Он хорошо их чувствовал. И слышал голоса. Голос Лиса, а ещё голоса «младших»: Атсуши и Айзэна.       Теперь он был уверен — он живой.