Призрачный след

      «Снизу!» — не успев до конца осознать сигнал, прошедший по растянутой ею чакросети, Кин резко отпрыгнула в сторону, чудом избежав поимки в земляную ловушку, приготовленную Какаши-сенсеем. Мгновением позже его клон с негромким хлопком исчез из плена лесок, а сама девушка ощутила холодное прикосновение куная к горлу. Оригинал она все-таки пропустила.       — Неплохо, но ты слишком сосредоточилась на клоне под землей и перестала следить за округой.       — Да, необходимо учиться разделять внимание на большее количество объектов, — Кин согласно кивнула и потерла шею, все еще хранившую прикосновение стали. Удивительно неприятное ощущение, очень ясно напоминавшее о том, чего может стоить недостаток концентрации в бою. Правда, Кин все равно пока не могла придумать, как заставить себя одновременно чувствовать и «мир вокруг», и конкретного противника с его атаками и намерениями.       — Я разузнал кое-что насчет того, о чем ты спрашивала.        Какаши-сенсей против обыкновения не ушел сразу после тренировки, а задержался, наблюдая за тем, как Кин собирала сюрикены, кунаи, сматывала леску.       — Да? — куноичи замерла: она не помнила, чтобы спрашивала сенсея о чем-то, но следовало услышать ответ, прежде чем делать какие-то выводы.       — Учиха Итачи пробыл генином менее двух лет. Из тех, кто был с ним в команде, ты сейчас разыщешь разве что Инари Шинко, она работает в ресторане Теяки-сана.       Кин медленно сматывала леску, осторожно отделяя ее от веток куста, в котором та запуталась. В голове царила удивительная пустота — она совершенно не помнила, чтобы спрашивала Какаши-сенсея о чем-то подобном. Но если не спрашивала, то зачем сенсею выдавать ей такую информацию?       — А остальные?       — Наставник команды погиб два года назад на миссии, а второй член команды — Изумо Тенма — погиб еще в бытность Итачи генином. Кстати, Инари Шинко тогда же оставила карьеру шиноби. Команду переформировали, но Итачи в ней долго не пробыл, так что, если кто-то и помнит что-то интересное, то только Шинко. Впрочем, не думаю, что ты сможешь ее разговорить.       — Спасибо, — Кин задумчиво кивнула. Последняя фраза прозвучала как вызов, но что этим хотел проверить сенсей? В любом случае, ей следовало вначале разобраться, почему она не помнит то, о чем должна помнить.       Кин никогда не жаловалась на память: во-первых, для шиноби это вообще нехарактерно, а во-вторых, память долгое время оставалась единственным, на что она могла полагаться. Куноичи закрыла глаза и постаралась сосредоточиться. Учиха Итачи, зачем же ты и твоя жизнь мне понадобились? Ответа не было, если не считать таковым зудящую боль в висках. Кин моргнула и резко открыла глаза. Она пыталась что-то вспомнить, но что?       — Кин?       Приближение Неджи она почувствовала, только когда он оказался практически за спиной. Кин тихо вздохнула и потерла пальцами виски — со всем этим нужно было что-то делать, причем делать в ближайшее время: идти на миссию в таком состоянии — смертельно опасно.       — Ничего не хочешь мне сказать?       Хьюга уселся на траву рядом с ней, и Кин задумалась о том, насколько же плохо все выглядело со стороны, если даже Неджи счел возможным проявить своеобразное беспокойство.       — А ты думаешь, что должна? — надежда на то, что удастся что-нибудь выяснить о происходящем с ее головой таким образом, казалась весьма зыбкой, но все-таки она существовала.       — Ты молчишь в два раза больше обыкновенного, не несешь чушь и совершенно ничего не сказала о том, в какое гендзюцу тебя поймал Яшики, — Неджи говорил размеренно и даже как-то скучающе, но эти интонации казались Кин слишком уж нарочитыми.       — Яшики… гендзюцу? — никакого отклика в памяти, если не считать того, что сказанное казалось до жути неправильным, словно противоречило некому имеющемуся у нее знанию. Кин почувствовала, как по спине пробежал предательский холодок: она не помнила того, о чем сейчас говорил Неджи. Куноичи обхватила себя руками, будто разом оказалась на холодном ветру, и медленно проговорила, глядя расширившимися глазами в одну точку. — Я не помню. Мы видели Яшики в караване, да. А потом…?       — Кин, чем закончилась наша миссия? — Хьюга подобрался мгновенно. По внутреннему ощущению Кин это напоминало отведенный для броска кунай: быстро, резко и смертоносно.       — Да ничем особенным, забрали книги, доложились. Вернее, ты забрал, — уточнила она справедливости ради. Почему-то странным это показалось только сейчас, когда куноичи проговорила это вслух и сразу же задалась вопросом — почему Неджи ходил к беседке один, без страховки?       — Ты знаешь, а наши воспоминания здесь… несколько разнятся.       Хьюга невесело улыбнулся, пересказывая события последней ночи перед отбытием из дома Танабэ. Кин хмурилась: лжи она не чувствовала, да и смысла врать Неджи не было, но при этом каждое слово будто падало в тягучую пустоту, не вызывая в ее голове никакого отклика, разве что облегчение от того, что в неизвестную ловушку угодила только она. Кто знает, как могла закончиться миссия, приди Хьюга чуть раньше или позже.       — А почему ты в сад пошел? — зацепилась Кин за нестыковку в рассказе. Все-таки она сомневалась, что, проснувшись среди ночи, Неджи решил прогуляться именно в сторону сада, да и как любой нормальный шиноби в спокойной обстановке, он спал ровно столько, сколько получалось, ибо никогда не знаешь, когда удастся уснуть в следующий раз.       — Меня разбудила чакра, — Хьюга ответил после небольшой паузы — Кин показалось, что этот момент рассказа он опустил намеренно, но не ответить на прямой вопрос не мог, — по твоей метке, той, что после осмотра дома осталась, сигнал пришел. Резкий импульс, после которого она сгорела.       — Я думала, ты ее сразу убрал, — Кин сосредоточенно рассматривала травинки в непосредственной близости от своих рук. Почему-то в эту секунду ей хотелось быть обычным человеком, которому достаточно отвести глаза в сторону, чтобы перестать слишком четко ощущать мир вокруг.       — Забыл.       Слово слетело с языка настолько легко, что Кин даже поморщилась, ничуть не удивившись тому, как мало истины в нем было и как далеко оно уходило от сопровождающих эмоций. Слишком противоречивых эмоций.       — Вот как, — нарочито медленно протянула Кин, демонстрируя, что притворство не осталось незамеченным, но развивать тему дальше не стала, сосредоточившись не на причинах, по которым Хьюга не избавился от меток при первой же возможности, а на последствиях. — Значит, резкий сигнал. А на что похоже было? — она задумалась, пытаясь сообразить, в какой ситуации могла оказаться, чтобы выбрать именно такую стратегию поведения. Предупреждение? Просьба о помощи?       — Просто импульс чакры. Всплеск. Ненаправленный, — слова Неджи подбирал осторожно, и Кин отчетливо ощущала сомнение. Обычно она использовала несколько сигналов разной направленности, которые в команде прекрасно могли расшифровать. Описание же этого больше походило на какой-то панический всплеск чакры. Будто она выплеснула большой ее объем в пространство, а часть срезонировала с другим, меньшим источником.       — Я увидела что-то. Или почувствовала. Что-то, от чего пыталась защититься, но не смогла, судя по результату, — вывод следовал вполне конкретный, но очень неприятный. Что такого она могла заметить возле беседки?       — И попалась в гендзюцу, которое не смогла снять, — тихо закончил Хьюга. Кин молча кивнула, не уточняя, что внезапные провалы в памяти оказались несколько больше, чем она озвучила вслух. Но теперь у нее хотя бы была зацепка.

***

      Одна, две, три, четыре, пять, шесть… Семь мишеней, которые видели его глаза. Кунаи сорвались с пальцев, и каждый устремился к своей цели. Саске извернулся в воздухе: ему казалось, что все происходит очень медленно, так, что он может рассмотреть сбитую обмотку на одной из рукоятей. Он выхватил из подсумка еще пару кунаев и бросил их, они, ударившись о лезвия друг друга, изменили угол полета, позволяя поразить еще одну, скрытую за другими мишень. Получилось.       Учиха приземлился на ноги и, не тратя время на разглядывания результатов своей тренировки, вышел за дверь подземного полигона Северного убежища Орочимару. Он должен был быть доволен результатом, но вместо этого в мозгу свербела мысль: сколько лет исполнилось Итачи, когда он показал этот фокус? И на что он способен сейчас? На что способен он сам, Саске представлял слишком хорошо, и этого было совершенно недостаточно для достижения его цели. Путь к силе оказался несколько… дольше, чем ему казалось первоначально.       Голодная, жадная темнота заполняла все его существо. Бесцеремонно обволакивала, вгрызалась в кости, стремясь поглотить, уничтожить, сделать частью себя. Он поддался ей. Всего на единый миг, а потом в самой глубине его существа вспыхнула обжигающая ненависть. Лесным пожаром пробежала по жилам, разогнала темноту, заставляя вспоминать: кто он, зачем он здесь. Саске боролся, рвал окружающую его тьму на части, сам впивался в нее зубами. А потом все закончилось — темнота расступилась, и он снова увидел мир. И первым, что он почувствовал в новом для себя мире, была сила.       Чакра, исходящая от джуин, больше не казалась чужеродной. Она не стремилась захватить его тело, причинить боль, лишь разливалась свободной волной, даря невероятное ощущение свободы. Казалось, в эту секунду он может все. Сила требовала выхода.       Саске медленно поднял голову и осмотрелся. Стены большого зала терялись в полумраке, но его глаза очень ясно различали их, каменный пол, покрытый опалинами и рытвинами, высокий потолок, узкую галерею, опоясывающую зал по периметру. Чем-то это место напоминало арену. В голове вспыхнули воспоминания о совсем другой арене, шумящих зрителях… Впрочем, было нечто, роднившее оба этих места — противник. Всего в паре десятков шагов от Саске замер другой шиноби. Противник. Точка приложения силы. Сейчас этого было более чем достаточно.       Он рванулся вперед, чувствуя, как мир вокруг будто смазывается, расплывается легчайшей дымкой, звенит от расходящейся от него силы. Можно ли остановить такой натиск? Рука, принявшая на себя его удар, мгновенно обросла костяной броней, а сам Саске едва сумел уклониться от выпада костяного меча.       Учиха атаковал снова, со всей доступной ему яростью и силой, вновь обретенной скоростью и чакрой, которая, как ему казалось в эти мгновения, просто не может закончиться. Но все его усилия будто разбивались о каменную стену скупых отточенных движений. Оборона противника казалась несокрушимой, и все же Саске чувствовал, что может одержать верх, что вот-вот его ярость найдет себе лазейку и тогда… Он извернулся в воздухе, проскальзывая между метнувшихся ему навстречу костей, понимая, что уклониться от певших в его руках молний у Кимимаро возможности просто нет.       В ответ по телу Кимимаро зазмеились узоры джуин. Ощущение чужой, но такой похожей на переполнявшую его сейчас чакры отдалось покалыванием по всему телу. Саске почувствовал, как под его ударом крошится броня противника, но в следующее мгновение уже сам едва сумел защититься от мощного удара хвоста, увенчанного костяными иглами. Чакры стало больше: она выплеснулась из него волной, обретая уродливые формы странных рук-крыльев, которыми он и сумел защититься.       Саске извернулся в воздухе, стремясь снова перейти в нападение, но момент был упущен: инициативу в этом бою он потерял и теперь отступал, едва успевая обороняться от сыплющихся со всех сторон ударов и с каждым шагом все яснее понимая — этого боя ему не выиграть.       Учиха тряхнул головой, прогоняя навязчивые воспоминания. Бесконечные коридоры казались одинаковыми: они закручивались в спираль, переплетались между собой, как огромный клубок змей. Любой человек, если он не прожил тут всю жизнь, мог с легкостью заблудиться в этом лабиринте. Саске, поглощенный своими мыслями, шел и шел вперед, не обращая внимания на то, что спускается все глубже. Он уже проскочил те уровни, на которых содержалось большинство подопытных, вернее, намеренно обошел их: находиться там было откровенно неприятно, слишком много мыслей появлялось при этом в голове. Ты вполне можешь закончить свои дни слепым безумцем в каком-нибудь подвале. За это время Учиха видел уже слишком много подвалов и слишком много безумцев, но хуже, чем в Северном убежище, не было нигде. Крики доносились даже сквозь толщу стен. Врывались в голову и смешивались с другими. Алое пятно, расползающееся на белом фоне. Саске ускорил шаг, уходя все дальше и глубже. Здесь царила тишина. Светильников с каждым пройденным уровнем становилось все меньше, но кроме них глаза то и дело выхватывали угасающее свечение старых барьеров, ловушек, которые не могли причинить ему вреда — метка джуин была здесь и пропуском, и самой лучшей защитой. Еще один поворот, и Учиха оказался в довольно просторном зале, замер, уловив впереди светлое пятно, и понял: так глубоко забрался не он один.       Кимимаро стоял у дальней стены и, на первый взгляд, бездумно водил по ней ладонью.       — Что это за место? — Саске подавил первый порыв, подсказывавший развернуться и уйти: видеть, а тем более разговаривать с Кимимаро ему не хотелось, но это было бы слабостью. Еще подумает, что он испугался. — Столько барьеров…       — То же, что и наверху, — Кимимаро медленно опустил руку и отошел от стены, приближаясь к Учиха, — камеры. Испытательные залы.       — Пустые? — Саске фыркнул и скрестил руки на груди, давя желание отступить на шаг.       — Нет ничего, достойного содержания в них, — Кимимаро остановился в нескольких шагах, чуть наклонив голову набок. Учиха не мог видеть в темноте его лицо, но поза, манера речи сейчас до боли напоминали ему кого-то другого, вот только уловить сходство никак не удавалось. Его глаза уже видели это, но память подводила. Или он просто не хотел вспоминать.       — Хн, — Саске неопределенно повел плечами, отгоняя навязчивое видение. Длинный коридор со множеством дверей, из-за которых доносятся то плач, то тихое бормотание. Окованная железом дверь, дополнительно защищенная печатями. Тихий, но очень отчетливый голос из-за нее: «Убить. Разорвать. Нет. Убить. Мужчину или женщину?» Безумный смех и удар о дверь, от которого она прогибается. Если даже ЭТО держали на общем уровне, то что могли запереть настолько глубоко?       Кимимаро обогнул его и растворился в темноте: шагов Учиха не слышал, просто перестал ощущать другого шиноби. Исчезло едва ощутимое покалывание в джуин, реагирующей на сходную чакру. Он подошел к стене, возле которой видел Кимимаро, и тоже провел рукой по камню. Против ожидания пальцы его вместо гладкой поверхности нащупали какие-то царапинки, рытвины, будто камень пронизывали тончайшие нити. Саске вел рукой то в одну, то в другую сторону, пытаясь понять, что же тут так могло заинтересовать Кимимаро, пока не нащупал более глубокие и явные отметины. Вначале ему показалось, что кто-то просто беспорядочно царапал стену: узник, стремящийся на свободу, или просто очередной сумасшедший, но постепенно Учиха уловил определенную последовательность в хаотичных линиях. Глубокие, много раз повторенные линии. Один иероглиф. Кими.

***

      — Он силен, — Кабуто бросил фразу, будто камешек в воду: небрежно, но со всем вниманием всматриваясь в разбегающиеся от него круги.       — Будет силен. Когда-нибудь. Если научится использовать полную мощь шарингана. Но даже если нет — он уже оказался более чем полезен, — хриплый голос Орочимару-сама звучал откровенно равнодушно. Любой другой мог подумать, что саннин уже разочаровался в с таким трудом обретенной игрушке, но Кабуто своего… наставника? хозяина? знал слишком хорошо, чтобы в это верить. Или, во всяком случае, он предпочитал так думать.       — Да, — он привычным жестом поправил очки на переносице: они все еще были самую чуточку велики, — Кимимаро все еще превосходит Учиха. Жаль, что его тело больше вам не подходит.       — Ты, как я вижу, опечален этим, — Орочимару не повернулся в его сторону, но Кабуто догадывался, что тот прекрасно видит отражение в больших стеклянных колбах.       — Всего лишь сожалею, что он оказался… бесполезен. Такая трата ресурсов, — последнюю фразу Якуши произнес самую чуточку громче. Он тоже прекрасно видел отражения и застывший неподалеку силуэт. В лабораториях всегда была… своеобразная акустика, так отчего же ей не воспользоваться?       — Ты так думаешь? — все то же равнодушие. Брошенный камень бесследно растворился в темном омуте, не потревожив поверхности воды. Но вместе с тем Кабуто вдруг ощутил это — дрожь по позвоночнику, царапающее нервы ощущение опасности. Будто лисица прошлась по твоей могиле.       — Я слышал, Гурен нас оставила, — поспешил он сменить тему, стараясь, чтобы голос звучал так же отстраненно-холодно, как у самого Орочимару.       — О, ее вспыльчивый нрав потребовал отдыха. Учиха порядком разозлил ее, — змеиный саннин тихо рассмеялся, — остынет и вернется. Кого ты притащил из Страны Волн?       — Интересный экземпляр, — Кабуто улыбнулся, вспоминая свое небольшое приключение, — характер, правда… и никаких манер, но потенциал… впечатляет, — он привычно пристроился по левую руку от Орочимару, следуя за ним через переплетения коридоров.       — Хозуки Суйгецу, — он распахнул дверь и отошел в сторону, чтобы саннин сам смог взглянуть на запертого пока в круговой барьер шиноби.

***

      Кин казалось, что она падает. Падает в бесконечную пустоту, в которой ровным счетом не за что ухватиться. Она резко открыла глаза и посмотрела на расположившегося в нескольких шагах от нее Хьюга. Последние пару дней тот откровенно нарывался, усиленно прячась от главы клана, Хинаты и попыток навязать ему тренировки с наследницей. За благовидный предлог сошли даже ирьенинские курсы, к которым Неджи вдруг проникся вниманием. Впрочем, это не значило, что он пропадал в госпитале днями напролет. Кин не знала, насколько это соответствовало плану Цунаде-сама, но сейчас Хьюга вместе с медицинским свитком сидел на траве и возился с истерично попискивающей пичугой со сломанным крылом. На диво пасторальная картина, если не принимать во внимание тот факт, что травмой птица обзавелась после прицельного броска куная, пусть даже тот был тупой и тренировочный.       — Не получается? — поток зеленоватой чакры вокруг ладони Неджи не дрогнул, что определенно говорило о прогрессе в тренировке: раньше лечить и разговаривать одновременно у него не получалось. Впрочем, в глубине души Кин подозревала, что это скорее регресс — ибо теперь ничто не помешает Хьюга высказывать свое мнение о больном и полученных им травмах прямо в процессе лечения. Пожалуй, пациенты, излечившись от повреждений физических, рисковали заработать душевные.       — Нет. Ни одной зацепки, — Кин потерла пальцами виски. Это не укладывалось ни в какие рамки: кто-то мало того, что наложил на нее гендзюцу, так еще и проделал это столь филигранно, что никак не удавалось подцепить нити чужой чакры. Кин не сомневалась, что они должны быть: установка продолжала действовать, — но так не бывает!       — Значит, ищешь неправильно, — зеленое свечение погасло, и птица с истеричным писком вырвалась из рук Хьюга, взмывая в небо и торопясь как можно быстрее покинуть недружелюбную поляну. Взгляд Кин задержался на ее полете: что-то в этом было знакомое, царапающее самый край восприятия.       — А как правильно? — ответила она чуть резче, чем хотела, но тут же глубоко вздохнула, гася лишние эмоции, которых в последнее время прорывалось на поверхность непозволительно много. Но слишком уж нервировала Кин ситуация, в которой она не могла коснуться какого-то участка своей памяти. Кто знает, что еще она не помнит. Какая команда могла быть там скрыта?       — Бьякуган ничего лишнего не видит, — это они проверили практически сразу, но легкого решения задачка определенно не подразумевала, — может быть, стоит обратиться к Какаши-сенсею? Все-таки шаринган больше приспособлен для гендзюцу.       — Шаринган не всесилен, — Кин отрицательно мотнула головой. Эта идея вызывала какое-то инстинктивное отторжение, — да и если я не чувствую сама, почему он должен что-то увидеть?       — Может быть потому, что ты чувствуешь, а он видит? Разный взгляд на проблему, — Неджи откинулся назад, положив руки под голову, и Кин невольно улыбнулась, подумав о том, что всего год назад подобная сцена была совершенно нереальной. Но все же что-то в словах Хьюга зацепило ее разум.       — Я чувствую, а он видит, — медленно повторила она, — Неджи, ты гений!       — Знаю, — Хьюга небрежно пожал плечами, — но хотелось бы все-таки знать, в чем на этот раз.       — Подожди. Не сбивай, — Кин прикусила губу, торопливо выстраивая из мелькнувшей догадки цельную идею, — гендзюцу формирует новую картинку мира, через органы чувств воздействует чакрой на чакру противника. Но нужно четко представлять, что именно будет видеть, слышать или чувствовать противник. Иначе он сразу заметит фальшь. Ты же помнишь то гендзюцу, которым я тебя поймала?       — Да, — Неджи неохотно кивнул: ему вообще не нравилось, что может существовать техника, против которой его бьякуган оказался бессилен.       — Там не было визуальной части, потому что у меня нет бьякугана и я не могу создать для тебя подходящую картину. Не знаю, какой она должна быть.       — А тот, кто накладывал гендзюцу, скорее всего не знал, как чувствуешь мир ты.       — Именно, — Кин кивнула, снова закрывая глаза и погружаясь в медитацию. Теперь она знала, что нужно искать: не слова и не изображение. Чувство чакры. То, что у нее не мог отнять никто.       Последняя точка миссии, которую она помнила. Вечер. Тихий разговор. Но слова сейчас были не нужны, только ощущение. Легкая, почти неощутимая пульсация мира вокруг. Деревянный пол, стены. Ограниченное пространство, чтобы заглянуть за него — нужно приложить усилия, но это она тогда не делала. Вообще ничего не делала, только говорила и говорила, непроизвольно щурилась, ощущая совсем рядом пульсацию чакры. Сильную, ровную, окрашивающуюся то сиреневым холодком, то колкими голубоватыми искрами и желто-кислой ноткой раздражения. Обрыв. Пустота.       Колкое и кисловатое удаляется, напоследок вдруг отдаваясь чем-то острым и горьковатым. Беспокойным. Обрыв.       Цепочка ощущений: ровное, рваное, острое, горькое. Удаляющееся. Мир приглушен, воспринимается будто сквозь слой ваты. Тяжелый, тягучий. Далекий. Ничего, заслуживающего внимание. Обрыв. Пустота.       С каждым разом идти вперед — назад в собственную память все легче. Там за темнотой, которая временами практически ощущается чужим давящим присутствием, что-то есть. Ее собственные смутные ощущения. Совсем слабые, неявные — значит, вокруг не было ничего действительно интересного. Пока не было.       Нет ни зрения, ни слуха, ни обоняния. Даже чувство равновесия куда-то потерялось. Исчезло все, кроме становящегося все более отчетливым ощущения: источник чакры. Ровное, прохладное, тягучее. Нара. Чуть сдобренное медом и горчинкой. Нара Яшики. Он был там. Обрыв.       Теперь вернуться проще. Найти тягуче-медовый огонек, коснуться и от него скользить дальше. К нему. Приближение. Новое ощущение, по самой границе восприятия. Обрыв. Провал. Боль.       Кин вздрогнула, рывком возвращаясь в реальность. Со всех сторон на нее навалились мириады звуков, запахов, цветов. Виски ломило, а дышала она так, будто только что пробежала кросс.       — Кин? — она дернулась, пытаясь вспомнить, когда Хьюга успел оказаться настолько близко.       — Нормально, — куноичи провела рукой по лицу, стирая ладонью побежавшую носом кровь, — там был кто-то еще. Точно был. И, кажется, он не хотел, чтобы я об этом помнила.       — И кто это мог быть?       — Не знаю. Но я вспомню. Я выдерну наружу его чакру и…       — Что потом? — Кин глубоко вздохнула, только сейчас обратив внимание на то, с какой откровенной насмешкой Хьюга с ней разговаривает. Наверное, со стороны все это и впрямь выглядело глупо. Она никогда не испытывала такого жгучего желания добраться до кого-то. Вероятно, в эту секунду Кин могла бы понять Саске или хотя бы на гран приблизиться к этому пониманию. Но все же эти эмоции казались ей слишком сильными. Нарочитыми. Неправильными. Она глубоко вздохнула, окончательно успокаиваясь и прогоняя все лишнее. Не сейчас и никогда.       — Буду знать, кого надо бить на поражение и издалека, — вполне буднично ответила Кин и закрыла глаза. В конце концов, боль — недостаточный повод, чтобы останавливаться.       Пустота, расцвеченная тягучим медом, снова и снова разбивалась звенящей, будто осколки стекла, и такой же колючей болью. Она упрямо рвалась через нее, сосредотачиваясь только на одном — ощущении чакры, которое ее вело. Ничего более не существует. Даже боль — не то чувство, которое может быть реальным в этой пустоте. Только чакра и ничего больше. За тягучим и медовым пряталось нечто еще: совершенно на него не похожее, но до ужаса знакомое. Она уже видела это. Нет. Ощущала. Разделяла сплетенные с другой чакрой нити, отыскивала пути. Тяжелые темные воды и острые вороньи клювы. Волна, из-под которой невозможно выбраться. Вспышка, которую нельзя отразить. Сила, перед которой остается только склониться. И гнев. Безудержный гнев где-то настолько глубоко, что она не решалась туда заглядывать.       — Знаешь, Неджи, пожалуй, мне все-таки понадобится помощь Какаши-сенсея, — заговорить Кин решилась не сразу, а может быть, просто не могла, замерев и сжавшись в комок, обхватив себя руками, будто стремясь согреться.       — Все-таки расскажешь ему? — Хьюга выглядел удивленным и... обеспокоенным.       — Нет, но попрошу о паре уроков. Думаю, у меня будет подходящее объяснение.