«Он же гений, Как ты да я. А гений и злодейство — Две вещи несовместные. Не правда ль?» — «Маленькие трагедии. Моцарт и Сальери», Александр Пушкин.
Майлз Апшер никогда не говорил, что, о господь, его самый большой враг, гений, таланту которого мог порой завидовать, Вэйлон Парк, если звать по имени, был объектом его, к несчастью, ни капли не привычных снов. Он мог бы назвать всё происходящее в них бессовестной похотью, до которой и вряд ли опустится, зная своё положение, но этот мужчина… Сколько же он уже успел подать знаков для огромной ненависти, которая бы сжигала душу вновь и вновь, не давая опомниться. Майлз Апшер действительно ненавидит этого человека, каким бы великим для своей эпохи он не стал. И, ей-богу, Апшер мог поклясться, что этот мужчина испытывает к нему те же чувства [Сколько же, в конце концов, раз ему удавалось слышать ни чуть не лестные комментарии насчет своих работ. Слышать такую ужасную оценку, из уст того, кто не разбирается в этом. какова унизительная шутка судьбы!]. Апшер, по мнению большинства, был великим писателем ещё при жизни. Его работы проникли в сердца, расползлись по дворцам, разошлись по чужим голосам. он умело мог написать даже тысячи страниц, если потребуется. Будучи таким человеком, довольно известным и умелым в определенных случаях, он одобрял любое направление, в котором творили его, так называемые, коллеги, но изобретения сэра Парка. он не мог их принять, а потому вечно и бурчал, стоило лишь объявится белобрысому на каком-нибудь балу, да ещё и в сопровождении своей женушки, всё ещё напоминающей по характеру его старшую сестрицу, которая тоже вышла замуж за какой-то Парка и уехала к нему в Европу, оставив его и матушку в Британии. Так что, причина переезда в Вену была крайне обоснованной, даже не ставя в упор то, что сам Апшер желал увидеть в лицо этого напыщенного петушка, которым казался ему Вэйлон Парк. Но Майлз, несмотря на всё, знал Парка лучше, чем кто-то из его родных. Знал, что он почти никогда не болел серьезно, или, например, не мог сделать критики в свой адрес, особенно из уст Апшера. Много раз эти двое затевали драки прямо на приеме у какого-нибудь богатого господина, которому было только в радость видеть их обоих, так как о ненависти к друг другу знал почти каждый и, порой, даже желал увидеть вживую их споры и, о самое ужасное, драки. Споры великих людей давали понять всем остальным, что никто из них не невинен, тем более они, которые могли бы казаться предметом совершенства. — Сэр Апшееер? — отвлекает его от размышлений знакомый голосок, так и режущий уши, что просто не могло не заставить его отвлечься от своих мыслей. Вот и он, Вэйлон Парк, собственной персоной.***
Вэйлон Парк любил засиживаться допоздна с каким-нибудь чертежем или чем-то ещё, даже, когда его жена и дети уже спокойно видели десятый сон в своих покоях. Для него это было, пожалуй, одним из самых любимых занятий, не считая самих чертежей. Для своего века он был гением, реформатором в среде технологий. Многие не видели в нём великого человека, а лишь выскочку, деревенщину, идиота, который лишь погубит его. Но, ей-богу, сам император, как говорят, восхищался этим человеком. Но всегда был кто-то, кто даже такому человеку может испортить впечатление. Майлз Апшер. Как Герр Парк знал, Майлз был родным братом его жены, Элизабет, потому очень желал с ним познакомиться. Поначалу. А дальше… Просто нет. Как бы Парк не любил работы Майлза, его личность оказалась. совсем не такой, как ожидал. Надменный, но такой располагающий к себе мужчина, но явно младше его. Хоть и думал, что сможет понять его, как никак, семьи породнились, но никак, Апшер сразу же оказал отрицательное мнение о нем, как о человеке. Сразу же бросив при этом слова о том, что его наработки приведут лишь к беде. Какова неслыханная наглость, ещё и более взрослому человеку такое говорить! Вэйлон снимает очки. Уж слишком глаза устают от этих линз, которые еле дают ему возможность нормально видеть. Откидывается на кресло, прикрывая уставшие карие глаза. Если он не уснет в кресле, то уснет, минимум, на полпути к кровати. Но что-то мешает ему всё равно подняться, или даже сонность всё больше наседает на мозг так, что невозможно о чем-то ещё подумать, кроме сна. Почти проваливается в сон, как… — Донести вас до вашей кровати, Герр Пааарк, вижу, вы почти в царстве Морфея? — слышится знакомый голос, обладатель которого волнует Парка меньше, чем-то, каким образом он попал сюда, если у Лизы четкий слух. Какого хрена. Приоткрывает глаза, а видит над собой лишь размытый силуэт, в силу своего зрения, но до сих пор очень знакомый, что и так поймёшь, кто это именно. — Сэр Апшер, меня не волнует, по какой причине вы тут, меня скорее волнует, как вы прошли сюда, моя жена обязательно бы заметила, — фыркает немец, уже пытаясь взять свои очки, как рука Апшера хватает его руку за запястье руки, перетягивая обратно. Парк непонимающе хмыкает, полостью раскрыв глаза. Еле в темноте что-то видит, но Майлз Апшер определенно приблизился слишком близко, от чего [точнее, от наглости этого писателя] щеки технаря наливаются краской, а взгляд бегает от одного предмета на столе к другому, а потом и к самому писателю, будто пытаясь вымолвить ответ на безмолвный вопрос, -… Что вы делаете, т ц. Темноволосый ничего не говорит, лишь прикасается губами к кисти руки изобретателя, заставляя его действительно выпасть сейчас. А как иначе-то, от действия такого тем более. Вроде, ненавидят друг друга, а сам Апшер уже целует кисть. Смущает, чёрт возьми. Герру Парку действительно хочется обозвать его всеми словами, которые неприемлемы в его обществе, но всё-таки сдерживается. Всё-таки, если услышит его семья, будет очень неудобно перед ними, особенно за такие слова и, о боже, за то, что он один с каким-то мужчиной в одной комнате, и стыдно уже перед Лизой. Уж точно наведет не на те мыслишки их всех. — Ну знаете, Герр Парк, Элизабет — моя сестра, я многое знаю, например, как обойти её и остаться незамеченным. — выдыхает спокойно, а в итоге протягивает какие-то чертежи прямо Парку в руки. А тот лишь смотрит непонимающим взглядом, — Вы забыли это просто во дворе императора, как один из его приближенных, я не мог не воспользоваться шансом, и не прийти к вам самому, п х а. — А. благодарю, да. — смущенно выдает, осматривая каждый чертеж. Как он мог их забыть., но лишь тишина ему в ответ, ибо Вэйлон не сразу понимает, что Майлз успел улизнуть сразу же. Чертов писатель, ну умеет же. Но что за тягучее чувство внизу живота.***
— Я вас люблю, Герр Парк, — чуть ли не рычит тому в лицо Майлз, видя Вэйлона в окружении толпы девушек, которые, какова наглость, зная о его замужестве, всё равно окружали его каждый раз. Несмотря на третий десяток, даже он выглядел моложе. Потому, наверно, пусть и был женатым, пользовался большим вниманием со стороны слабого пола. А Майлз, что Майлз, его пробирало каждый раз, когда он видел такое, руки невольно сжимая руки в кулаки. Кто уж думал, что ненависть перерастет в любовь, которую уж точно начнет презирать каждый. Но Вэйлон будто не слышит всей этой правды в его словах, лишь улыбается. — Я тоже вас ненавижу, сэр Апшер, — произносит, шире улыбнувшись. А где-то внутри Апшера всё рушится. Только недавно этот немец краснел от его прикосновений, а сейчас шипит прямо в его лицо, ни капли не смущаясь. Который раз этот изобретатель заставляет его желать вновь ударить по его физиономии, чтобы прямо след остался, большой такой. Просто ничего не может больше предпринять, но они во дворе императора, если устроят драку, то всё, они могут попрощаться со своими должностями, особенно Апшер, бывший приближенным самого императора. А терять такую хорошую должность было бы очень плохо, пусть и в таком возрасте не женатым был, но содержать себя надо было. Руки сжимают края фрака, а сам мужчина разворачивается и уходит. Нет сил уже просто стоять рядом и слушать эти слова со стороны Герра Парка, которые так и ранят в сердце больше, чем его меньшая слава после того, как он приехал сюда. Здесь, конечно, больше всего уважают своего земляка, как бы Апшер не был известен на весь мир, а его произведения были оценены более, чем прекрасные. Но его талант, он ничто по сравнению с талантом Парка, который уже был замечен императором ещё давно. Майлз всё больше старался его убедить в том, что его труды всё же больше не должны его волновать, ибо они лишь затуманят его мозг, нарушат традиции. Как затуманил разум Апшера сам Вэйлон, стоило лишь увидеть его. Но руки до сих пор тянутся к кинжалу, нет, не для убийства кого-то, а для него самого. Это будет, ей-богу, единственным выходом, если он не узнает настоящего к себе отношения со стороны Парка. Видно всё равно, что это не более, чем маска. Такая же маска, как и у его самого.***
Вэйлону в последнее время не здоровится ещё больше, чем до этого. Ничего не идёт в голову, обмороки начали бывать чаще, чем обычно. Но, как бы то ни было, Парк отказывался от врачей, то и дело говоря о том, что ему нужно закончить один чертеж, который заказала сама смерть у него, якобы уже так намекая, что смерть его близка. Лиза называет всё это болезненным бредом и Вэйлон выкарабкается, врач должен ему помочь. Конечно, если бы светловолосый не отказывался от него так рьяно, убеждая, что в порядке и просто устает. — Лиза, я слышал, что у твоего мужа болезнь. я действительно хочу вам помочь, — с порога выдает Майлз, когда ему открывает дверь Элизабет, лицо которой выдает лишь волнение и злость. Определённо злость на него. Столько же сделал. — Нам ничего от тебя не нужно, Майли, после того, какую боль ты нам причинил. — тихо шипит она, уже собираясь прикрыть дверь, даже не дав Апшеру поглядеть на состояние Парка. — Ах, это вы, сэр Апшер, — еле выходит из-за угла сам Вэйлон, еле держась за всё, что только можно. Уставший, болезненный, со сползшими набок очками, он выглядел крайне жалко, но ощущение того, что, если не предпринять ничего, слова Парка про смерть, окажутся действительно правдой, самого Апшера никогда не покинут теперь. Что-то в его душе начинает предательски щемить, потому он просто подбегает и подхватывает его, помогая стоять. Вэйлон сразу же хватается за его руки, сжимая до легкой боли, пусть темноволосый не обращает на это большего внимания, крепче держа, лишь бы не упал. — Я не успею чертёж вовремя, — выдает в итоге он, стараясь сохранить чистоту разума и не падать, да и его всё равно удержут, что довольно радовать могло бы, если бы Вэйлон не чувствовал себя так паршиво, что и описать было невозможно. — Тише, друг мой, вы всё успеете и выздоровеете, примите помощь лекарей, ваша жена обещает вам лишь добра. — Нет, смерть рядом, я не смогу, могу ли я надеяться на вас?.. — карие глаза Парка встречаются с глазами Апшера, вроде как, голубовато-зелеными, но Парк в данный момент всё равно не сможет разглядеть, как бы ни пытался, ибо и зрение знатно падает, и состояние мешает концентрироваться. Он просто хочет надеяться, что Майлз всё равно согласиться, несмотря на то, каковы были их отношения до этого. Просто должен, иначе он не понимает, к чему было то предложение помощи. Апшер прижимается лбом к лбу избирателя, улыбается, будто.в уже этим говоря согласие на помощь. Пусть он и совсем из другой среды и не понимает этого, но искупить свою вину ему пришлось бы всё равно, как бы не понимал, что таким явно ничего не сделает большего. Но… Попытаться стоит? — Благодарю вас, Сэр Апшер, — выдыхает Парк, впервые улыбаясь, пусть и немного, но так, как может. Большего сделать, к сожалению, очевидно не может. Он очень благодарен и хотел бы высказать эту благодарность ещё как-нибудь, но. как? Ничего не приходит в голову, -… Я люблю вас, Сэр Апшер. И мы обязательно встретимся снова, my dear. Внутри Майлза вновь всё рушится, но теперь от счастья, как бы не понимал, что услышал это всё слишком поздно и вряд ли получит возможность услышать это опять. Парк медленно оседает на Апшера, очевидно, всё-таки вновь потеряв сознание. — Встретимся снова, Mein lieber. Майлз Апшер никогда не скажет неправды, если это касается Вэйлона Парка.