Taboo to love

Голова кружится, мне нестерпимо жарко. Я шмыгаю носом и тут же надсадно кашляю. Прогулки в ледяной воде никому не идут на пользу. Зябко ежусь, комната плывет перед глазами, делаю глоток глинтвейна, на мгновение становится лучше. Я усмехаюсь, вспоминая, что недавно Думбартон договорился с Джеймсом Делейни о поставке пороха. Пороха, который был сделан на основе селитры, украденной у Ост-Индской компании. Я салютую камину. Глинтвейн пахнет терпко и сладко. Идею о том, где достать селитры, я подала доктору, а он уже сказал об этом Джеймсу. А тот уже ловко и быстро увел селитру прямо со склада Ост-Индской компании. Я долго смеялась и мысленно хвалила Джеймса Делейни, хоть ему от моей похвалы не жарко и не холодно. Африканский дьявол. Весь Лондон от районов бедноты до королевского дворца говорит о нем. Его боятся. Его уважают. Его презирают. Но нет равнодушных к нему. О нем ходят самые невероятные слухи, где правда и ложь переплетаются столь тесно, что невозможно отделить одно от другого. Я снова кашляю, грудь пронзает острая боль. К ногам и рукам словно гири привязали. По вискам стекают капли пота, я стираю их платочком. Он накрахмален так, что шуршит. И шорох этот кажется оглушительно громким. В комнате душно, сухо трещат дрова в камине, пламя высекает из древесины тысячи искр, по стенам мечутся тени от свечей. Я вытягиваю руку перед свечой, и от руки по стене тоже ползет тень. Закрываю глаза и медленно погружаюсь в сон, душный, не приносящий облегчения и выздоровления. Меня будит стук в дверь, требовательный, громкий, злобный. Я вздрагиваю и резко вскакиваю, охнув хватаюсь за спинку кресла, чтобы не упасть от внезапной слабости в ногах. Стук повторяется. - Миледи! – голос Кэти, моей служанки. - Я открою, - мой голос звонкий и тонкий. - Миледи? – вопросительно смотрит на меня Кэти, ее глаза широко распахнуты, рука лежит на груди. Она явно испугана. - Иди спать, - спокойно говорю я. Моя рука сжимает рукоять пистолета. Дерево и железо холодят ладонь, узоры на стали впиваются в руку, наверняка оставляя отпечатки на коже. Стреляю я из рук вон плохо. Но пистолет храню дома уже давно. Я не в безопасности здесь. Даже от моих нанимателей можно ожидать всего на свете. Я медленно иду мимо испуганной девушки, которая скрывается в своей комнате, но оставляет небольшую щелку, чтобы видеть все, что произойдет. Ох уж это любопытство слуг. Я ступаю ногами в мягких тапочках по паркетному полу, поскрипывают доски, шуршат подол сорочки и полы халата. Я отвожу руку с пистолетом, как перед решительным броском. Замираю возле двери, чувствуя страх. Нервно сглатываю, облизываю пересохшие губы. И резко открываю дверь, одновременно наводя пистолет на ночного гостя. И снова замираю. - Джеймс? Он стоит передо мной. В своем темном плаще и темном цилиндре, сливаясь с окружающей его ночью. От него несет запахом алкоголя, я замечаю, что он чуть покачивается, в руке у него бутылка чего-то горячительного. Он молча отводит мою руку с пистолетом. - Они взорвали мой корабль, - произносит он. Я отступаю на шаг. И осмелев, хватаю мужчину за руку, втягивая в дом. Когда я захлопываю дверь, меня всю трясет от холода и сырости. Кладу пистолет на тумбочку у двери. Я уже знаю, что его корабль взорвали сегодня днем, что Ост-Индская компания объявила ему войну. Он снимает цилиндр и плащ и, не дожидаясь моего приглашения, проходит в гостиную, на ходу делает глоток из бутылки. В гостиной он буквально падает в кресло. Я аккуратно присаживаюсь напротив. Некоторое время мы молчим, я откровенно рассматриваю его, любуясь чертами лица. Потом вздыхаю и чуть подаюсь вперед, осторожно касаюсь его руки. - Мне так жаль, Джеймс. Он качает головой и делает еще глоток. Переводит взгляд на меня и молча протягивает бутылку. Я нерешительно беру ее, какое-то время смотрю на мутное стекло, а потом делаю большой глоток. И надсадно кашляю, из глаз текут слезы. Часто дышу, приоткрыв рот. Что бы это ни было, но это что-то очень крепкое. И я даже не уверена, что хочу знать, что это за напиток. Возвращаю ему бутылку и наталкиваюсь на пристальный взгляд. - Что-то не так? – растеряно спрашиваю я. - Ты больна, - произносит он. И тут я, словно вспомнив, что простужена, шмыгаю носом, выдаю робкую улыбку. - Пустяки. Я уже иду на поправку. Он делает еще глоток. - Я могу тебе чем-то помочь? – спрашиваю я. - Это вряд ли, - медленно произносит мужчина, - если только твои наниматели не подарят мне новый корабль. - Не подарят, - качаю я головой, - ты же это знаешь. Он кивает. Мне так хочется спросить его, зачем он пришел. Но я боюсь услышать ответ, поэтому я просто молчу некоторое время, за которое Джеймс допивает алкоголь. Он пристально смотрит на пустую бутылку, словно надеется, что она наполнится снова. Я вздыхаю и поднимаюсь. - Я принесу тебе чего-нибудь выпить. Но когда я прохожу мимо его кресла, он перехватывает меня. Мое запястье в его руке, он подносит мою руку к глазам. На коже все еще виднеются следы от ногтей графини Масгроув – уродливые темные полумесяцы. - Кто это сделал? – спрашивает Джеймс. - Это неважно, - я пытаюсь выдернуть руку, но он только сжимает ее сильнее, - всего лишь царапины. - Кто это сделал? - Пусти, Джеймс! – умоляющим тоном произношу я, - мне больно! Он ослабляет хватку, но в следующий миг тянет меня на себя. Не удержавшись на ногах, я падаю в его объятия. Его глаза в паре миллиметров, внимательные и цепкие, запах алкоголя кружит мне голову. Его губы опасно и непозволительно близко. Так нельзя. Это нечестно. Я не выдержу. Его рука хозяйски лежит на моей спине, крепко сжимая меня, сминая ткань халата. Мои руки упираются ему в грудь. Я чувствую его тепло, мои ладони скользят по груди, ощущая рельеф мышц, и я только что не скулю от восторга. Одной рукой я обнимаю его за шею, притягивая его еще ближе, хотя ближе, казалось бы, невозможно. Под второй рукой я ощущаю биение его сердца, спокойное и ровное. Он ни капли не взволнован. Он знает, чего хочет. Но в этот миг и я знаю, чего хочу. Я замираю на мгновение. Мне страшно, чертовски страшно. Он не дает мне больше медлить. Его губы накрывают мои. Они не нежные и не деликатные, а жадные и почти грубые. Требовательные. Я закрываю глаза, пытаясь спрятаться от его внимательного взгляда, которого я не выдержу. Не сейчас, когда он так близко. Голова кружится, и я падаю. Падаю в ледяную воду реки, в которой тону. И единственный способ дышать - это отвечать на его поцелуй, не уступая ему, не давая никакого преимущества. Джеймс на миг отрывается от меня, а потом целует снова, его губы скользят по щеке, за ухо, спускаются на шею, ниже – к ключице. Я изгибаюсь в его объятиях. Мужские руки нетерпеливо распахивают халат, сжимают тело, почти не скрытое тонкой рубашкой. С моих губ срывается стон. И вдруг Джеймс останавливается. Я мгновенно чувствую перемену в его настроении. Он что-то шепчет. И кажется, это вовсе не на английском. Я вздрагиваю, и вдруг, удивляясь сама себе, крепко обхватываю его за плечи, заставляю посмотреть мне в глаза. - Если ты сейчас скажешь, что жалеешь, что это ошибка или же извинишься, я тебя убью. Теперь вздрагивает и он. На его лице что-то похожее на растерянность. - Мне пора, - произносит Джеймс. - Нет, - твердо произношу я. И растерянность обретает более четкие черты. – Ты останешься здесь. - Не уверен, понимаешь ли ты, - начинает он. - Помолчи! – я высвобождаюсь из его объятий, хотя меньше всего на свете мне хочется это делать. Я даже не стремлюсь запахнуть полы халата, ни о какой скромности после того, что только что произошло и речи уже не идет. - Останешься в комнате для гостей, - произношу я, - а пока я все же принесу тебе, - я замолкаю и поправляюсь, - нам - выпить.