Валькирия

Сначала появились звуки. Ровные. Полные силы. Повторяющиеся. То билось сердце. В груди, в голове, стучало в ушах, давало рукам силу. Следом пришло копье, оружие верное и скучавшее. Легло в ладонь. Пальцы вновь стали послушны и сжались. (вместо серости и отсутствия времени пир с воинами почему он изменил свое решение почему он забрал из сна вечного почему он) А потом появился свет — яркий, на мгновение ослепивший, потому что глаза уже были открыты и готовы к бою. Свет бил в лицо. Времени на размышления не осталось, движения были стремительны, словно и не было сна вечного. Вот он уже сел в гробнице и коротко замахнулся, чтобы поразить того, кто пришел убить… — Сукин сын! Какого… (изумление волнами накатывает и тут же видения чужого пути: колесница что это что это что это ветка в лицо до рассеченной щеки кровь как она пахнет чистый металл какая от нее идет мощь ожидание вот почти добрался тяжелая каменная дверь не откатишь в сторону нужно было взять что это что это что это) Все, что угодно, но не опасность. И не страх. Слова на незнакомом языке. Связь, вспыхнувшая было, оборвалась, и речь стала чужой. Нужно сделать вдох. Нужно вспомнить… Вспомнить. Сон вечный. Это он хорошо помнит. Кто заставил его заснуть? Нет, темно. Кто он сам? Валькирия. Кастиэль. Кто разрушил чары, кто осквернил руны, наведенные самим… нет, имя не приходит. Ни имени, ни лица того, что погрузил его, Кастиэля, в сон. (изумление изумление изумление) Кастиэль обратил взор на застывшего перед ним человека. Тень, а не человек. Тем более не бог и не подобный богу. Света больше не было. Кастиэль шире распахнул глаза, и потревожившего его человека осветило голубым пламенем. Тот вскрикнул что-то то ли с восторгом, то ли с удивлением, но страха от него Кастиэль не дождался. Нужно наконец научиться понимать этот язык… Кастиэль переставил одну ногу на пол, на каменную плиту, и покинул гробницу — из того же ледяного камня в прожилках мха. Одежда его рассыпалась прахом по полу. Он опустил копье, учуяв настороженность человека. Тот становился все ближе, но свет, слепивший его, слепил и Кастиэля — ведь бил он из самого нутра, из его сути, струился из глаз. Человек что-то негромко произнес, словно бы пытался угрожать. Кастиэль легко взял его за горло, испытующе заглянул в лицо. Почувствовал касание — человек бил его. Нетерпеливо нахмурившись, Кастиэль посмотрел глубже. Руки человека безвольно обвисли. Капитуляция. Безоговорочная. Он жалеет. Он жалеет, что пришел и потревожил. Но не боится. Кастиэль окунулся в сознание человека. Подумал, что другой бы на его месте выпил досуха все знания, коснулся самого личного… Кастиэль взял знание языка. Бытовые мелочи налипли сами. Вместе с терминами этого времени мыслить стало проще. Но понимание все равно не пришло. Кастиэль отпустил горло человека. Тот упал на спину, закашлялся, судорожно втянул воздух. — Кто ты? — спросил Кастиэль. — Какого хрена, чувак? — хрипло спросил человек. — Ты не валькирия! Какая, к черту, валькирия, если ты мужик?! Кастиэль, прищурившись, склонил голову. Все вокруг погасло, и он запоздало понял, что расслабился. Или устал. Свет, исходивший из его глаз, пропал, потому что Кастиэль был слаб после сна. Кто погрузил его в сон? Как его имя? Как он выглядит? У него руны на руках, седая борода, и он… — У тебя в глазах подсветка! — возмутился человек. — Кто ты вообще? Образ, замерцавший было в сознании, пропал. Зато пришел другой — юный бог с золотыми кудрями проходит по берегу реки, в которой купается Кастиэль, и останавливается, чтобы рассмотреть… Вот она — причина вечного сна. Хорошо. За ней придут другие воспоминания. Они обязательно вернутся, и он отомстит тому, кто заставил его заснуть на десятки веков. — Кто ты и как здесь оказался, — ровно повторил Кастиэль. Человек уже поднялся на ноги, включил то, что светило у него в руке, и бесстыдно разглядывал Кастиэля. — Я Дин, — наконец сказал человек и протянул руку. Кастиэль с недоумением посмотрел на его ладонь. Чужая память все еще не прижилась, но он с запозданием понял, что от него хотят. Он коснулся ладони человека, и его словно молнией ударило. — Я не дотрагивался до живого так долго, — невольно произнес Кастиэль. — Так ты… ты действительно валькирия? — недоверчиво произнес человек по имени Дин. — Ты действительно спал здесь несколько веков, а не забрался отдохнуть на ночь? — Я был заколдован, — коротко сказал Кастиэль и велел: — Продолжай. — Продолжать что? — раздраженно спросил Дин. — А, кто я и откуда… Слушай, — выдохнул он, — пойдем к машине, я по пути расскажу. Ты слишком голый, чтобы я мог воспринимать тебя всерьез. Да и холодная ночка выдалась, не находишь? Он много говорил. Но главное Кастиэль вычленил, пока они выходили из склепа и шли по шелковой траве, покрытой росой, к ограде. Вокруг было кладбище. Огромное. Древнее. Кастиэль обернулся, чтобы взглянуть на склеп, в котором он спал, и не узнал его. Место было чужое. Должно быть, тот бог, который усыпил его, оставил каменный саркофаг без стража. И саркофаг перенесли. Из того, что Кастиэль уловил в разуме Дина, ему было ясно, что люди этой эпохи охочи до древностей. Дин назвался энтузиастом. Археологом, кажется. Историком. Любителем. За шелухой слов Кастиэль понял, что Дин всю жизнь интересовался северным укладом, а в последнее время — захоронениями. Он ожидал найти в склепе последнее пристанище воительниц — валькирий. Его интересовали главным образом одежда и оружие. — Но чего я не понимаю, — заявил Дин, обернувшись к Кастиэлю, — так это почему в гробнице валькирий лежит мужчина. — Что тебя не устраивает? — спросил Кастиэль. Он остановился и огляделся. Дин держал калитку открытой. — Меня не устраивает, что интернет мне врал, — пробормотал Дин. — Долго тебя ждать? Идем, а то отморозишь себе что-нибудь. — Я должен найти его и отомстить, — сказал Кастиэль. В его груди вибрировало чувство узнавания, он знакомился с этим миром и находил в нем отголоски собственного… Да, то, что окружает его, поразительно, и он едва ли когда привыкнет, но стоит свершиться его мести, и он будет волен уйти. Если не на пир с воинами, то в ледяное царство мертвых. Разницы не будет никакой. Он слишком давно висел между жизнью и смертью. — Ты без штанов мстить пойдешь? — поинтересовался Дин. — Слушай, валькирия. Эй, прием! — Дин помахал у него перед лицом ладонью. — Нет, ты действительно должен меня выслушать. Это я не удивлен тому, что нашел в гробу прекрасно сохранившегося мужика, у которого глаза светятся. Я знаю, что вокруг тебя были руны, и ты жив благодаря им. Но остальные… почти все живущие сейчас люди — они не поймут этого. Они не поверят. Слышишь меня? — Мой слух безупречен, — сухо ответил Кастиэль. — Что тебе нужно? Он посмотрел на Дина. Тот до сих пор держал калитку. — Мне ничего не нужно, — фыркнул Дин. — А вот я тебе нужен. У меня есть замороженная пицца на ужин. И одежда, уверен, тебе подойдет. И если уж тебе нужно кого-то найти, то без помощи гугла ты вряд ли справишься. — Гугла? — Ну вот, — Дин расплылся в улыбке. — О чем я и говорю. Пойдем, пока не стало светло. Сторож увидит твою голую задницу и надает по ней метлой, не посмотрев, какая она симпатичная. Кастиэль взвесил слова Дина. Что ж, в них был смысл. В изменившемся мире нужен проводник. Пока что опасности Кастиэль не чувствовал. Пока что Дин не дал повода заподозрить себя… в чем? В чем нужно было его подозревать? В том, что он пособник того, с седой бородой… Верно, Седобородый. Лицо так резко вспыхнуло в сознании, что Кастиэль пошатнулся. Он схватился за ограду, чтобы не упасть. Лицо с пустой глазницей, широкими бровями, взглядом, пронизывающим до самого сердца. Седобородый. Вот кто виноват… И он заслуживает смерти. — Валькирия, — словно издалека долетел голос, — с тобой все хорошо? — Сон никак не повлиял на мою силу, — процедил Кастиэль, хотя прекрасно понимал, что Дин спрашивал его о мимолетном состоянии. — Так ты валькирия или все-таки нет? Не валькирия, — сам себе расстроенно ответил Дин. Кастиэль поднял на него глаза. Головокружение прошло. — Ты был прав, считая этот склеп гробницей валькирий. За тем исключением, что валькирия там всего одна. И это я. — Круто, — прокомментировал Дин. — Залезай в машину, даже я уже замерз, хотя голым бегаешь ты. Ты мне обязательно все расскажешь, а я напишу сенсационную книгу о том, что другим книгам верить нельзя. Кастиэль посмотрел на то, что Дин называл машиной. Увиденное напомнило ему черный оникс — гладкий, большой, и определенно странный… В этом мире многое изменилось. Кастиэль обернулся, опять взглянул на кладбище. То, что было за оградой, не удивляло, и раньше варвары хоронили людей под каменными плитами, Кастиэль многое повидал. За оградой был привычный мир трав и деревьев, камня и отголосков магии. Вне ограды начиналось неизведанное. Кастиэль ощутил укол холода. Резко мир стал чуждым. Может, здесь уже нет ни Седобородого, ни Приносящего Радость? Может, здесь нет уже валькирий? Тогда стоит вернуться обратно в гробницу и надеяться, что чары запрут его на остаток вечности. Но если рисунок рун нарушен, то и в камне прибежища не найти. Кастиэль опять повернулся к названному машиной и мрачно спросил: — Как это работает? Дин, просияв, кинулся открывать дверь и рассказывать что-то про лошадей, музыку, научный прогресс, промышленную революцию и прочую чушь. Кастиэль мало прислушивался. Самое главное он уже почерпнул из разума Дина. Язык. Обычаи. Лица людей — разных людей с разной кожей, каких Кастиэль не знал никогда. Лавка машины была неприятной для голого тела. Дин сел спереди и виноватым тоном произнес: — Ты особо не светись там, ага? Не хочу, чтобы нас копы поймали в таком неловком положении. Он криво ухмыльнулся. Кастиэль не потрудился изобразить улыбку. До сих пор ни одного слова Дина он забавным не находил. Машина зарычала, из ее нутра грянул скрежет, и ограда за окном пришла в движение. Спустя миг Кастиэль понял, что движется машина. Слиток оникса движется, точно повозка, летит, как птица, и при этом исторгает звуки и человеческие вопли, которым… которым Дин подпевает. Значит, это не скрежет, а музыка. Многое еще предстоит узнать об этом мире… Путешествие продолжалось недолго. По крайней мере, так показалось Кастиэлю, Дин же сказал, что кладбище далековато расположено от дома, который он снял, но ближе ничего не было, однако Дин не грустит, ему в радость прокатиться на детке лишний час по пустой дороге. — Какой детке? — поинтересовался Кастиэль. — У тебя есть дети? Машина остановилась у белого забора. Дин, обернувшись, расплылся в улыбке. — Вот моя детка, — сказал он и любовно похлопал переднюю лавку ладонью. — Я понимаю, что ты сразу все не запомнил. Чересчур новой информации для тебя, да? — Я помню каждое твое слово, — холодно сказал Кастиэль, — и редко в твоих фразах проскальзывает смысл. Дин перестал улыбаться. — Подожди меня минутку. Я принесу тебе одежду. Кастиэль интуитивно открыл дверь машины, догадавшись, для чего нужна ручка на ее боку, и выбрался на улицу. Он направился к дому — жалкому, словно картонному. Перед домом была разбита лужайка, посередине горкой лежали камни. Дин догнал его, мимолетно коснулся рукой плеча и укорил: — Твое счастье, что соседи у меня нелюбопытные. А то мне пришлось бы с ними завтра объясняться. Стой, открою… Дин взбежал по короткой лестнице вперед Кастиэля и завозился с замком. Ключ никак не поворачивался, Дин ругался сквозь зубы и упоминал сукина сына, и явно был готов выбить дверь в порыве ярости. Но наконец замок поддался, и Дин распахнул дверь. — Как тебя зовут? — спросил он, пропуская Кастиэля в дом. — Вещь названная есть вещь прирученная. — Чего? — удивился Дин. — Ты мне не доверяешь? Всерьез думаешь, что я могу навредить тебе? Кастиэль оставил вопрос без ответа. Под ногами у него был ворс ковра. Он пошевелил пальцами, смакуя ощущение. Стало немного щекотно. Все-таки сон оставил в нем зияющую дыру. Теперь он не может противостоять тяге к телесному комфорту. Дин тем временем продолжал: — Мне что, самому придумать имя, по которому буду звать тебя? Назови любое сам. Я же знаю, что у вас всех было по десятку имен, и среди них ни одного истинного… — Так у богов, но не у валькирий. Для валькирии единственное имя — истинное. Дин вздохнул. — Ты, наверно, чертовски голоден. Или сначала душ? Думаю, моя одежда тебе подойдет… Кастиэль не заметил, как оказался в комнате Дина. Болтливый человек все-таки заговорил его, заставил идти следом, и Кастиэль бездумно подчинился. И после этого Дин обвиняет его в недоверии? Кастиэль принял у него из рук ворох тряпок — одежда и полотенца — и двинулся дальше. Дин с таким энтузиазмом объяснял, как пользоваться душем, мылом и шампунем, что Кастиэль позволил ему и дальше ощущать себя важным. Не говорить же ему, что все это Кастиэль увидел в его разуме. Наконец Дин счел, что проявил гостеприимство должным образом, и ретировался. Кастиэль остался один. Подумать только — он несколько веков пребывал в абсолютном, темном одиночестве, и вот уже радуется, что рядом никого нет. Он и забыл, что люди могут утомлять. Он и не знал толком людей… Кастиэль встал под душ и включил воду. Ледяные струи напомнили ему о последних часах бодрствования в его эпохе — о реке с ледяными ключами, о быстром течении, о том, с какой легкостью он рассекал ладонями волны и плыл к берегу. Он вспомнил и бога весны — златокудрого, прекрасного, пристально глядящего, как Кастиэль выходит из воды. Как легко было принять его приглашение! И как дорого пришлось заплатить за мимолетную радость… Но кто мог отказать золотому мальчику? Самому чистому и честному богу? Никто. Кастиэль тронул блестящий, словно сталь меча, кран, и вода стала теплее. На мгновение поразившись, Кастиэль быстро привык, и уже уверенно сделал температуру наиболее комфортной. Тело его было чистым, почти как в тот миг, когда он вышел из реки. За небольшими исключениями: тонкая пленка пота, цветочный запах — от Приносящего Радость — и едва уловимый аромат свежей травы, примятой их телами. Вспоминать было тошно. Следом за приятными картинами появлялся Седобородый, который не возмутился бы, будь на месте Кастиэля ледяной великан или сын Двалина, но у Седобородого всегда была неприязнь к валькириям. Приносящий Радость, кажется, пытался оправдаться — или он оправдывал Кастиэля? Скорее, второе. У бога весны не было недостатков, он бы никогда не стал спасать себя, если рядом кому-то требовалась помощь. Но что толку от его слов? Его Седобородый всегда прощал и будет прощать. А Кастиэль даже не успел вступить с ним в бой. Кто поместил его неподвижное тело в гробницу? Братья и сестры? Или Приносящий Радость? Какая теперь разница. Цель осталась одна: найти Седобородого и вступить с ним в бой. Завершить то, что он подло прервал. Седобородый ведает руны, но он не откажется от честной схватки, если успеть произнести вызов. Именно это Кастиэль и сделает, как только найдет его. * Что ж, валькирия здесь, хоть и не выглядит дружелюбной. Ничего, Дин — мастер переговоров, найдет способ, как расположить к себе хмурую птичку. Все еще терзают сомнения, не ошибся ли он. Он совершил большое путешествие, перерыл все открытые и закрытые архивы, и все равно до последнего был уверен, что гробница окажется в лучшем случае набита тысячелетними костями. Но то, что в ней окажется живое, мыслящее существо… Дин вспомнил, как вспыхнуло копье в руке валькирии, как хлынул из глаз мертвенно-голубой свет, и его продрал мороз по коже. Он такого еще никогда не видел. Мир полон тварей, не похожих на человека, но валькирия — качественно иное существо. Откуда у него такая уверенность в своих силах? С чего он взял, что сможет справиться с валькирией? Существо даже не назвало своего имени — настолько не доверяет. И при этом валькирия не высказывает ни малейшего любопытства, ни удивляется ничему. Мир, который помнит валькирия, — просто склад руин и примитивных мельниц, убогих лачуг и короткой человеческой жизни. Как можно, проспав две с лишним тысячи лет, оставаться таким равнодушным к окружающему? Окажись Дин в четыре тысячи …дцатом, он бы завалил вопросами любого встречного, восторгался бы и бегал вокруг каждой дыры… А валькирия на все реагирует с каменным лицом. Машина, которая едет без лошадей в упряжке? Хорошо. Канализация? Совершенно нормальное явление. Шампунь? Да у нас такой же был, только без этикетки… Дин резко понял, что нервничает, вертит в руках запотевшую банку пива и совершенно себя не контролирует. Нельзя расслабляться. С ним под одной крышей могущественное древнее существо, а он… он ведет себя как мальчишка. Болтает с этой валькирией, как со старым другом, даже, кажется, флиртует. Мозги отбило напрочь. Ты что, забыл, зачем пробудил это существо? Явно не из-за голубых глазок… И все же от валькирии отчетливо веяло притягательностью. Нечеловеческой мощью. Силой безупречной и от того — красивой. * Одежда Дина и вправду оказалась впору. Кастиэль надел рубашку в черно-синюю клетку, исподнее, наверняка имевшее другое название, более соответствующее обтянувшей его тело ткани, и мягкие, крепко обхватившие чуть повыше бедер, штаны. Кастиэль поискал название в том, что подглядел в голове у Дина, и нашел. Боксеры — свежие, только из упаковки. Резинка. Штаны на резинке. И носки — простые, черные. Все это было поразительно удобным. Ничуть не защитило бы в бою, но Кастиэль даже без кольчуги никогда не чувствовал себя настолько комфортно. Пока что он видел в этом мире множество достоинств. Так и должно быть, подумал он, покидая ванную. Так и должно — потомки превосходят предков. С кухни доносился запах жареных яиц и чего-то еще; Кастиэль не понял. Знания этого мира не включали в себя ароматы. Информация была фрагментарной, разбитой на куски, и ему еще предстояло соединить части мозаики в единое целое. Он чувствовал, что должен торопиться. У него нет времени сидеть и вынашивать планы мести. Необходимо действовать быстро. Найти Седобородого, бросить ему вызов — посвящаю этот бой тебе, Седобородый… Нет, нужно будет назвать его истинными именем. Иначе он окажется закованным в сон раньше, чем вскинет копье. — Валькирия? — послышался голос Дина. — Ты уже все? Идем ужинать. Кастиэль, помедлив, прошел на кухню — маленькую комнатку, загроможденную кухонной техникой (чужие слова из чужого сознания), крохотным столиком, где едва сядут четыре человека и будут сталкиваться локтями во время трапезы, и утварью, расположившейся повсюду. Кастиэль взял одну тарелку в руки, рассмотрел геометрический узор на краях и скривился. — Не нравится? — усмехнулся Дин. — Какие были в твое время? — Обожженные в печи. Крепкие. Не чета этому. Кастиэль разжал пальцы. Тарелка, встретившись с полом, разлетелась на осколки. Дин посуровел. На его юном, подвижном лице серьезное выражение смотрелось неубедительно. — Так, — сказал Дин. — Я в курсе, что у вас в Мидгарде было принято бросать кубок о пол, когда вы хотели добавки, но у нас посуду бьют только в истерике. Дин вытащил из шкафа под железной раковиной веник и сгреб осколки в угол. — Теперь садись и веди себя прилично. Не круши ничего. Ты голоден? — Нет, — мотнул головой Кастиэль. — Но я бы выпил пива. Понимающе кивнув, Дин поставил перед ним жестяной цилиндр. Кастиэль вопросительно поднял глаза. Дальнейшее испортило ему настроение окончательно. Дин продемонстрировал, как открыть банку, и предложил пить из нее. От жестянки Кастиэль отказался. Тогда Дин перелил пиво в высокий белый стакан. Если здесь такие законы гостеприимства, то лучше бы и дальше спать. Кастиэль не стал бы пить предложенное, но Дин смотрел на него обезоруживающим взглядом, и Кастиэль нехотя сделал глоток. Неожиданно ему понравилось. Он допил пиво, поставил стакан на стол и одобрительно сказал: — Неплохо. — Полагаю, «Будвайзеру» следует гордиться своим рецептом, — пробормотал Дин, — раз уж настоящий ценитель не счел их пиво ослиной мочой… Дин разложил по тарелкам угощение, несмотря на отказ Кастиэля ужинать. Сам Дин набросился на пищу с жадностью, словно не ел целую неделю. Кастиэль взял еще одну банку пива, легко справился с ее устройством и уже хотел перелить содержимое в стакан, но в последний миг передумал. Он не задержится в этом мире надолго, но ему не стоит игнорировать чужие традиции. В конце концов, хозяин этого дома отнесся к нему по-своему уважительно. Нужно отплатить ему тем же. Кастиэль хлебнул пива из банки. Не так уж гадко, подумал он, но в его время было лучше. Каждый прием пищи был пиром, словно они трапезничали в последний раз. — Значит, конца света не было, — сказал Кастиэль. — Пророчество Вельвы было ошибочным. Дин прекратил жевать и посмотрел на него. — Да нет, — чуть виновато сказал он. — Для вас конец света наступил. Ты, наверно, не до конца понимаешь, что происходит. Здесь больше нет валькирий, нет асов и ванов, для людей вы — просто легенда. Нечто, никогда не существовавшее. А ваша жизнь — книги, исторический памятник, не более того. — Ты не относишься ко мне, как к памятнику, — прищурился Кастиэль. — Я — другое дело, валькирия, — самодовольно сказал Дин. — Я увлекся северной традицией еще ребенком. Я учусь на историка, чтобы связать жизнь с изучением быта скандинавов, датчан, шведов. Представляешь, как ты поможешь мне в переводе текстов? — подмигнул Дин. — Сколько тебе лет? — спросил Кастиэль. — Двадцать один, а что? — И ты все еще учишься? В мое время мальчик становился мужчиной в двенадцать. — Можно больше презрения в голосе? — фыркнул Дин. — Твое дремучее время прошло, детей больше не отправляют пинком в бездну, о них заботятся. Кастиэль молча допил пиво. Седобородый ему заплатит за все. За этот нелепый мир, за долгий сон, за несправедливую кару. Дин продолжил есть. (смущение стыд жалость зря зря зря лучше бы промолчал) Надо же. Он жалеет, что напомнил Кастиэлю о конце света, и стыдится, что был резок. Все его чувства были как на ладони. Кастиэль допил вторую банку пива, показавшуюся далеко не такой приятной, как первая. Все-таки дрянь… — Вот что, — сказал Дин, отодвигая пустую тарелку. — Я лягу спать. Если хочешь, постелю тебе на диване, хотя сомневаюсь, что тебя тянет к подушке с одеялом… А утром решим, что делать. Ага? — Я уйду, — сказал Кастиэль и поднялся на ноги. — Спасибо за одежду и угощение. Дин тоже торопливо встал и загородил собою дверной проем. — Нет, подожди! — воскликнул он. — Хорошо, я не буду спать! Валькирия, ты не можешь просто так взять и… Кастиэль продемонстрировал, что может. Он столкнулся с Дином грудь в грудь, легко сдвинул его со своего пути и направился к двери. — Остановись! — взмолился Дин. — Я так долго искал тебя, а ты уходишь сразу же после ужина? Ты уже знаешь, где тот, кому ты будешь мстить? Ты нашел его? Кастиэль остановился, положив ладонь на ручку входной двери. В словах Дина был резон. Где сейчас Седобородый? Откликнется ли он, если позвать его? Не нанесет ли страшный удар со спины? Он умеет скрываться. Он всеведущ и всемогущ. Что ему одна валькирия? Единственный способ сойтись с Седобородым в схватке — это нагрянуть к нему, как гром, поразить своим появлением, чтобы он не успел ничего предпринять. А значит, нужно найти его первым, найти, пока он не знает о пробуждении Кастиэля… — Я останусь, — хмуро сказал Кастиэль и повернулся к Дину. В тусклом свете лампы он заметил цепочку темных синяков на белой шее и вспомнил, как в первую минуту встречи поднял Дина над полом, держа за горло. С людьми нужно быть бережнее, сделал он себе пометку на будущее. Особенно если эти люди не желают зла. Двадцать один год… А он все еще мальчишка. Дин улыбнулся. — Я помогу тебе. Я отлично ищу все, что угодно, включая людей. Ты можешь посмотреть телевизор, пока я сплю, или попробуй разобраться с ноутбуком, можешь все-таки прилечь, если захочется… — Я буду охранять твой сон, — оборвал Кастиэль поток слов Дина. — Это совершенно точно лишнее, — хмыкнул Дин. — Главное, будь здесь, когда я проснусь. Кастиэль не нуждался ни в чем, что предлагал Дин, но счел, что тот быстрее успокоится, если следовать его предложениям. В результате Кастиэль сел на диван напротив черной коробки. Та показывала людей, давала негромкий звук. Дин замер рядом, словно ожидая восторгов, но Кастиэль опять обратился ко всему, что почерпнул из разума Дина, и телевизор стал для него чем-то обыденным. Наконец Дин ушел в свою комнату. Кастиэль убрал звук телевизора. На экране человек что-то ожесточенно говорил, то и дело появлялось изображение огня, падали камни, стекло и люди со стен огромных замков — небоскребов — и, кажется, это называлось новостями. Кастиэль быстро потерял к ним интерес. Он еще некоторое время сидел перед экраном, ни о чем не думая. Вчерашний день постепенно отдалялся, и Кастиэль осознал, что в последний раз видел бога весны и Седобородого вечность назад. Возможно, стоит поблагодарить Седобородого: во сне Кастиэль пропустил конец света, проспал великую битву, погубившую всех, кого он знал. Остались лишь люди… и боги. Они не могли умереть. Они ушли, переродились, стали чем-то другим, но остались. У них всегда были крючки, чтобы зацепиться за жизнь. Кастиэль знал это. Он не чувствовал вибраций мирового древа, не ощущал других миров, кроме этого, срединного, а значит, конец света уничтожил их. Но боги бессмертны. Где-то, должно быть, спрятались и бессмертные валькирии, но они ушли так глубоко, что Кастиэль никогда не найдет их. Он остался один на один с Седобородым. Кастиэль подошел к окну. Тело требовало движений, но разум подсказывал, что покидать дом сейчас — не лучшая идея. Если он уйдет, то уже не вернется. Отправится в странствие и будет искать Седобородого десять, сто лет, пока не найдет. А он обещал Дину охранять его сон. Улица была темной, фонари слабо освещали дорогу. По ту сторону выстроились в ряд точно такие же дома, как этот, похожие друг на друга, словно близнецы, отличались лишь цвета кровли и занавески на окнах. Люди спали. Крепко, беспробудно. Неестественно. Кастиэль, смутно учуяв неладное, прошел к спальне Дина. Чуть помедлив, он приоткрыл дверь. Из окна лился лунный свет, и лицо Дина было видно четко. Грудь его, обтянутая синей майкой, мерно вздымалась, ноги по колено прикрывало одеяло. Он расслабленно лежал на спине, устроив одну руку на животе, а вторую закинув за голову, и был абсолютно беззащитен. Кастиэль вдруг захотел прикоснуться к нему. Вновь прикоснуться к первому живому человеку за долгие тысячелетия. Последним, кого Кастиэль касался, был бог весны, но воспоминания о нем становились все дальше и дальше. Дин вдруг порывисто вдохнул и перевернулся на бок, закрыв лицо локтем. На секунду Кастиэль подумал, что сон Дина нарушил лунный свет, но тут же в сознание полились его (беги страх страх страх ужас беспомощность) мысли. Кастиэль приблизился к Дину — не испугавшемуся пробудившейся ото сна валькирии, но дрожащему сейчас в когтях кошмара. Кастиэль не мог исцелить Дина от сновидений, но разорвать сон было в его силах. Коснувшись плеча Дина, Кастиэль остановился. Стоит ли? Не лучше ли уйти и сделать вид, что он не заметил слабости Дина? Но тот уже вздрогнул, рывком сел и уставился на Кастиэля. — Ты что делаешь? — хрипло спросил Дин. Кастиэль убрал руку с его плеча. — Ничего. Кастиэль развернулся и направился к двери. Дин вскочил с кровати, догнал его и схватил за локоть. — Подожди, валькирия. Ты же не попрощаться зашел? Ты не передумал оставаться до утра? Кастиэль обернулся к Дину. Его горячие пальцы уже не сжимали локоть, а съехали, точно браслет, на запястье, и это было почти тем прикосновением, которого желал Кастиэль. Почти… Кастиэль дотронулся до щеки Дина кончиками пальцев. Дин шире распахнул глаза, но ничего не сказал, не отшатнулся. Тогда Кастиэль позволил себе чуть больше: он провел по цепочке синяков от собственной руки, широко раскрытой ладонью скользнул по плечу и отступил назад, высвобождая запястье из хватки Дина. — Я обещал охранять твой сон, — мягко сказал Кастиэль, сам удивляясь, как смог приручить голос, — а тебе снился кошмар. Дин вздохнул. — Да уж… как ты это почувствовал? — насторожился он. — Просто, — пожал плечами Кастиэль. Но Дин явно ждал объяснений, и Кастиэль добавил: — Валькирии знают, что чувствует их противник. Страх, жажду сбежать, настрой биться до смерти. Я всегда… всегда чувствовал несколько больше, — закончил он. Признаваться в том, что выделяло его из валькирий, было не стыдно. Не в этом странном и нелепом мире. Но одновременно стало тоскливо: кто еще из валькирий, не наделенных столь острой эмпатией, ответил бы взаимностью мимолетному желанию бога весны, сияющему и чистому? Никто… — Ты мысли можешь читать? — упавшим голосом спросил Дин. — Нет. Только оттенки эмоций… ужас, радость, желание. Иногда — отчетливые слова. Беги, — медленно произнес Кастиэль. — В твоем кошмаре было это слово. «Беги». Куда? — Скорее, от кого, — буркнул Дин. — Пережитки прошлого. Детская травма. Не бери в голову. Ты страшнее, чем я думал. Кастиэль пожал плечами. Он вернулся к окну, к созерцанию спящих домов, и ничуть не удивился, когда Дин оказался возле него. — Что-то подозрительное? — осведомился он. — Глубокий сон, — сказал Кастиэль. — Слишком глубокий… как мой, — вдруг понял он. — Я забыл кое о чем. Оставайся здесь. Я вернусь. Копье само легло в руку, стоило только напружиниться, готовясь к бою. Кастиэль покинул дом, краем сознания уловив, что Дин спрашивает его о чем-то, требует, просит. Он в один миг перестал быть важным. Кастиэль укорил себя, что позволил себе отвлечься на человека. Ему стоило бы заранее позаботиться о том, кто его будет преследовать. Ему стоило бы сразу же догадаться. Но как мудр Седобородый! Как он прозорлив! Он всех читает, словно открытую книгу. Он знал о слабостях Кастиэля и позаботился, чтобы он вернулся ко сну, если кто-то его потревожит. Все правильно: сам Кастиэль не мог покинуть гробницу, не по своей воле. Седобородый предусмотрел и возможного помощника Кастиэля. На которого Кастиэль неизменно бы отвлекся, забыв обо все остальном. Люди его волновали даже больше, чем самого Седобородого, большого любителя странствовать среди смертных. Кастиэль вышел на середину пустынной дороги и прикрыл глаза. Он потянулся разом во все стороны, раскинулся, точно крона дерева, и от него поползли прутики-щупальца, невидимые чужому глазу. Кастиэль коснулся сознания нескольких десятков людей, спавших в своих постелях, креслах, на диванах, кто-то так сильно захотел спать, что прилег на полу, и возле него дымится, горит… Ничего, Кастиэль разбудит его, разбудит их всех. Но самое главное отсутствовало. Виновника колдовского сна не было ни в окрестностях города, ни у кладбища, ни… — Сзади! — разрезал звенящую тишину крик Дина. Кастиэль распахнул глаза, ручейки сознания хлынули в него потоком, и он пошатнулся от их напора, заполненный чужими кошмарами. Кастиэль обернулся и увидел клубившуюся тень. Тень вытянулась вверх, расползлась вширь, и за ней уже не различить уходившей вдаль дороги, увенчанной тусклыми желтыми шариками фонарей. Кастиэль перестал чувствовать копье. Пальцы разжались, разом одеревенев. Тень росла, наступала на него, обволакивала, и он вдыхал ее ледяную суть. Иглы расцветали внутри его тела, прокалывали горло, и ничего не хотелось, лишь лечь, закрыть глаза, забыться… Тень ласково обняла его. Кастиэль, из последних сил сопротивляясь, открыл глаза шире, не позволяя себе даже моргать, и увидел пульсирующие льдисто-голубые жилы. Он потянулся к самым толстым, идущим к сердцевине тени, но рука безвольно соскользнула. Седобородый победил. Он возвращает валькирию в сон… Раздался хлопок, и Кастиэля обожгло, точно к краю уха у виска раскаленный прут приложили. Тень дрогнула и тут же заклубилась, становясь темнее, осязаемей. Но боль, похожая на огонь, отрезвила Кастиэля. Он занес руку, и копье оказалось в сжатых пальцах. Кастиэль направил его в единственно верное место — в сердцевину тени, где горела ледяная руна. Иса. Копье вошло в нее со снопом искр, с шипением, и Кастиэль зарычал от усилия. Тень обхватила его плотнее, стиснула, как между каменных плит, но она уже не могла ему помещать. Кастиэль разрушил руну, а вместе с ней — и тень. Руна вспыхнула, брызнула осколками во все стороны, мощный поток ветра сбил Кастиэля с ног. Он опрокинулся на спину, и тень, из последних сил выполняя указание хозяина, нависла над Кастиэлем, обвила шею, но источник ее жизни истаял, и она растворилась вслед за ним. Кастиэль приподнялся на локтях, посмотрел на выжженный черный след на дороге, где еще недавно рассыпалась на осколки начертанная волей Седобородого руна, и обессиленно лег обратно. Он лишь сейчас понял, насколько ослабел за время сна. Раньше он бы не позволил чужим чарам застать себя врасплох. — Валькирия! Ты ранен? — Дин опустился возле него на одно колено, положил пальцы на шею. — Нет, — сказал Кастиэль и расслабился окончательно. Копье пропало. С ним ушла и решимость сражаться. — Ну-ну, — пробормотал Дин. — Давай-ка я помогу… Он закинул руку Кастиэля себе на шею и помог подняться. Кастиэль навалился на него, еле шевеля ногами. Он чувствовал, как по всей улице просыпаются люди, волнуются, нервничают, и постарался идти быстрее, чтобы скрыться в доме от их взглядов. Дин крепко обхватил его за талию горячими пальцами и потащил к крыльцу, словно уловив желание Кастиэля. — Ты весь ледяной. Что за дрянь это была? — спросил Дин, затаскивая Кастиэля по лестнице. — Послед, — сказал Кастиэль. Видя, что Дин не понимает, он объяснил, хотя каждое слово давалось с трудом: — Он все делает на совесть. Заковав меня в сон, он создал стража. Послед его рунной магии. Страж должен был вернуть все, как было, если кто-то колдовство его разрушит. Я слышал громкий звук, и меня обожгло, — вспомнил Кастиэль. Дин довел его до дивана и отпустил. Кастиэль рухнул на мягкие подушки, с блаженством откинувшись на спинку. Он коснулся уха, возле которого пронеслось то, горячее, быстрое, и на пальцах осталась кровь. — Ха! — ухмыльнулся Дин. — Мы живем в свободной стране, валькирия, где каждый может защищать себя с оружием. Он вытащил из-за пояса черное, похожее по форме на бумеранг, только сложнее… и слово пришло — пистолет. Его теоретическая картина мира накладывалась на реальные составляющие, и Кастиэль все легче опознавал то, о чем даже не мог помыслить до злосчастного сна. — Ты выстрелил в тень, — медленно сказал Кастиэль, не отрывая взгляда от пистолета. Дин, не заметив этого, положил его на стол, за которым они недавно ужинали. — Ты не испугался. Дин взял стул и поставил его напротив Кастиэля. Садясь, он заметил: — У меня не было времени пугаться. Ты вылетел так быстро, что я только и успел что пистолет захватить. А когда я выбежал за тобой, то ты уже висел в воздухе и беспомощно ногами дрыгал. Он вернется? — бросил Дин. — Твой Седобородый теперь знает, что ты проснулся? — Нет, — ответил Кастиэль, внимательно разглядывая Дина. С затухшими силами он не чуял эмоций. Он хотел, как в лучшие свои минуты, ощутить чужой страх, волнение, готовность к бою, но не мог. Дин смотрел на него прямо, чуть хмурился, и между бровей его наметилась складка. И неожиданно он показался Кастиэлю очень красивым — красивым в стремительных решениях и храбрости. — Страж разрушен. Седобородый не узнает, что я сбросил его чары, если не увидит пустующую гробницу воочию. И что-то мне подсказывает, что он ни разу не навестил меня за все это время. И не навестит. — Радует, — пробормотал Дин. Он протянул руку и коснулся кончика уха Кастиэля. Кастиэль отпрянул. — Неудачно вышло, — прокомментировал Дин. — Пуля бы прошла мимо, но ты дернулся, едва я спустил курок. Ничего, это просто царапина. У тебя, наверно, бывало и хуже. — Бывало, — подтвердил Кастиэль. — Что-то спать уже не хочется, валькирия, — вздохнул Дин. — Кастиэль. — Прости? — вскинулся Дин. — Меня зовут Кастиэль, — с неохотой повторил Кастиэль свое имя. — А как же вещь прирученная есть вещь названная? — заулыбался Дин. Кастиэль хотел его поправить, но догадался, что скаламбурил Дин специально и теперь радуется и наконец состоявшемуся знакомству, и своей шутливой реплике. — Ты проявил себя достойным человеком, — скупо объяснил Кастиэль. Дин посерьезнел. — Спасибо, Кастиэль. Я не разочарую тебя. * До утра Дин так и не заснул, да он и не стремился. Жгло осознание, что он прокололся. Назвал Седобородого вслух, хотя валькирия ему о нем не говорила, только туманно болтала о мести. Ладно, это мелочи. Кажется, валькирия была так вымотана, что и не заметила ничего. А справится ли она с Седобородым, хватит ли у нее сил? Дин надеялся, что на оба вопроса ответ — да. Послед рунной магии — он и не слышал о таком. Расспрашивать валькирию об этом не стал. Лучше найдет в интернете нужную информацию, а потом исподволь, осторожными вопросами дополнит ее или откорректирует. Что гораздо важнее — валькирия назвала ему свое имя. Значит ли это, что Кастиэль ему доверяет? Скорее, просто не видит поводов для недоверия. В любом случае, водить эту птичку за нос опасно. Не то чтобы Дин всерьез собирался использовать Кастиэля… Скорее, объединить усилия. Нет, не приукрашивай, одернул он себя. Ты знаешь, для чего пробудил существо, и как ни хитри, оно поймет, что у тебя на уме. Повезло, что хотя бы идея мести всерьез захватила валькирию. Но Кастиэль так ослаб после короткого боя, что Дин всерьез стал сомневаться, что он сможет использовать его помощь. Более вероятно, Кастиэль будет нуждаться в нем. Отложив эти размышления на потом, Дин занялся тем, чем занимался бы наивный и добрый студент колледжа, увлеченный историей, — стал заботиться о Кастиэле. Это было несложно, даже, пожалуй, приятно. Он уложил валькирию на диван, все еще поражаясь, насколько легко обходится с древним существом, и укрыл пледом. Кастиэль заснул тотчас же, как закрыл глаза, и Дин долго еще сидел напротив него и сверлил взглядом. Очевидно, Кастиэль быстро восстановит силы в достаточной мере для того, чтобы подглядывать за чувствами и мыслями Дина. Вот это всерьез пугало. Это, а не чудо-копье, появляющееся у Кастиэля в руке. Дин успел уловить миг, когда Кастиэль внутренне собирался, готовился к бою, и тогда копье дрожало у его пальцев призрачной дымкой. Мурашки по коже от этой хреновой магии. В лучах рассветного солнца лицо Кастиэля было фарфоровым, почти меловым. На нем ярко выделялись черные ресницы и нежно-розовые, как лепестки роз, губы. Дин нервно усмехнулся, вспомнив мультик про Спящую Красавицу. Нет, валькирию будить поцелуем опасно, в свое первое пробуждение она чуть не задушила Дина от радости… И все же Дин ощутил так остро, так осязаемо, как он, коснувшись кончиками пальцев подбородка Кастиэля, дотронется до его губ своими, что его словно током дернуло. От реальности представленного сердце заколотилось чаще. Если Кастиэль может читать людей, как открытую книгу, то может ли он накалять вокруг себя реальность до такой степени, что любое желание кажется исполнившимся? Дин закрыл глаза, чтобы не сделать глупость. А зачем Кастиэль, придя к нему ночью, дотронулся до его щеки? До шеи? Созерцал ли он Дина так же, как Дин сейчас — его? От этих вопросов становилось жарко. Дин беззвучно поднялся со стула, прошел в свою комнату и начал собирать вещи. Интуиция подсказывала, что надолго они здесь не задержатся, а он редко ошибался в своих предчувствиях. * Готовя поздний завтрак, Дин неторопливо рассказывал о себе. Кастиэль сидел за столом и смотрел на его спину, на свободно свисающую с плеч футболку с начертанным между лопаток перевернутым крестом. Дин путешествовал. Колесил по стране во время каникул на машине, стоявшей в гараже с самого его рождения. Ее не продавали, потому что обещали отдать Дину, как только он вырастет. — У меня хорошая семья, — говорил он. — Мама с отцом преподают в школе, знаешь, типичные такие школьные учителя. Иногда казалось, что чужими детьми они интересуются больше, чем мной или Мелани, но сейчас я понимаю, что это было к лучшему. У меня всегда была свобода заниматься тем, что мне интересно, и никто не замечал, что я не всегда прихожу домой трезвым. И они до сих пор не в курсе, что я кредитки подделываю вместо того, чтобы работать… Мелани, говорил он, младше его на девять лет, поздний ребенок. Родители и не подозревали, что они способны еще воспроизвести кого-то на свет, и беременность стала для них огромным сюрпризом. Дин постепенно отдалился от них. А когда пошел в колледж, то и вовсе стал ограничиваться одним визитом домой в год. Все от этого только выиграли. Они с родителями были диаметрально разными людьми. Дин развернулся и налил Кастиэлю в кружку кофе. Микроволновая печь пискнула, оповещая, что пицца готова. Дин вытащил ее и поставил тарелку на середину стола. — Ты задумчивый, — заметил Дин. Кастиэль поднял на него глаза. — Нет. Просто… ваши семьи стали совсем другими. В мое время не было никого ближе братьев, а ты добровольно покинул родных. — Времена меняются, — пожал плечами Дин. — Ты теперь все обо мне знаешь. Как насчет ответной услуги? — вкрадчиво спросил он и сел напротив. — Чем ты провинился перед Седобородым? — Я сблизился с его сыном, — сказал Кастиэль. Подхватив треугольник пиццы, он поднял его, наблюдая, как тянутся ниточки сыра. — Подружился? — не понял Дин. — Возлег с ним, — коротко добавил Кастиэль. Дин мгновение переваривал услышанное и расплылся в широкой улыбке. — Так ты перепихнулся с его сынишкой, и он отхлестал его ремнем, а тебя упрятал подальше, чтобы ты больше не посягал на его честь? — Седобородый боялся за него, — раздраженно сказал Кастиэль. То, что стало переломным мигом в его жизни, Дин воспринял с насмешкой, и это задевало, словно кто-то крючьями поддевал жилы Кастиэля и тянул их на себя. — Ему было известно, что сын умрет, и он прятал его от всех опасностей. — Откуда ему… — Дин осекся, лицо его озарилось, и он выпалил: — Ты переспал с Ба… — Замолчи! — вскрикнул Кастиэль. — Не смей произносить его имени. Никогда не произноси ничьего истинного имени. — Ты переспал с богом, — поразился Дин. — С богом весны, плодородия и… — Да, — прервал Кастиэль его восторги. Пицца с кофе были такими вкусными, что притупляли раздражение. Дин так ярко полыхал восторгом, что волны его эмоций касались Кастиэля и замещали собой его собственные переживания. — Впрочем, я уверен, что он мертв и в этом мире, — подумав, сказал Кастиэль. — Иначе бы я почувствовал его, как чувствую Седобородого. — Ты можешь ощутить, где он сейчас? — с неожиданным вниманием спросил Дин. — Нет. Будь так, я бы не сидел здесь с тобой. Я просто знаю, что он еще здесь… он и другие. Однорукий, страж Асгарда. Еще несколько богов. Именно потому, что они живы, и я решил, что конец света не случился. — У богов всегда есть в рукаве туз, — пробормотал Дин. — Наверняка они переживут еще не один конец света. Не то что мы, простые смертные. — Я бессмертный, — педантично поправил Кастиэль. — Почему же остальные валькирии погибли? — насторожился Дин. Кастиэль посмотрел на остывающую пиццу, но все же снизошел до ответа: — Они были готовы отдать собственную жизнь ради того, чтобы забрать жизнь врага. Они отдали свою вечную жизнь, забирая вечную жизнь слуг Хаоса. — То есть бессмертный может убить бессмертного? — недоверчиво нахмурился Дин. — В упрощенном виде — да, так оно и есть, — ответил Кастиэль и принялся за пиццу. Пища этого мира ему, определенно, нравилась больше всего. — Занятная арифметика, — хмыкнул Дин. — И что, ты собираешься ценой своей жизни угробить Седобородого? Кастиэль проигнорировал вопрос. Дин немного подождал, буркнул что-то про отсутствие навыков общения и набросился на еду. Ел он жадно, с удовольствием, словно в последний раз. Кастиэль это подметил еще вчера. Сейчас лишь убедился, что был прав, составив первое впечатление. Он спросил себя, зачем так пристально изучает этого человека, и не нашел ответа. Инстинкты молчали. Видимо, простой интерес. Кастиэль украдкой посмотрел на Дина, и кивнул сам себе: да, он получает удовольствие от простого созерцания. Убрав со стола, Дин водрузил на него ноутбук и поинтересовался, как Кастиэль будет искать Седобородого. Кастиэль парировал: — Ты вынудил меня остаться, сказав, что сам его найдешь, что я бессилен в этом вопросе. — Принято, — кивнул Дин. — Ладно. У меня есть кое-какие идеи. Можно просмотреть линии родов, которые отследили ученые, и попытаться найти Седобородого среди потомков древних людей. Но их будет не менее тысячи штук… Готов рассматривать фотографии весь день? Кастиэль с сомнением взглянул на ноутбук. Такая же коробка, как телевизор, только еще складывается. — Я больше доверяю своим ощущениям, — сказал он. — Мне нужно в путь. — Страна большая, — ответил Дин. — На своих двух ты и за сто лет ее не обойдешь. — Моя жизнь достаточно долгая, чтобы пересечь весь земной шар, — сухо сказал Кастиэль. — Раз ты больше не желаешь мне помогать… Он начал подниматься, но Дин схватил его за руку и сказал, глядя снизу вверх: — Чего ты сразу впадаешь в истерику, Кас? Я же только хотел предложить побыть твоим водителем. — Кас? — прищурившись, Кастиэль посмотрел на пальцы Дина, впившиеся ему в запястье. Дин убрал руку. — Ну извини, Кастиэль, я такие длинные имена с трудом выговариваю. Хоть он и пытался хмуриться, но в уголках глаз его все равно появились смешливые лучики. На этот раз Кастиэль сидел на передней лавке — сидении, это называется сидение, — и смотрел, как бежит впереди дорога. Он не знал конечную точку пути, но ему казалось, что его влечет что-то, указывает путь, и он доверился чутью. Его захватывала скорость. Несколько часов по прямой дороге, расширившейся, переросшей в шоссе, показались ему минутами. Дин включил музыку — не ревущую, как в прошлый раз, а мелодичную, ясную, и изредка подпевал. Он больше не задавал вопросов, догадавшись, что сбивает то, что ведет Кастиэля, и просто подчинялся, когда Кастиэль просил повернуть направо. Пару раз ему казалось, что он вот-вот приблизится к цели, и в груди вспыхивало предвкушение, кровь вскипала, как перед битвой, но Кастиэль ошибался, и просто указывал на очередной съезд с дороги, ручейком уходящий вправо или налево. В один из таких моментов Дин негромко заметил: — А можно без светящихся глаз? Это чертовски пугает, Кас, да и встречных водителей ты ослепить можешь своим рвением… — Ты не испуган, — безапелляционно сказал Кас. — Ах да, я забыл, что ты — ходячий детектор лжи, — буркнул Дин. — Просто опасаюсь, что ты копьем своим мне кожу в салоне поцарапаешь. Давай остановимся ненадолго, я что угодно отдам за бургер пожирнее… Вскоре они остановились у придорожного кафе. Дин залил бензин в машину на заправке, соседствовавшей с закусочной, с деловитым видом попинал колеса и погладил нагретую солнцем крышу. Кастиэль наблюдал за действом, стоя в стороне. Он уже догадался, что к машине Дин испытывал любовь, безусловно, романтическую и сильную. Что сказать… один из богов Асгарда почти так же наглаживал свой молот с поводом и без. Кое-что никогда не меняется. И люди, и боги — приверженцы своих вещей. Их любить проще. Они никогда не ответят отказом. Дин, оставив машину на стоянке, подошел к Кастиэлю и бодро поинтересовался: — Уже оценил меню? — Я полагаюсь на твой вкус, — ответил Кастиэль, и Дин просиял. Как оказалось, своим вкусом Дин гордился не зря. Кастиэль поймал себя на том, что ест уже почти как Дин, но это его не слишком расстроило. В жизни не так много радостей. Пища — одна из них. И раз она вкусна, то стоит ей наслаждаться, ни на кого не оглядываясь. Насытившись, Кастиэль откинулся на спинку узкого диванчика салатового цвета. Дин, шумно высосав через трубочку газировку, отзеркалил его позу. — И все-таки, Кас, — вдруг сказал Дин, — куда мы едем? У нас хоть какой-то ориентир есть? — Есть, — лаконично ответил Кастиэль. Помолчав, Дин чуть раздраженно спросил: — И какой же? — Меня ведет чутье, — спокойно ответил Кастиэль. — Нюх, как у собаки? — хмыкнул Дин. — Слушай, я не пытаюсь оспаривать твое решение, просто хочу понять. Мы едем наугад или ты действительно ощущаешь Седобородого? — Не совсем, — медленно ответил Кастиэль, пытаясь сформулировать то, что он чувствовал. — Я чувствую цель. Это как… как нарастающее возбуждение. Мы едем, и оно пульсирует, то сильнее, то угасает, иногда вспыхивает так, что прошивает судорогой, и это значит, что нужно повернуть. Когда мы на правильном пути, то сердце колотится быстрее, словно я вот-вот достигну… — он запнулся, заметив, как Дин смотрит. Пристально, приоткрыв рот, явно не понимая, что Кастиэль имеет в виду. — Я плохо объясняю? — осведомился Кастиэль. — Нет. Хорошо. Очень красочно, — заверил Дин. — Мне приятно тебя слушать. Продолжай. Расскажи подробнее, что ты почувствуешь, когда достигнешь… эм… то, что достигнешь. Кастиэль прищурился. — Я не понимаю твоих шуток, Дин. Дин рассмеялся. Он наклонился и под столом похлопал Кастиэля по колену. — Расслабься. Я не хотел тебя обидеть. Если ты готов, поехали дальше, навстречу твоей оргазмической цели. Кастиэль с подозрением глянул на Дина, но тот улыбался так беззаботно, что злиться на него не хотелось. И они отправились в путь. Они ехали до темноты, потом ненадолго притормозили, чтобы перекусить, прислонившись к капоту. Дин уверял, что в этом штате водятся клоуны-убийцы и вампиры, если верить некоему писателю, Кастиэль в очередной раз не понимал, воспринимать его слова как чушь или как нечто близкое к чуши. Когда он это озвучил, Дин тепло рассмеялся и хлопнул его по плечу. — Это дико, — сказал он. — Что именно? — Кастиэль искоса взглянул на него. Дин скомкал обертку от бургера, наклонился, поднимая с земли бумажный пакет, и сунул обертку в него. — Все. Ты, восставший из мертвых, эта гребанная тень-послед, мои шутки. Не самое обычное сочетание, не находишь? — Дин повернул голову и посмотрел на него. — Возможно. Но и не самое странное, — заметил Кастиэль. Дин усмехнулся. — Ладно. Найдем мотель, переночуем — и дальше в путь. Жаль только, что ты молчаливый попутчик. — Я не могу отвлекаться от… — Да-да, — перебил Дин, — знаю. Я и не требую, чтобы ты развлекал меня разговорами. — Ты болтаешь за двоих, — буркнул Кастиэль. Дин положил руку ему на плечо и весело сказал: — Ты еще полюбишь мои монологи, уверяю тебя в этом. Ну, погнали. Дин легко оттолкнулся от капота и, обогнув машину, забрался на водительское сидение. Кастиэль рассеянно коснулся плеча там, где еще недавно была ладонь Дина, и удивился странной пустоте. (как легко как странно я уже к нему привык) Кастиэль обернулся и посмотрел на Дина через лобовое стекло. Тот нетерпеливо похлопал по пустому сидению рядом с собой. Подобрав пакет с мусором, Кастиэль пошел в машину. Комната в мотеле удручала темнотой и затхлостью, но годилась для того, чтобы провести ночь. Дин скривил нос, Кастиэль отнесся стоически. Он уже привык, что в этом новом мире пыль лежит повсюду: на дороге, в бардачке машины, в домах. Нет чистых зеленых запахов даже в узкой полоске леса вдоль дороги. Он первым принял душ, переоделся в купленное по дороге белье и лег в постель. Скосив взгляд на ноутбук Дина, Кастиэль, поколебавшись, все же не стал его брать. Он не был уверен, что сразу же разберется с механизмом его действия, к тому же его начинало клонить в сон. Он дернул губой, давя усмешку. Подумать только. Он проспал пару тысяч лет — и опять зевает. Сложив руки на груди, Кастиэль уставился в потолок. В ванной шумела вода, действуя успокаивающе. Шум ее вскоре смолк, и в проеме двери появился Дин с полотенцем через плечо. — Кас, — позвал он. — А ночь с твоим богом весны стоила всего, что случилось после? Кастиэль приподнялся на локте и взглянул на Дина. Тот, с мокрыми волосами после душа, с порозовевшими щеками и словно бы ставшими еще ярче губами, испытующе смотрел на Кастиэля и ждал ответа. — Это была не ночь, а всего лишь полчаса днем, — сказал Кастиэль. — Быстро вы управились, — хмыкнул Дин и скрылся в ванной. Кастиэль погасил лампу над своей кроватью и повернулся лицом к стене. Стоило ли мимолетное удовольствие короткой стычки с Седобородым? Конечно же, нет. И незачем лишний раз напоминать Кастиэлю о его глупости. Дин вышел из ванной в нижнем белье и быстро юркнул под одеяло. Кастиэль учуял свежий, чуть горьковатый запах. Принюхавшись, он не удержался и вывернул голову, чтобы посмотреть на Дина. Тот лежал на боку, полуприкрыв глаза. — Я научу тебя пользоваться бритвой, — пробормотал Дин. — Ты уже немного зарос. Спокойной ночи, Кас. * Этой ночью кошмаров не снилось. Они перестали преследовать его давным-давно, исчезли, когда ему исполнилось то ли шесть, то ли семь лет, и повторялись изредка, были блеклыми, уже не пугающими. Лишь прошлой ночью его посетил старый сон, и ощущение было такое, словно ему снова четыре года, и он должен бежать, бежать так быстро, словно за ним волки гонятся. Дина передернуло от одного воспоминания. Он постарался переключить мысли, зная, что завязнет в своем кошмаре, если не найдет другую тему. И он опять стал размышлять о Кастиэле и боге весны. Ни одна легенда не рассказывала, за что Седобородый проклял валькирию. И уж тем более ни один миф не говорил, что валькирия — это не прекрасная дева. Может, с девой было бы проще. Хотя… нет, с мужчиной интереснее. И приятней. Дин приоткрыл глаза, но в темноте различил только очертания тела Кастиэля под одеялом. Жаль, что он не спит голым, как в своей гробнице. И жаль, что он вознамерился приобрести себе личную одежду (конечно же, на деньги Дина, у самого Кастиэля в карманах пусто). Ему шла рубашка Дина. Точнее, Дину нравилось видеть свою одежду на Кастиэле. За прошедший день валькирия стала ему ближе. Всего-то день в пути, а он уже привык звать его по имени и распускать руки. Кастиэль ведь даже не представляет, какое впечатление производит, когда смахивает волосы со лба одним изящным движением, или властно говорит повернуть или остановиться, и тон голоса его такой, что до дрожи в коленях хочется подчиниться. Хренова магия. Это точно в ней все дело. Дин никак не думал, что его потянет к Кастиэлю так сильно. Жаль только, что от помощи Кастиэль отказался. Дин быстро нашел бы для него логово Седобородого. Но что-то подсказывало: не нужно форсировать события. Иначе можно выдать себя… чувствами, или что там ощущает эта птичка? Рядом с ним опасно находиться. Пусть лучше он чует то, что на поверхности — влечение Дина — и не заглядывает глубже. Черт знает, что он там сможет увидеть. Дин прикусил губу, старательно переключаясь на мысли о Кастиэле и боге весны. Это пока что его занимает, и это безопасно. Он будет думать об этом и всякой ерунде, он будет думать о ерунде и пороть чушь… * Еще один день в пути, а цель не стала ближе. Кастиэль и не ждал, что он сразу же найдет Седобородого, он был готов к путешествию длиною в вечность, но все же разочарование его не покидало. Дин к вечеру устал болтать о вкладе какого-то Оззи в музыку и примолк. Когда стемнело, он остановился без предупреждения и вышел из машины. Помедлив, Кастиэль вышел за ним. — Что случилось? — спросил он. — Ноги хочу размять, — ответил Дин и, пройдя пару шагов, задрал голову. — У вас звезды такие же были? — спросил он. — Вон там, смотри, Большая Медведица. Кастиэль встал рядом с ним и посмотрел в небо. Раньше он всегда различал Биврест, ведущий в Асгард, но теперь его не было. Верно. Раз конец света случился, то мост разрушен. — Я вижу созвездие Цепей Волка, — сказал Кастиэль. — Уверен, что в нынешних справочниках астрономии такого названия не найдешь, — пробормотал Дин и склонил голову. Кастиэль внимательно посмотрел на него. — Ты что-то хочешь сказать, Дин? — спросил он. — Нет. Просто накатило… опять не верю, что со мной валькирия рядом сидит, точно простой человек. Дин поднял лицо и улыбнулся. Он был так светел, так светился своей радостью, что Кастиэлю стало тепло от его эмоций. И… он не был уверен, что правильно распознал один из оттенков, но ему показалось, что в этой улыбке есть нечто большее, чем просто дружелюбие. — Поехали дальше, — вздохнул Дин. — Еще пара часов — и я хочу завалиться в кровать с ноутбуком и отдохнуть душой и телом. Они продолжали поиски еще пять дней. На шестой, когда солнце встало в зените, Кастиэля словно молнией поразило. — Стой, — не своим голосом приказал он. — Стой. — Не паникуй ты так, — бросил Дин, глянув на него. — И глаза погаси. Кастиэль сделал глубокий вдох, успокаиваясь. Кончики пальцев зудели, словно под кожей ползали насекомые, и он знал: цель здесь, цель рядом. Дин остановился у края дороги. Впереди тянулись дома, висела растяжка, приглашающая в город. — Где? — спросил Дин. — Что мне делать? Кас, не молчи. Дин протянул руку и дотронулся до ладони Кастиэля. Его прикосновение подействовало умиротворяюще, и Кастиэль осадил стрекочущее в сердце чувство. Взял его под контроль. Дин, словно ощутив это, уже увереннее сжал руку Кастиэля своей и едва заметно погладил ладонь большим пальцем. — В городе. В одном из домов. Поезжай медленно, — попросил Кастиэль. Дин подчинился. Машина неспешно поползла вдоль однотипных коттеджей. Возле одного зов, который Кастиэль поймал, стал сильнее, и Кастиэль сказал: — Здесь. Не останавливайся. Дин понимающе кивнул. Они не торопились. Пообедав в городе, они побродили по улицам, словно примериваясь к ним, пытаясь вдохнуть атмосферу этого места, и вернулись в машину. Дин покружил по кварталам, а с наступлением темноты подъехал ближе к дому, который звал Кастиэля, и припарковался под широко раскинувшими ветви платанами. — Какой план? — спросил Дин. — Ты остаешься здесь, я иду туда, — сказал Кастиэль. Он не отрываясь смотрел в темные окна дома. Тот казался необитаемым, но Кастиэль знал: в нем есть нечто древнее. В нем есть магия. В нем есть тот, кто жил в одно время с самим Кастиэлем. — Вот уж нет, — категорично произнес Дин. — Я пойду с тобой. — Это опасно. — Ну и что. Кастиэль посмотрел на Дина. Тот ответил ему упрямым взглядом. — Мне удастся тебя переспорить? — вопросил Кастиэль. — Нет, — нагло ответил Дин. — У тебя нет власти надо мной, и я тоже пойду за Седобородым. Как я могу это пропустить? Его взъерошенные волосы вдруг показались Кастиэлю как никогда милыми. Взгляд — юным, чистым. Его не хотелось терять. За него было тревожно. — Кас, — тихо сказал Дин, — ты можешь понять, что я сейчас чувствую? Кастиэль попытался заглянуть в его разум и сердце, но встретился со стеной. — Нет, — качнул он головой. — То, что в доме… оно блокирует меня. Сильная магия. Тебе страшно? — Почти нет, — Дин говорил все так же понизив голос. — Мне лишь страшно, что я могу упустить шанс… — Какой? Вместо ответа Дин потянулся к нему, положил ладонь на шею и поцеловал. Его губы легли на губы Кастиэля легко, как крылья бабочки, и не требовали ничего в ответ. Но Кастиэль, коснувшись Дина, словно прикипел к нему, и уже не мог отстраниться, и не хотел… Притянув Дина к себе, Кастиэль обнял его, скользнул языком к нему в рот и крепко зафиксировал его голову, взяв рукой за затылок. Дин и не думал сопротивляться. Он прижался ближе, извернувшись на сидении, так близко, что Кастиэль чувствовал под одеждой биение его сердца, и сжал в кулаке ворот рубашки Кастиэля. Он весь отдался поцелую, весь, без остатка, Кастиэль чувствовал его всем телом, ощущал, точно напрямую считывая эмоции… но при этом он не залезал Дину в голову. Он чувствовал его и так, через прикосновения и жадный поцелуй. Когда Дин отстранился, глаза его лихорадочно блестели. Кастиэль медленно спустил руку с затылка Дина, скользнул по его плечу вниз и переплел с ним пальцы. — Теперь я ничего не боюсь, — хрипло сказал Дин. — А я боюсь еще сильнее, что ты можешь пострадать, — негромко ответил Кастиэль. Он впустил в грудь чувство, сильное, пугающее своим размером, и уже не мог его прогнать. И не хотел. Он взял Дина пальцами за подбородок, притянул к себе и опять поцеловал — глубоко, крепко, лишая воздуха. Дин простонал ему в губы и потянулся ближе, но Кастиэль отстранился и толкнул его открытой ладонью в грудь. — Пора, — сказал Кастиэль. — Я хотел бы остаться с тобой, но должен идти. Дин не обиделся. Он коротко кивнул, взял с заднего сидения куртку и выбрался из машины. Кастиэль шел впереди легким, четким шагом, и в нем пылала ярость. Копье он сжал до побелевших пальцев, готовый метнуть его при первом же подозрении на движение, но за темными окнами дома невозможно было различить хоть что-то, кроме смутных очертаний мебели. На губах все еще горел поцелуй. Это одновременно и отвлекало, и придавало уверенности. Если Кастиэль проиграет, то больше не будет ни поцелуев, ни Дина. Он проиграет, этого не изменить, никто еще не мог бросить Седобородому вызов и выйти из схватки победителем. Но Кастиэль может принять весь его гнев на себя и тем самым оградить Дина — случайного человека, оказавшегося рядом. Седобородый не был злом в крайнем его воплощении. Он бывал мелочным и мстительным, он мог невзлюбить кого-либо без всяких видимых причин, он не гнушался красть и обманывать, но невиновные страдали от его руки не так часто. И поэтому Кастиэль верил, что Дину ничто не грозит. Иначе он бы нашел способ заставить его остаться в машине. Кастиэль поставил ногу на первую ступень крыльца к темному дому. Ступенька скрипнула. Кастиэль перешагнул через остальные и замер у двери. Обернувшись, он посмотрел на Дина. Тот стоял, держа пистолет обеими руками. Кастиэль беззвучно спросил, готов ли он, и Дин кивнул в ответ. Тогда Кастиэль плечом надавил на дверь. Она поддалась. Она отворилась от малейшего давления, широко, приглашающе открылась, словно Седобородый ждал их. А он мог ждать… Кастиэль лишь сейчас понял, что Седобородый мог найти его. Узнать о Кастиэле с первой же минуты его пробуждения. Тогда все игры в поиски были напрасными, и стоит ему шагнуть в дом, как он будет мертв… Кастиэль, стиснув зубы, вошел в темный коридор, и все озарилось мертвенно-голубым светом, хлынувшим из его глаз. Кастиэль занес руку даже быстрее, чем уловил движение, и свободной ладонью ударил Дина, нацелившегося на источник звука… Но пуля уже вылетела из дула. Заверещав, из угла метнулась черная кошка, и привлекшая внимание Кастиэля. Следом за ней разлетелась на осколки ваза, в которую угодила пуля. Кастиэль ожидал, что теперь-то Седобородый перестанет прятаться, перестанет играть с ними и притворяться, что он не услышал, как они вошли в дом, но на дом опять опустилась тишина. Кошка пробежала мимо и шмыгнула за дверь. Кастиэль пошел туда, где сильнее всего пульсировало колдовство — тот зов, который он слышал. Зов из его древней жизни. Он шагнул в комнату и замер. Пусто. Но что-то здесь есть… Кастиэль опустил руку, и копье пропало. Он приблизился к столу, покрытому белой скатертью. На ней поблескивало золотом кольцо. Кастиэль коснулся его, раздавленный, разочарованный. — Драупнир, — тихо сказал он. — Что? — Дин посмотрел на находку из-за его плеча. — Кольцо Седобородого. Это его я чувствовал. — Драупнир, — эхом повторил Дин. — Ночью из него получается два кольца, следующей — еще два, и так до бесконечности… зачем он его оставил? — Оно сломано. — Кастиэль поднес Драупнир к глазам. — Магия, заключенная в него жителями Камня, нарушена. Седобородый использовал его в каком-то ритуале… и сломал. Разрушил. Вот почему я его почувствовал, — горько сказал Кастиэль. — Я ощутил его, лишь потому что Седобородый бросил его, бросил ненужную вещь, больше не заботясь о ней… А его магию, огромную, могущественную, я разглядеть не способен. Я даже Стража не почувствовал, пока ты не указал на него, а ведь он был за моей спиной! Кастиэль бросил кольцо. Оно со звоном прокатилось по полу. Дин проследил за ним взглядом и негромко спросил: — И что? Седобородого здесь нет? — Мы зря приехали. Я зря заставил тебя везти меня… — Ничего, — утешил Дин. — Пойдем, Кас. Переночуем где-нибудь. Утром мысли свежее. Мы придумаем что-нибудь другое. Мы обязательно найдем Седобородого, я обещаю тебе. Кастиэль в его слова не поверил. Предчувствия покинули его, и он был гол в этом мире. Ему вспомнилось, как во время их пути по радио назвали численность населения всего одного города, а таких городов были миллионы, и одному Оракулу известно, где прячется Седобородый и что он ищет. Зачем ему ритуал? Для чего ему понадобилось тянуть силу из Драупнира — могучую, но бесконтрольную? Кастиэль молча пошел на выход. Дин, чуть задержавшись, направился за ним. * Кастиэль был мрачен как сотня туч. Дин опять пустил его первым в душ, раз тот так любил плескаться в воде, и смирился, что на его долю опять выпадут жалкие крохи. Он походил по номеру. Драупнир. Забавно. Так долго гоняться за Седобородым, и ни разу не найти ни одной вещи, принадлежащей ему… Все было бы проще, наткнись Дин на Драупнир в начале своих поисков. Не пришлось бы даже перерывать весь банк данных генеалогических организаций, не нужно было составлять фоторобот и искать его по базе полиции. Не нужно было ничего делать, чтобы выяснить, как Седобородый сейчас выглядит и где обитает, можно было бы провести элементарный ритуал поиска. Беда в том, что в таком случае и Седобородый бы понял, что его разыскивают. Дин бросил взгляд на дверь ванной, вытащил из кармана Драупнир и спрятал его в бумажник. Подумал и быстро вышел на улицу, оставил бумажник в машине. Пусть пока полежит здесь. Из душа Кастиэль вышел уже менее хмурым, однако на диван сел с такой решимостью, что Дин понял: наконец-то Кастиэль разберется, как работает ноутбук, и не ляжет, пока не удовлетворит свою жажду знаний. Дин скрылся в ванной. Он уже привык к одиночеству, он долго путешествовал. Родители до сих пор считают, что он в колледже. Он им благодарен за все, за то, что они приняли его в свою семью, как родного, за то, что не запрещали искать ему информацию об убийстве отца и мамы. Он всегда будет чтить своих приемных родителей, но они стали для него чужими людьми. Его не тянуло домой. С тех пор, как он начал во всем разбираться, вести свое маленькое расследование, он перестал быть ребенком. Расследование росло, рос и он. И однажды он понял, что сорвался с семейного дерева, как лист, и больше никогда не вернется обратно. Ну а родители… Они не заметили, что он отдалился, потому что были заняты нежданной, но страстно любимой маленькой дочкой. Они ведь потеряли надежду завести своего ребенка, плоть от плоти. Но чудеса, видимо, случаются, как случаются и кошмары наяву. Для родителей все устроилось наилучшим образом. Дин, не торопясь, разделся и встал под душ. Теперь это единственные минуты, когда он может побыть наедине с собой. Кастиэль все время рядом, на расстоянии вытянутой руки, и это быстро начало действовать на нервы, потому что он не мог до него дотронуться… Только сегодня желание близости перешло все границы. Дин не жалел. Ни капли не жалел. Но и не знал, что делать дальше. Он вспомнил, с какой легкостью Кастиэль притиснул его к сидению машины, словно не прикладывал никаких усилий, но Дин и пошевелиться не мог, и его кольнуло удовольствие. Он нервно дернул уголком губ. Он привык контролировать свою жизнь во всех ее проявлениях, и привык контролировать каждого, кто бывал в его постели, но сейчас… сейчас он готов был отпустить поводья. Закончив принимать душ, Дин еще немного потянул время. Нет, решил он. Ничего не будет делать. Едва ли ему в жизни представится шанс переспать с валькирией, но если он станет форсировать события, то вряд ли сможет подобрать с пола свое самоуважение. Он сделал первый шаг. Раз Кастиэль не желает ответить, то ему это не нужно. Дин надел нижнее белье, натянул футболку, в которой любил спать, и прошел в комнату. Кастиэль сидел в той же позе, что и полчаса назад, и на его коленях покоился ноутбук. Дин, заглянув в экран, усмехнулся. По запросу «седобородый» поисковик предлагал что угодно, но только не объект вендетты Кастиэля. — Почему ты не введешь его истинное имя? — полюбопытствовал Дин, облокотившись о спинку дивана справа от плеча Кастиэля. — Если бы он чувствовал все запросы в гугле, то давно уже схватил бы пару припадков. — Откуда мне знать, чувствует он или нет, — несколько раздраженно отозвался Кастиэль. — Предосторожность никогда не бывает лишней. Он изучил этот мир, наблюдал за его ростом, а я попал случайно и… — И уже жалеешь об этом? — угадал Дин. — Нет. Кастиэль закрыл ноутбук и выдохнул. Он поднял голову, посмотрел на Дина своими заоблачно-синими глазами и спросил: — Могу я тебя поцеловать? — Думаю, ты и так знаешь ответ, — пробормотал Дин. — Ты что-то ощутил. Ты опять прочитал мои эмоции. Кастиэль кивнул. — А если бы не прочитал, то стал бы спрашивать? — Несомненно. Кастиэль мог соврать, но Дин предпочел ему поверить. Он склонил голову и замер в дюйме от губ Кастиэля, предоставляя ему действовать. Но Кастиэль не двинулся. Он лишь тихо сказал: — Я могу сделать тебе больно. — Ничего. Переживу как-нибудь, — шепнул Дин. Положив ладонь на плечо Кастиэля, он скользнул вниз, в широкую горловину майки, касаясь ладонью обнаженной груди. Кастиэль выгнулся, обхватил его одной рукой за предплечье, вторую устроил на загривке и поцеловал почти так же, как в машине, — глубоко, настойчиво. Его язык скользнул по щеке с внутренней стороны, прошелся по небу, и перетек к горлу, словно хотел лишить возможности дышать. Дин расслабился и отдался его напору. Его будто волной снесло — таким ярким было единение с валькирией. Он никогда не чувствовал подобного, даже в подростковом возрасте, когда был пламенно влюблен, как и все подростки. Кастиэль, крепко взяв его за волосы, отросшие на затылке, встал на колени, не позволяя Дину отстраниться, и оказался с ним лицом к лицу, грудь к груди. Его руки на удивление мягко скользнули по шее Дина, по груди и бокам и остались на талии — хватка стальная, но не причиняющая боли. Дин зарылся пальцами в волосы Кастиэля. Он вдруг почувствовал, что Кастиэль уже не напирает так сильно, и вцепился за это мгновение слабости. Он наклонился, заставляя Кастиэля чуть прогнуться назад, и перехватил инициативу в поцелуе. Прикусив губу Кастиэля, он вытолкнул его язык изо рта и скользнул своим языком между его губ. Кастиэль не воспротивился, только крепче стиснул пальцы на боках Дина, словно вгоняя в мягкую кожу железные поршни. * Кастиэль очнулся от наваждения, вынырнул из неги, лишь когда свет уже был погашен, а Дин лежал на нем и вдумчиво, словно дегустатор, водил кончиком языка по шее Кастиэля. Они оставались в одежде, и дальше поцелуя, уложившего их на диван, дело не зашло. Кастиэль пробежался пальцами по спине Дина, по изгибу позвоночника, и по руке вверх словно искры полетели от удовольствия. То, что ощущал Дин, причудливо вплеталось в разум Кастиэля, в его нервную систему, и он ощущал больше, чем когда-либо. Дин перестал ласкать Кастиэля и положил голову на его грудь. Он был нежным, теплым, и Кастиэль желал обнять его всем телом, уткнуться губами в линию волос на его шее и больше никогда не отпускать. Но в нем звенело чувство долга — долга перед самим собой. Тянуло встать и сейчас же наметить план дальнейших действий, но Кастиэль одернул сам себя. Он обнял Дина обеими руками, опустил подбородок на его голову и прикрыл глаза. — Нам нужно перебраться в кровать, — пробормотал Дин. — Нужно, — согласился Кастиэль. Он чувствовал, что меньше всего Дину хочется вставать, и легко подхватил его на руки. Дин обалдело посмотрел на него. Кастиэль опустил его в постель, в одно движение придвинул свою кровать к его и лег рядом. Дин протянул руку и положил ладонь на щеку Кастиэля. — Колючий, — сказал Дин. — Все равно колючий. — Извини. — Нет, ничего. Мне это уже нравится. Кастиэль насытился его умиротворением и заснул — спокойно, без сновидений, впервые за долгое время счастливо. Утром он приоткрыл глаза, посмотрел на спящего Дина и соскользнул с кровати, рассчитывая, что успеет как следует обдумать свой план, прежде чем Дин проснется. Но стоило Кастиэлю ополоснуть лицо водой и выйти из ванной, как Дин скользнул мимо него, коснулся губами щеки и скрылся за дверью. Кастиэль прислушался к шуму воды. Что ж. Это к лучшему. Может быть, Дин ему даже поможет. Как оказалось, он зря надеялся. Дин, даже не предложив по своему обыкновению съездить за кофе, покраснел, как только Кастиэль поделился своими соображениями, и категорично заявил: — Нет. Это безумие. Ты попросту известишь его о своем прибытии самым топорным образом… — Это лучшее, что можно сделать, — ответил Кастиэль. Дин вскочил со стула, упер ладони в столешницу и навис над Кастиэлем. — Ты даже не поинтересовался, какой способ найти Седобородого могу предложить я! — Ты уже говорил, — заметил Кастиэль. — Искать его в интернете. Это смешно, Дин. Вряд ли он делится подробностями своей жизни с кругом почитателей… Дин опять рухнул на стул, взъерошил волосы пятерней и выдохнул: — Повтори еще раз. Может, я чего недопонял. Кастиэль терпеливо сказал: — Я призову его воронов. Он отпускает их каждое утро, хотя больше всего боится потерять их. Мне за Хугина страшно, страшнее за Мунина — вернутся ли вороны, — припомнил он слова Седобородого. — Они знают, где Седобородый, и они скажут мне. — Как? — криво усмехнулся Дин. — Ты говоришь на птичьем языке? Кастиэль проигнорировал его глупый вопрос. Дин словно ждал ответа, но, не дождавшись, шумно выдохнул и с неожиданной болью сказал: — Ты самоубийца. Я должен был сразу это понять. Ты не собираешь подкрасться к Седобородому со спины и всадить нож ему под лопатку, нет. Ты сделаешь так, чтобы он на тебя налетел в гневе и растоптал. Пожалуйста, Кас, не надо. Раз эти птицы ему так дороги, то он все, что угодно сделает, чтобы их вернуть. Чтобы их обезопасить. Он убьет тебя, как мошку. Кастиэль внимательно посмотрел на него. — Раньше ты не отговаривал меня от исполнения моей цели. Наоборот, ты пообещал помогать мне. Дин нервно улыбнулся. Его улыбка, до того открытая, светлая, начала тревожить Кастиэля. Был в ней изъян. — Раньше я не понимал, насколько это серьезно. Раньше я не видел, чтобы на тебя нападала тень, и не знал, что можно найти реликвию, которая упоминается в одних только в сказках. Кастиэль прислушался к чувствам Дина, но не ощутил ровным счетом ничего. Тогда он уточнил: — Ты боишься? — Ничего я не боюсь, — грубовато ответил Дин. — Просто у меня есть здравый смысл, а ты… — Я призову воронов, и никто мне в этом не помешает, — тихо сказал Кастиэль. — Есть кое-что, важнее любых привязанностей. — Например, месть? — Дин ухмыльнулся. — Разумеется, она важнее парня, которого ты едва знаешь, и который, к тому же, далеко не бог… Ладно. Делай, что хочешь. Я знаю место, где никто не помешает тебе ловить птиц и пытать их. Пара дней езды. Твое дело терпит? Или прямо сейчас накличешь на наши головы беду? Имей в виду, — припечатал Дин, — Штаты — цивилизованное общество, здесь о каждом крике копам докладывают, и ты окажешься за решеткой раньше, чем каркнуть успеешь. Дин замолк. Грудь его вздымалась от глубоких вдохов. — Тебе настолько важно, что со мной будет? — негромко спросил Кастиэль. — Да мне плевать, — огрызнулся Дин. — Ты сам как думаешь? Кастиэль думал, что его разрывает на две части. Одна стремится отомстить Седобородому, наказать его, как он наказал Кастиэля, а другая хочет остаться с Дином, уверить его, что ничего плохого с ними не случится, и они никогда не умрут… Но человеческая жизнь коротка, и даже если Кастиэль откажется от своих планов на ближайшие пятьдесят, пусть даже семьдесят, лет, то ничего хорошего их не ждет. Дин будет стареть, а Кастиэль застынет в неизменном возрасте. Сколько ему стукнет, когда бессмертие окончательно вступит в свои права и заморозит все процессы в его теле, он не знал, но ни одна валькирия не выглядела старше тридцати по сравнению с людьми. — Хорошо, — сказал Кастиэль. — Поехали, куда ты скажешь. Но ты не должен чинить мне препятствий. Я пойму, если ты попытаешься саботировать мой бой с Седобородым. Ты хорошо прячешь свои чувства, — добавил Кастиэль с неудовольствием. От того всплеска эмоций, что он вчера получил от Дина, не осталось и следа, и до него долетали лишь отзвуки раздражения и обиды. Дин на мгновение закрыл глаза. Его ресницы дрогнули, и Кастиэль понял, что он злится. Все идет не так, как хочет он, и приключение потеряло свою свежесть, обнажило тухлую плоть в белых перетяжках жил. Стало ясно, что любование возрождающейся древностью — не увеселительная прогулка, а опасное предприятие, и, ко всему прочему, весьма скучное. Кастиэль встал и начал заправлять кровать. Их ждала еще одна долгая поездка. Но на этот раз, по крайней мере, они знали конечную цель — Дин знал — и это обнадеживало. Опять проносились мимо, отделенные стеклом, люди и дома, деревья и огни магистрали. Кастиэль перестал интересоваться вереницей фонарей и дорожных знаков еще три дня назад. Ему все наскучило. Этот мир был настолько же ярким, сколько и пустым. Мелочные эмоции и желания людей касались его лица, точно ветер, и мгновенно улетучивались, и лишь Дин до недавнего времени оставался глубоким, как колодец, но и он сейчас закрыл свои чувства крышкой. Кастиэль и раньше не любил подглядывать за людьми и лезть им в голову. Как любая валькирия, он приходил в экстаз от близкой крови, от последнего вздоха врага, от яростных проклятий рассерженных асов, когда их обманывали или побеждали; но он, тяготясь своим обостренным чутьем, изо всех сил старался приглушить его, когда сидел с братьями и сестрами за столом, полным пищи и пива, и когда странствовал с людьми. Казалось нечестным знать, что они думают о нем, если их рот на замке. И все равно то, что скрывали окружающие, просачивалось в разум Кастиэля. Сейчас же ему окончательно стало противно невольно собирать людские мелкие радости и горести. Еще гадливей было от того, что он то и дело прощупывал Дина, пытался вытянуть из него на свет все самое сокровенное, и раз за разом терпел неудачу. Он натыкался на стену, в лучшем случае, мог подглядеть в глазок, но чувства и эмоции Дина больше не лились широким потоком. Должно быть, близость наложила ограничения. Близость всегда меняет что-то, и человек, тем паче валькирия, перестает мыслить ясно. Кастиэль коснулся руки Дина, расслабленно лежавшей на колене, и Дин мельком глянул на него. В лобовом стекле сверкнула его улыбка — искусственная, точно тщательно отрепетированная перед зеркалом. Что он скрывает? Вопрос ударил неожиданно. Что скрывается за широкой улыбкой, в которой проскакивает нервное напряжение? Дин жалеет о чем-то. Чего-то опасается. Он слишком легко принял все, что вывалил на него Кастиэль. Кто знает, нормально ли это для жителя современного мегаполиса? Кастиэль как никогда остро осознал, что не общался после сна ни с одним человеком, кроме Дина, и его картина мира теперь в лучшем случае однобока, в худшем — в корне неверна. Кастиэль отвернулся от Дина и уставился в окно. Вот и закрались первые подозрения. Вот он и перестает верить человеку, который вытащил его из вечного сна и тратит на него свое время. Доверчивость Кастиэля — одновременно и благо, и проклятие. Часть его сестер и братьев страдали мнительностью, во всем видели угрозу и не могли расслабиться даже в кругу самых близких друзей. Он всегда жалел их. Сам наслаждаясь жизнью и общением, он всем сердцем сочувствовал им, не способным на настоящую любовь и близость. А теперь его самого захлестывают подозрения и отравляют воспоминания о поцелуе с Дином. Он не должен поддаваться им. Он не должен терять своего единственного союзника. Будь у Дина злое на уме, Кастиэль это почувствовал бы. А секреты… у кого под этим небом не бывает секретов? — Давай остановимся, — попросил Кастиэль, повернув голову к Дину. — Где-нибудь, где нам никто не помешает. — Что же ты задумал? — усмехнулся Дин. Вопрос его ответа не требовал. Дин свернул с широкой трассы на узкую дорогу, обогнул ограду с табличкой «Заповедник» и съехал за череду раскидистых деревьев. Едва он заглушил мотор, Кастиэль наклонился к нему и поцеловал. Он взял лицо Дина в ладони, точно держал кубок, и не отпускал, пока не исчезли все мысли. К вечеру Кастиэль, забравшись в кровать и включив ночник, сделал для себя новый вывод об этом мире: все мотели одинаковы. Они могут различаться стоимостью, разные люди могут стоять за стойкой и выдавать ключи с бирками всевозможных цветов, но начинка остается одной и той же. Безликие грязные комнаты, скверное постельное белье, которое рвется от неосторожного прикосновения, и общая атмосфера нужды. Люди здесь угнетены и патологически несчастливы. Кастиэль чувствовал их ярко, вновь так же ярко, как в первый день. Может быть, он просто устал. На него всплесками накатывает тревога, притупляя восприятие. В этом все дело. И Дина, принимавшего душ за стенкой, Кастиэль снова ощущал, как самого себя. Как билось сердце Дина. Как он напряженно размышлял, достаточно ли он… что? Что он думает? Сравнивает? Злится? Нет… ревнует. Кастиэль прикрыл глаза, касаясь мыслей Дина, но тот был так суматошен, что невозможно было выцепить ничего конкретного. Кастиэль отказался от этой затеи. Он вспомнил, как они с Дином целовались сегодня на заднем сидении машины почти полчаса, прежде чем продолжили путь, и как было жарко, как скрипела кожа сидения, когда они соскальзывали по ней голыми руками. Удовольствие соскользнуло от разума в горло, от горла — в самый низ живота. Кастиэль инстинктивно положил руку на пах, просунув ладонь под одеяло. Он поймал волну Дина — удары его сердца, пульсацию его сути, и понял: Дин ощущает то же самое, и воспоминания его о том же. О том, как Кастиэль прижал его к спинке сиденья и сел на колени, о том, как они вскоре легли, и Кастиэль вклинился между полусогнутых ног Дина, о том, как руки неистово скользили по плечам, груди и животу друг друга, как необходимо было касаться бедер и плеч, о том, как сложно было отдышаться и прийти в себя, когда в ушах звенело от напряжения, и казалось, еще чуть-чуть — и одежда исчезнет, а они совершат последний шаг навстречу запредельной близости. Шум воды стих, и Дин появился в дверном проеме. На его плечах блестели капли воды, упавшие с мокрых волос, бедра окружило тонкое белое полотенце. — Кас, — позвал Дин. — Бог весны… он был красивым? Кастиэль приподнялся на локте. Кожа Дина сияла, точно напитанная солнцем, тело его было гармонично, и никто не был сейчас лучше его. — Я его почти забыл, — сказал Кастиэль, и не соврал: та жизнь уже уходила, покидала его, память стремилась стереть все, что произошло тысячи лет назад, чтобы сохранить Кастиэлю разум. — Я его уже не помню. Дин сделал пару шагов, и полотенце спало с его бедер. Он перешагнул через него навстречу Кастиэлю и опустился коленом на его кровать. Кастиэль, приподнявшись на локтях, потянул Дина на себя. Их разделило одеяло, но торопиться было некуда. Распаренная, пахнущая гелем для душа кожа Дина влекла Кастиэля, его хотелось касаться каждый миг существования. Кастиэль положил ладони на бедра Дина чуть ниже ягодиц, обхватил, касаясь пальцами внутренней стороны, и медленно повел руками вверх, пока Дин, поставив локти по обе стороны от головы Кастиэля, склонялся к нему для поцелуя. Через тонкое одеяло Кастиэль ощутил, как твердый член Дина упирается в живот. Кастиэль, скользя ладонями вверх, подушечками пальцем провел по нежной чувствительной коже, чуть раздвинул ягодицы, и Дин дрогнул, прикусил ему губу. Он отзывался на прикосновения всем телом, подавался ближе, когда Кастиэль вел пальцами между его ягодиц, по узкому кольцу мышц, и волной откатывался обратно, крепче вжимаясь в ладони Кастиэля. Его движения были танцем — совершенным, ритмичным, экстатическим. Кастиэль потянул за бедро одну ногу Дина вверх, призывая согнуть ее в колене. Дин изогнулся в пояснице, раскрываясь шире. — Кас, — прошептал он в доле дюйма от губ Кастиэля. — Ты творишь… нечто, — выдохнул он и зажмурился. Кастиэль и сам чувствовал, что между ними точно сплетаются нити. Дин становился все горячее, точно изнутри полыхал пожар, а Кастиэль впитывал его огонь, переплавляя ощущения Дина в свои собственные. Словно его самого сейчас касались пальцы, пока еще не раскрывая, но уже настойчиво требуя входа… — Подожди, — прошептал Дин. — Подожди… Он лег на Кастиэля всем весом, спустил руку вниз и слепо пошарил по полу в поиске сумки. Найдя ее, он вытащил флакон и сунул его в ладонь Кастиэлю. Одеяло, разделявшее их, скоро оказалось на полу вместе с одеждой Кастиэля. От прикосновений к обнаженным телам друг друга по всем нервам бежал огонь, превращался в образы и импульсы. Кастиэлю то и дело казалось, что он раскрыл грудь Дина, раздвинул ребра и стал его сердцем. Стук отдавался в ушах. Он сел на кровати, усадил Дина себе на колени и плавно, размеренно помогал ему двигаться — вверх-вниз, вверх-вниз… Дин, положил ладони Кастиэлю на плечи, запрокинул голову к потолку, приоткрыл пересохшие губы. Его гибкое, красивое тело заполнило сознание Кастиэля до краев, и хотелось одного: поклоняться. Приносить жертвы. Боготворить. Кастиэль склонился к груди Дина, губами рисуя ему самому неизвестные знаки. На самом пике, когда невозможно было уже остановиться, Дин вдруг схватил его за горло, задышал тяжело, с хрипом, и Кастиэль еще быстрее насадил его на себя, натянул так глубоко, как только мог. Дин весь в струнку вытянулся, кончая себе на грудь, пальцы его соскользнули с шеи Кастиэля, рука безвольно упала. Кастиэль подхватил обмякшее тело, лег на спину и помог Дину опуститься сверху. Тяжело дыша, Дин спросил едва слышно: — Что это было, Кас? Я… я словно всю твою жизнь увидел. Почувствовал. — Связь, — пробормотал Кастиэль. Напряжение, заставлявшее его подниматься выше, хотеть больше, схлынуло, и он вытащил обмякший член из тела Дина. Тот все пытался говорить: — Я чувствовал, как кровь кипит, и как металл входит в кожу, и, черт, Кас, мне было от этого еще круче, еще острее… я чувствовал, как ты вышел из ледяной реки. И все, что ты ощущал, когда упал в сон… — Молчи. Кастиэль погладил Дина по затылку. Он сам чувствовал, как сердце заходится в страхе, как горько среди людей в униформе, хоть они и утешают и желают только добра, как отчаянно хочется найти — найти кого-то, Кастиэль оттолкнул это видение, чтобы оставить Дину его секреты. Он чувствовал, как растет раскаяние и смятение. И одновременно с этим — он был счастлив, он был на пике удовольствия. Это было… неправильно. Странно. Он не просто занимался любовью с Дином, он соединялся с ним разумом. Его собственная эмпатия хлынула бесконтрольно, дала Дину то, что он никогда бы не узнал и не увидел. То, что Кастиэль хотел скрывать до конца времен. Свой стыд и свое бессилие, свою обиду, когда Седобородый его, едва успевшего накинуть одежду, атаковал, а потом оглушил и бросил в сон. Но Дин все это теперь знал, он разделил печаль Кастиэля, его ношу. И Кастиэлю, вопреки всему, стало легче. * Место, предложенное Дином, находилось вдалеке от городов. Последний дом, в котором теплилась жизнь, остался в двух часах езды, и впереди расстилалась пустота. В ней были леса, дороги, но жизни Кастиэль не чувствовал, а значит, декорации не имели значения. — Какое место тебе нужно? — мрачно спросил Дин. — Открытое? Ангар? Что вообще требуется? Он скрывал раздражение, но Кастиэль угадал это лишь по интонации. Все, что клубилось внутри, было закрыто, и Кастиэль никак не мог понять, почему выросла эта стена. — Любое место, — сдержанно ответил Кастиэль. — Подошел бы и мотель… Дин коротко глянул на него и дал по тормозам. Машина остановилась так резко, что Кастиэля мотнуло. Он вышел на дорогу. Солнце палило, точно в пустыне, сухой жар лился с неба песком. Мне ничего не требуется, подумал Кастиэль. Даже клетка для птиц. Он приложил ладони ко рту рупором и прокричал призыв. Он почувствовал за спиной движение, но понял, что это Дин выбрался из машины и, скрестив руки на груди, наверняка хмурится. Птиц не было. Кастиэль закрыл глаза, потянулся через весь видимый и скрытый мир, растворяясь в нем, ища ориентиры и символы, но вокруг было глухо, серо… Он ощутил, как распадается, рушится в угоду чему-то чужому и незыблемому, и вдруг осознал, что это и есть тот мир, в котором он оказался. Враждебный, лишенный чар и мудрости. Лишенный рун, ради которых Седобородый принес себя самому себе в жертву. В этом мире древние создания не правили, не прятались, а пытались пробить себе место и не дать серой действительности захлестнуть их и растоптать. Кастиэль столь остро ощутил боль и отчаяние старых богов, что едва не расплакался. Хорошо, что бог весны давно мертв. Хорошо, что ему не приходится страдать здесь, как остальным… Кастиэля больно толкнуло что-то в грудь, в спину, ударило в колени. Это смерти богов, понял он. Так умерла хранительница яблок… так погиб сокрушитель великанов… так исчез трикстер. Их убил не Рагнарек, нет, его они пережили. Их убили люди. Кастиэль покачнулся, сомнения окутали его. Убить еще одного бога? Отомстить ему? Ради чего? Двух с лишним тысяч лет не вернешь. И незачем их возвращать. А Седобородый — один из последних богов. И он бродит по свету, что-то ищет… Вдруг Кастиэль ощутил воронов. За Хугина страшно, страшнее за Мунина… Идите сюда. Летите на мой зов, птицы. Думающий и помнящий. Кружите между миров, ищите короткую дорогу и садитесь на мое плечо. Скажите, о чем он думает… о чем забыл… Кастиэль рухнул на колени. Две птицы сидели на его плечах. Их тяжесть прибивала его к земле, как пылинку. Кастиэль возвращался в свое тело медленно, с трудом выдираясь из липкой и грязной паутины, окутавшей его. Он выдохнул, кажется, гортанно приказал Дину отойти в сторону. Птицы становились все тяжелее, и Кастиэль склонился к земле, поставил на нее ладони, опустил голову, словно поклоняясь кому-то. И тогда птицы сошли на асфальт — разгоряченный, плавящийся на солнце. Кастиэль поднял взгляд. Два черных ворона, слишком большие, чтобы спутать их с обычными птицами, стояли перед ним. Один раскрыл клюв и прокаркал: — Валькирия лежала в гробу и спала. Второй прокаркал почти в унисон: — Раз валькирия не спит, то кто-то ее разбудил. Вороны вспорхнули было, но Кастиэль быстро прошептал заклинание. Вороны замерли. Их большие желтые глаза уставились на него со звериной яростью. — Нарекаю тебя Хугин, тебя — Мунин, — прошептал Кастиэль. — Где Седобородый, скажите мне. Вороны стояли перед ним, но Кастиэль все еще чувствовал их тяжесть на плечах. Он оттолкнулся от асфальта ладонями, силясь встать. Все мышцы заныли, напряглись до боли, словно он пытался поднять сотню бетонных плит. Свет из глаз слепил. Кастиэль со злым выдохом рывком поднялся на ноги и покачнулся. Вороны все еще лежали на нем, и сила их была несравненно больше его. — В человеческое обличие, — прохрипел Кастиэль. Из уголка губы спустилась ниточка крови. — Быстро. Вороны переступали с лапы на лапу. Улететь они не могли. Не сейчас, когда он назвал их по имени. Но и сдерживать валькирию им удавалось лишь в крылатом обличии. Чужие формы крали их могущество. Отказать они тоже не могли. Не тому, кто назвал их истинным именем, зная их власть и зная их суть. Первым сдался помнящий. Мунин взмахнул крыльями, и тень под ним стала расти, деформироваться. Сначала она удлинилась, потом стала шире. Солнце отсекало от нее куски, превращая темный прямоугольник в силуэт человека. Кастиэль не заметил мига превращения. Перед ним вместо ворона стоял бледнолицый человек в черном костюме. Вытянутый нос его был желтоватым на кончике. — Он был в Дакоте и Миннесоте, — быстро заговорил Мунин, — он странствовал по земле лепреконов и фейри, он купался в снегах Велеса и гостил среди пауков, он… — Не перечисляй. Назови последнее место. Мунин сделал крошечный шаг назад. Кастиэлю стало легче держать воронов, но одновременно он терял над ними контроль. Второй, думающий, трансформировался так медленно, что можно было заметить, как крылья превращаются в сукно, клюв — в крючковатый нос, а глаза остаются прежними, и на человеческом лице выглядят маленькими и чересчур глубоко посаженными. Тяжесть с плеч уходила так быстро, что Кастиэль не мог ее ухватить. Она сбегала быстрым потоком, а воду поймать невозможно. Хугин улыбнулся, сделал шаг назад, хлопок — и он обратился обратно в ворона, взмыл чуть выше Кастиэля и пропал. Раздался выстрел, но пуля, ударившись о грудь Мунина, соскользнула с его пиджака расплавленным металлом. — Где он был в последний раз? — настойчиво спросил Кастиэль. — Твой хозяин. Где? Мунин опустил взгляд. Между его ботинок шипела серебристая лужица, оставшаяся от пули. Брови Мунина в удивлении поднялись. Кастиэль шагнул к нему, взял за воротник, но не успел: мгновение — и в его руке осталось лишь перо. — Какого черта? — раздался голос Дина у самого уха. Он ошалело задрал голову. Кастиэль схватил его запястье и вырвал из пальцев пистолет. Он забросил его далеко, в распаханное вдоль дороги поле и выругался. — Зачем ты выстрелил? — спросил Кастиэль. — Он почти подчинился, он бы сказал. Он не может думать, он может только говорить. Зачем? — Как он пулю расплавил? — задумчиво спросил Дин, все еще таращась в небо, словно мог углядеть там крылья птиц. — Не он. Я. Дин перевел взгляд на Кастиэля. — Не буду спрашивать, зачем. Как? — Инстинктивно, — огрызнулся Кастиэль. Дин посмотрел в ту сторону, куда улетел пистолет, без особого сожаления. — Я мог бы его ранить. Под пытками он все рассказал бы. Выстрелы. Пытки. Кастиэль стиснул зубы. — Кто убивает богов, Дин? Дин смотрел ему в глаза, лицо его блестело от пота. Кастиэль вломился в его сознание, насильственно вскрыл черепную коробку, но не нашел ничего. Дин был чист и пуст, закрыт от него такой мощной защитой, что пробиться было невозможно. Кастиэль почувствовал руку на своей щеке. — Кас. Кас, послушай меня. Не делай этого. Не надо. Ты будешь жалеть. Голос его лился тихо, журчал, как прохладный ручей, и после горячего водопада, которым окатили вороны, он был как живительная влага, чистое дыхание жизни. — Мне больно, Кас. Прошу тебя, не… не вынуждай меня защищаться. Кастиэль закрыл глаза и расслабился. Дин прятал от него что-то, он умел закрываться. А может, все люди этого мира обучены накрывать свой разум непроницаемой вуалью? — Кто убивает богов? — повторил Кастиэль. Дин взял его лицо в ладони. — У тебя из-под ресниц свет идет. Как вчера ночью. В голосе Дина дрожал затаенный восторг. Он пытается уйти от темы. Или он влюблен. Скорее всего, и то, и другое. — Есть… есть охотники, Кас, — тихо сказал Дин, и Кастиэль открыл глаза. Дин так близко стоял к нему, что блеклые веснушки можно было пересчитать. Голубые отблески растаяли на лице Дина. — И они убивают все, что убивает людей. Боги… они злые, Кас. Один из них заточил тебя, потому что ты бессмертный. А других они просто уничтожают. — Помолчав, Дин добавил: — Мне жаль, что с воронами ничего не вышло. Мы найдем Седобородого, Кас, я обещаю тебе. — Я теперь знаю все обличия воронов, — сказал Кастиэль. — Мы выходим на охоту, Дин. Далеко они не улетят. Седобородый где-то здесь, в этой стране. Я точно это знаю. Дин вечность стоял напротив него, и Кастиэль наклонился к нему и поцеловал. В нем что-то менялось, в нем все перевернулось после их близости, и даже месть… то, что он сделать должен… это отошло на второй план. Положив одну руку Дину на затылок, а вторую — на талию, Кастиэль целовал Дина посреди пустынной дороги. Между пальцев он так и сжимал черное воронье перо. Он вдруг понял, для чего Седобородый вытянул всю силу из Драупнира, гномьего артефакта. Для того, чтобы возродить богов, чью гибель видел Кастиэль. Больше желать Седобородому нечего. Только вернуть к жизни свое племя. * Вечером Дин оставил Драупнир в машине. Кольцо закрывало его от рентгена Кастиэля, кольцо оберегало его. Проезжая мимо затона, Дин ощутил страстное желание выбросить кольцо в воду, отправить ко дну. Сначала он подумал, что хочет это сделать, потому что Драупнир принадлежит Седобородому, а все, что так или иначе касается старого бога, Дин ненавидел почти всю жизнь. Он едва воронов его не убил. Сдерживался изо всех сил и все равно выстрелил, когда первая тварь улетела, а вторая стояла с пустыми глазами, и по губам у нее гуляла насмешка над смертными, над валькирией, над Дином лично. Наверняка тварь помнила, что Седобородый совершил. Наверняка тварь узнала Дина. И твари стало смешно. Потом Дин понял, что Драупнир, осколок древности, ему мешает из-за проснувшейся совести. Одно дело — чувствовать симпатию к валькирии, другое — называть валькирию по имени и знать, что в груди — любовь. Это точно была любовь, Дин ни разу не испытывал ее, но сейчас не сомневался. И он не хотел врать Кастиэлю. То, что он пережил прошлой ночью, не укладывалось в голове. Он теперь словно знал Кастиэля всю жизнь, будто прошел с ним все пути вместе. Убивал и спасал, гневался и смеялся в кругу друзей. И этот Кастиэль, умный, древний, не подозревал, что Дин чего-то не договаривает. Лучше бы он обо всем догадался и впал в гнев. Так было бы легче. Они выложили бы друг другу все карты на стол, раз у Дина не хватает решимости сделать это в одиночку. * Мунин был привязан к Кастиэлю. Словно их соединяла тоненькая ниточка. Хорошо, что птица была способна лишь помнить, но не размышлять. Хугин уже давно догадался бы, что за ним следят, и донес бы об этом Седобородому. Но Мунин, наивный и погруженный в океан воспоминаний, воспринимал нить как нечто само собой разумеющееся. Должно быть, он еще не возвращался к хозяину, иначе бы гнев Седобородого уже обрушился на Кастиэля. Прошло всего три дня, и Кастиэль нашел Мунина. Тот шел в человеческом обличии по узкой улице мимо рядов магазинов, впитывал в себя город и запоминал каждое мгновение. Когда-то вороны возвращались к Седобородому на закате каждого дня. Что-то изменилось. Что-то давным-давно сломалось. Богов убивали простые смертные, и не требовалось больше отдать свою жизнь за их смерть. Дин медленно катил вдоль улицы за Мунином. Кастиэль держал наручники, покрытые вязью рун. Он предпочел бы веревку, но с нею ворона не удержишь. Едва машина поравнялась с вороном, Кастиэль выскочил из нее, грудью бросился на Мунина и впечатал его в стеклянную дверь магазинчика. Та приоткрылась, звякнул колокольчик, но Кастиэль двигался так быстро, что Мунин не успел вырваться. Лишь на миг потеряв равновесие, Кастиэль сковал руки Мунина позади его спины. Тот дернулся, словно хотел перекинуться в ворона, но не смог. Рядом появился Дин, схватил Мунина за плечи и потащил к машине. Кастиэль открыл багажник, и вместе они затолкали Мунина внутрь. Все происходило быстро и бесшумно. Мунин не кричал, почти не сопротивлялся. Глаза его расширились, стоило наручникам коснуться его запястий. Кажется, он был в шоке. Если вороны Седобородого могут что-то чувствовать. — Вижу машину копов, — буркнул Дин и захлопнул багажник. Кастиэль проследил его взгляд. Полицейские уже направлялись к ним, один поигрывал дубинкой, а второй положил ладонь на кобуру. Кастиэль грубо влез в их голову. Они остановились. Тот, у которого была дубинка, выронил ее и прижал ладони к лицу. Второй равнодушно посмотрел на него и отошел в сторону, к фургону мороженщика. Люди замедляли шаг, проходя мимо плачущего копа. — Уходим, — сказал Кастиэль. — Мунин скоро придет в себя. — Это вряд ли, — пробормотал Дин. Он сел на водительское кресло и оглянулся через плечо, словно мог сквозь машину увидеть скрючившегося в багажнике ворона. — Научишь меня своим штучкам? — Только если ты готов девять дней висеть на ясене головой вниз. Дин хмыкнул. Вчера он наблюдал, как Кастиэль выскабливает на наручниках сложную вязь, и изредка качал головой, поражаясь, какая сила заключена в обманчиво-человеческих руках Кастиэля. В нем по-прежнему не было страха, не было и сопротивления. Кастиэль больше не натыкался на стену в его разуме, но, наученный опытом, не лез, куда его не приглашали. Зовется ли это уважением? Зовется ли это доверием? Он не мог дать ответа. Лишь знал, что больше не ранит Дина даже намерением. Он ведь мог вспылить, когда Кастиэль ломился к нему в голову. Мог ударить. Он должен был защищаться, но вместо этого понизил голос и попросил — не приказал, не потребовал, а попросил — прекратить. И даже позволил себя поцеловать. Кастиэль никак не мог смириться с этим. Он потерял над собой контроль, пожалел ушедших богов, захотел отомстить за них всех, а Дин не разозлился, не оттолкнул его. Впору было бы оставить Кастиэля на той пустой дороге в одиночестве. Кастиэль вытащил из нагрудного кармана безрукавной рубашки черное перо. По краям оно побелело. Еще пара дней — и станет как только выпавший снег. Неделя — и рассыплется в пыль. Дин свернул к гаражам и вышел из машины, чтобы открыть один из них. Кастиэль раздвоился. Часть его смотрела, как Дин, стоя спиной к нему, поднимает дверь гаража, а вторая часть прислушивалась, не пытается ли сбежать ворон. Ворон лежал тихо. Собирал информацию. Он бы не улетел и в первую встречу, если бы смышленый Хугин не позвал его, не утащил за собой. Хугин, может быть, и не помнит ничего, но опасность он чует остро и всегда знает, что делать. О нем бы Седобородый горевал страшно. Но не так, как о своей памяти, о своем безграничном опыте. О мудрости, которую он выкрал, и которая теплится в разуме Мунина. Дин вернулся за руль. Машина мягко тронулась, плавно припарковалась к гаражу багажником. Дин повернул ключ, и урчание мотора смолкло. — Кас, — напряженно сказал Дин, — а Седобородый точно не явится вызволять свою птицу? — Едва ли. Ты боишься? — Нет. Просто хочу подготовиться к встрече с ним. Кастиэль коснулся пальцами волос Дина, скользнул по мочке уха и шее. Прикосновение к нему вызывало тепло в груди, уверенность, что все будет хорошо. Что они вечно будут вместе после свершения правосудия над Седобородым. Но Кастиэль продолжал помнить, что он — бессмертен, а Дин, как любой человек, скоро состарится и умрет. Зачем он разбудил Кастиэля? Что искал среди могил, поросших мхом? Лучше бы он не появлялся. Лучше бы он не разрывал бесконечный сон. — Пойдем, — сухо сказал Кастиэль. Он первым вышел из машины и открыл багажник. Скрючившийся ворон был неподвижен, лишь глаза бегали из стороны в сторону и запоминали все окружающее. Мунин быстро посмотрел на Кастиэля и на миг прикрыл веки, словно говоря: я знаю тебя, я тебя помню. — Время прогуляться, дружок, — сказал Дин и подхватил Мунина за ноги. Кастиэль взял его под мышки и затащил в гараж. Мунин не сопротивлялся. Когда его поставили, он застыл, как статуя. Дин закрыл ворота. Затрещав, включилась лампа, болтавшаяся на шнуре у крыши. Кастиэль взял из угла стул, перетащил его под лампу, а Дин подтолкнул к нему Мунина. — Садись, — сказал Кастиэль. — Я не видел его три дня, — сказал Мунин, и это были его первые слова за всю поездку. Он сел, закинув скованные руки за спинку стула. Дин встал неподалеку, прислонившись плечом к стене. Он скрестил руки на груди и хмуро смотрел на ворона. Кастиэль настоял, чтобы Дин оставил все оружие в машине, а еще лучше — в мотеле, но подозревал, что Дин подчинился ему лишь на словах. Хотя бы нож у него с собой был. Он мог не проявлять страха перед древними, но осторожность его зашкаливала. Воин, подумал Кастиэль. Дин — воин, всегда готовый к схватке. — Какие сведения ты для него собираешь? — спросил Кастиэль. Он встал напротив Мунина. Тот смотрел прямо перед собой, в грудь Кастиэля, и глаза его были пустыми, как два кубика льда. Желтого, блестящего золотом льда. Мунин упрямо молчал. Наручники сдерживали его, не давали зачаровать ни Кастиэля, ни Дина, но воля его была свободна. И он не собирался подчиняться никому, кроме своего хозяина. Позволь ему обратиться в ворона — и он улетит, сбросив кандалы. Не успеешь и формулу призыва выкрикнуть. А в человеческом обличии он не поддается никакому внушению. Ничего от него не добьешься. Были времена, когда воронов пытались поймать и присвоить себе. Но Седобородый тогда слышал и видел все происходящее в семи мирах, и он пробирался по коротким дорогам так быстро, что ворон не успевал и крыльями взмахнуть. Но теперь эфир молчит, пространство стало вязким и непролазным, и Седобородый недоступен для связи, а значит, и ему не слышно, что творится вокруг. Кастиэль сжал кулак, и в руке появилось копье. Ты садист. Нет, я делаю то, что должно. Ты садист, и ты будешь пытать никчемного, глупого ворона. Это не Хугин, хитрый, прозорливый, умеющий защитить себя. Хугин давно бы уже глаза тебе выклевал. Даже в наручниках. А этот — смотрит на копье с интересом, будто не понимает, для чего оно предназначено. — Спрашиваю тебя в последний раз. Где Седобородый и что он ищет. Слышишь меня? — Кастиэль наклонился и левой рукой взял Мунина за плечо. Тот поднял глаза. В них не было и капли понимания. Глупая птица. Атавизм ушедшей эпохи. Седобородый умрет и без вмешательства Кастиэля. Его убьют охотники, кем бы они ни были. А затем придут и за Кастиэлем. Раз этот мир умеет уничтожать богов, то и валькирию они без труда лишат жизни. Выходит, есть способы прервать бессмертие, способы, о которых Кастиэль не знает… И в них нет ни героизма, ни самопожертвования. Банальное убийство. Кастиэль выпрямился. Копье истлевало в руке вместе с тем, как он терял решительность. — Что-то не так? — негромко спросил Дин. — Поговорим, — коротко сказал Кастиэль, бросил еще один взгляд на Мунина и отошел к двери гаража. Ворон услышит каждое слово, слух у него сверхъестественный. Ну и пусть. Дин встал рядом, плечом к плечу, склонил голову и произнес вполголоса: — Почему ты не можешь, ну, не знаю, чего-нибудь ему на лбу начертить, чтобы он заговорил? Кастиэль оглянулся на Мунина. Тот не менял позы, не пытался встать со стула и напасть, хотя его не привязали. Он смотрел перед собой со скучающим выражением на лице. — Потому что он под защитой Седобородого. Даже истинное имя не даст мне ничего. Если только он сам не захочет говорить. — Какие сложности, — фыркнул Дин. — Я могу попробовать вытрясти из него что-нибудь. Кастиэль внимательно взглянул на Дина. Все тот же Дин, которого он целовал и с которым был ночью единым целым. Вихрастый, с сияющими глазами. Но поверху — словно жирная пленка, поблескивает нечто новое. Нет, не так. Прорывается тщательно скрываемое. — Не думал, что ты палач. Дин нахмурился и зашептал: — Слушай, дружище, мы с тобой уже месяц путешествуем, и ты вроде как хотел жестоко покарать какого-то там бога. А теперь птицу жалеешь. Еще и меня обвиняешь. Реши уже, что тебе нужно. Или мы уходим с тобой, весело подпрыгивая и взявшись за руки, и больше никогда не вспоминаем Седобородого, или ты завершаешь то, что начал. Кастиэль прикрыл глаза. (раздражение неудовлетворенность затаенный страх?) Нет, этот человек — бесстрашный. Он не боится. Что-то другое. Беспокойство? Возможно. Кастиэль в упор посмотрел на Дина. — Какой вариант на моем месте предпочел бы ты? Дин приподнял бровь, и Кастиэль уточнил: — Не тот, который удобен тебе сейчас. Что бы ты сделал на моем месте. Ты знаешь, за что и как я был наказан. Ты знаешь, что я чувствовал. Ты знаешь, что Седобородый скоро найдет меня и подвергнет тому же заклятию, от которого я пал. Какой путь выбрал бы ты? Дин долго смотрел на него и ненавидел за заданный вопрос. Кастиэль чувствовал его гнев, расходящийся волнами. Он подловил Дина, как мальчишку, лишил возможности соврать. — Я бы вытряс все дерьмо из этой хреновой вороны, а потом насадил бы голову Седобородого на копье. Вот что я сделал бы. Дин скрестил руки на груди и отошел к стене — туда, где и стоял до разговора. Кастиэль сжал копье. Да. У него была цель. У него есть цель. Он отомстит, как и собирался. Когда воля колеблется, как пламя на ветру, нужен кто-то, напоминающий о долге. Хорошо, что Дин рядом. Кастиэль обернулся к Мунину. Тот по-прежнему смотрел так, словно ничто в мире не способно причинить ему боль. Словно никто его не обидит. Спустя час Кастиэль открыл дверь гаража, вынес на руках птицу с перебитым крылом и красным, залитым кровью глазом. Он впервые чувствовал, что горит в разуме ворона, что горит в сердце, и ему хотелось отмотать время назад, отпустить Мунина и уйти с Дином, испариться, хотя бы немного прожить в относительном покое и счастье. Но сделанного не воротишь. Кастиэль усадил ворона на край покатой крыши. Тот дернул одной лапкой и закрыл глаза. Он не умрет, он залечит свои раны так быстро, что уже к заходу солнца будет у Седобородого и доложит ему, что видел и запомнил. Он расскажет о валькирии и человеке, расскажет о том, что копье ранит всерьез, что воитель неизменно превращается в садиста. И тогда Седобородый сам его найдет, отомстит за свою птицу. Поэтому нужно спешить. Нельзя дать ему преимущество внезапности. — Переоденься, — странным голосом сказал Дин, закрывая дверь гаража. Кастиэль опустил глаза на свою рубашку. Вся в брызгах крови. И в голове до сих пор звучит крик. Он никогда не пытал беззащитных и связанных. Он убивал в бою. Он наносил карающие удары. Он оборонялся. Но то, до чего он опустился теперь, нельзя оправдать. Он сам себе противен. Кастиэль молча снял рубашку, скомкал ее и бросил на землю под неодобрительный взгляд Дина. Взяв с заднего сидения машины спортивную сумку, Кастиэль выудил из нее наугад футболку и надел. Черная, с логотипом какой-то группы. Принадлежит Дину. Кастиэль провел ладонями по бокам, разглаживая ткань, и взглянул на птицу. Та уже пыталась двигать переломанным крылом, но до полного исцеления оставалось еще несколько часов. Минимум пять. Максимум десять. Нужно успеть добраться до Седобородого раньше, чем к нему прилетит Мунин. Дин сел за руль и задним ходом выехал по узкой дорожке к трассе. Остановившись, он следил в зеркало заднего вида за проезжающими машинами. — Кас, — позвал он. — Извини. — За что? — удивился Кастиэль. Дин резко дал задний ход, быстро заезжая в полосу, и тут же переключил передачу. — Я не должен был советовать тебе пытать его. Или, по крайней мере, должен был остановить. — От тебя ничего не зависело, — сказал Кастиэль. — Я, конечно, не читаю чужие мысли, но сейчас более чем уверен, что ты врешь. И говорю это тебе не из самолюбия. Кастиэль помассировал виски. Крики, звучавшие в ушах, стихали. — Не перекладывай на себя вину, — сказал он. — Я сам этот путь выбрал. И я хочу, чтобы ты был далеко, когда я буду биться с ним. — Нет. Даже не думай. Дин поднажал на газ, обогнал грузовик и ожесточенно проговорил: — Я свой выбор сделал, когда открыл твою гробницу. И теперь пойду до конца. — Ты случайно меня пробудил, никакого выбора здесь нет, — ответил Кастиэль. — Но все равно… спасибо. Спасибо, что ты был рядом. Дин вздохнул и включил радио, выкрутил ручку громкости так, словно хотел оглохнуть, и прибавил скорости. Седобородый не так уж далеко. Мунин, должно быть, направлялся к нему, когда Кастиэль его похитил. Кастиэль не был уверен, что правильно уловил образы, метавшиеся в памяти Мунина, но перед глазами все равно стоял ангар и покосившийся домик посреди широкого поля. Дин сказал, что это ферма, и он, скорее всего, знает, где она. Даже не так: он точно знает, что это за ферма, и как к ней подобраться. В его голосе звучала уверенность, словно он что-то знал заранее… И Кастиэль предпочитал об этом не думать. Последнее, что ему сейчас нужно, — так это отвлекаться от предстоящей схватки на личные переживания. Дин свернул с шоссе, пронесся по проселочной дороге и остановился у ограды. За ней колыхалась высокая, почти в человеческий рост трава. — Вот и все, приехали, — мрачно сказал он. — Дальше пешком. Кастиэль прищурился. Ни дома, ни бункера впереди не наблюдалось. — Ты уверен? — Нет, наугад тебя привез, — огрызнулся Дин. — Пошли. Замочим ублюдка и свалим. Черт. Кас, скажи мне, как его убить, а сам не суйся. Кастиэлю стало смешно. Похоже, здесь Дин вспомнил, что убить Седобородого можно лишь ценой своей собственной бессмертной жизни. Там, где другие боги умирают, там, где на них нашли управу, Седобородый будет жить. Он слишком хитер, слишком мудр… У него в запасе всегда еще одна жизнь. Кастиэль перебирал в уме истинные имена богов. Идунн, Фрейр и Фрейя, Тор, Ньерд. Он уловил, что они мертвы. Локи. Их больше не было. Они ушли навсегда. Каким оружием их сразили? Кто нанес им удар? Совершено это было подло или в честном бою? Вопросы. Ни одного ответа. Кастиэль почувствовал себя легко. Скоро все разрешится. Вместе с ним и Седобородым исчезнут и вопросы. Они с Дином шли, отводя в сторону высокую траву. — Кас, — заговорил Дин, — я должен кое-что тебе сказать. — Я тоже люблю тебя, — сказал Кастиэль. Дин остановился. Кастиэль обернулся и посмотрел на него. — Разве не это ты хотел сказать на прощание? — Нет, — угрюмо сказал Дин. Он сунул руку в карман, что-то достал и бросил в сторону. На мгновение блеснуло тусклое золото. — Давай, загляни мне в голову. Прочитай мои чувства. Кастиэль покачал головой и продолжил путь. Дин шел за ним. — Я с самого начала знал, что Седобородый обитает здесь, — сказал Дин после долгой паузы. — С самого начала, Кас. Решил тебе не говорить, потому что это было бы подозрительно. — А еще подозрительно, что простой любитель памятников древности прекрасно обращается с оружием и ничего не боится, — сказал Кастиэль. Он не стал останавливаться. Дин мог говорить что угодно, но это уже не имело значения. В голове стало пусто и чисто, как перед боем. Слова доносились с запозданием. Кастиэль обдумал, что бы это значило — Дин знал о доме Седобородого — и не придумал ничего. Разве что Дин изучал древние сказки куда внимательнее, чем говорил. Разве что он в них верил всем сердцем. Нет, не верил. Просто знал, что все боги существуют на самом деле, а не являются мифом. Может быть, он сам охотник, и прежде убивал богов. От этой мысли Кастиэль уклонился. Он не мог представить Дина в роли убийцы древних созданий. Кастиэль отвел в сторону последний шуршащий куст чертополоха и остановился, разглядывая открывшийся вид. Все так, как он узрел в памяти Мунина: ангар высотой в двухэтажный дом и покосившийся дом. Ангар больше напоминал непомерно раздутый деревянный сарай. — У меня свои счеты к нему, — сказал Дин и встал рядом. — Загляни в меня, Кас. И уходи. Я сам разберусь с ним. Кастиэль вышел на поляну перед ангаром, Дин — за ним. В лицо ударил ветер, точно была пересечена незримая черта, и здесь, на поляне, властвовали иные силы. Так оно и есть, подумал Кастиэль. Седобородый — сам сгусток чар, он за собой тащит их, как телегу, и вряд ли контролирует последствия. Все на свете подчиняется ему, и одновременно ничему он больше не хозяин. Прошло то время, когда он был Всеотцом. — Я знаю, как убивали богов! — повысил голос Дин, перекрикивая свист ветра. Он потянулся к Кастиэлю, но его рука схватила лишь воздух. Кастиэль обернулся. Нет ни мыслей, ни чувств, одни только ощущения — руническая магия, узорчатая, как поэзия, следы Седобородого, как водовороты силы, стык миров. Кастиэль бросил взгляд в сторону и увидел маленькое деревце, прекрасно ему знакомое. Деревце, которое пронизывает все миры. Нужно было догадаться, что все атрибуты Седобородый заберет с собой. Символы эпохи преследуют его, и даже если он захочет сбежать и схорониться, они все равно найдут его, и над головой Седобородого будет сиять Биврест, у его ног будет проламывать миры Иггдрасиль, а в стойле будет ждать конь о восьми ногах. И я убью его. И я уничтожу все его наследие. Как я посмею?.. Отступать поздно. Но совершить то, что должно… Я должен проиграть. Бросить ему вызов — и проиграть. Потому что у меня нет права убивать его. Только не Всеотца. Дин схватил его за плечи, притянул к себе и прокричал в ухо, но Кастиэль едва расслышал его слова. — Их можно убить, только уничтожив их любимую вещь. Второе сердце. Молот, ожерелье, меч… Молот был разрушен, ожерелье похоронено, меч отдан, хотел ответить Кастиэль, но не стал кричать. Все потеряло смысл, кроме одного: битвы. Лишнее отсеклось. А Дин продолжал кричать и сжимать пальцами плечи: — У Седобородого ничего нет! Я знаю, я искал, и не только я! Его не убьешь. Ветер грозил стать ураганом. Кастиэль взял Дина за запястье и потянул к ангару. Им лучше уйти под крышу, иначе лишь Седобородый знает, что произойдет. Стоило отворить высокую ржавую дверь ангара, как ветер стих. Кастиэль остановился. Сбоку стоял старый алтарь — заляпанное бурой кровью зеркало, в котором не возникало отражений, пара бутылок пива и горсть орехов. Игральная карта, на которой изображен повешенный человек. А за стеной, грубой стеной из плохо обструганных досок, горел свет. Кастиэль сделал шаг и заглянул в проем между досками. Пусто. Но Седобородый скоро вернется. За досками ничего не было, кроме снопа сена в самом углу. Под потолком раскачивалась электрическая лампочка без плафона. Что здесь делал Седобородый, Кастиэль и предположить не мог. Он заметил несколько черных перьев. Общается ли он здесь с воронами? Спят ли они здесь? Нужен ли им в новом мире сон? Вновь вопросы без ответов. Все скоро кончится. Скоро. О присутствии Дина Кастиэль почти забыл, и поэтому, когда Дин налетел на него со спины и обнял так крепко, что хрустнули ребра, Кастиэль едва не оттолкнул его. Но, узнав тепло и изгибы ставшего родным тела, расслабился. — Кас, я с самого начала знал, кто ты. Я разбудил тебя, чтобы ты убил Седобородого. Я выследил его, я собрал всю информацию о нем, но понял, что сам не справлюсь. Я думал, что проклятая им валькирия мне поможет. Но я больше не хочу этого. Не ввязывайся в мою битву. Не погибай за меня. Прошу тебя. Если мои слова хоть что-то значат для тебя… — он смолк. Ладонь Дина лежала на груди Кастиэля, и Кастиэль положил на нее свою руку, переплел пальцы и закрыл глаза. И в сознание хлынули образы, до того тщательно скрываемые. Ночь, полная луна, сон полон висельников, он просыпается с криком от кошмара, а папы все нет, папа не вернулся, у мамы живот огромный, братик скоро родится. Он ни разу не видел такого сна. Он плачет. Спускается по лестнице. Слышит шум. Папа вернулся. (мужчина кровь на заросшем лице и одежде глаза полны ужаса за семью думал что опоздал) Быстрее, Мэри, он идет следом! Ты же обещал, что… Мэри! (женщина на девятом месяце спускаться тяжело ребенок толкается в чреве скоро выскочит второй сын) Джон, как ты мог связаться с ним, нужно было сразу уезжать… Вот и давай уедем сейчас. Иди сюда. Берет сына на руки, ждет жену, но слышит грохот восьми копыт об асфальт. Поздно, понимает он. Поздно. Он будет бороться, и может быть, он даже победит, но нужно спасти хотя бы одного сына. Кастиэль оттолкнул образы и чувства, оттолкнул Дина. — Он убил мою семью, понимаешь? Моего не рожденного брата. Отца с матерью. Я всю жизнь искал, кто напал на моих родных и растерзал их, повесил их трупы и проткнул копьем. И я до сих пор не знаю, почему он это сделал! — крикнул Дин, как только Кастиэль посмотрел ему в глаза. — Я должен спросить его. Спросить — и отомстить, даже если он убьет меня так же, как моего отца. Уходи. Я хочу, чтобы ты ушел. У меня больше прав на месть. Он тяжело дышал, глядя на Кастиэля, и грудь его высоко вздымалась. Глаза горели. Ничего в нем не было от мальчишки, которого Кастиэль увидел, пробудившись ото сна. Должно быть, Дин мог бы стать студентом колледжа, балагуром и храбрым, хорошим парнем, если бы в четыре года не убежал прочь от дома, зная, что за его спиной что-то убивает отца. Мать. Брата. Дин мог бы стать иным. В нем не было бы ни ярости, ни боли, ни стальной воли, которая толкает его на безрассудство. — Требую у тебя, Кастиэль, — тихо сказал Дин, — чтобы ты отошел в сторону, пока я не нанесу ему удар. Требую. Твоим истинным именем. * Дин уже не верил, что валькирия отступит. В голове мелькнула шальная мысль, что сначала Седобородый убьет Каса, а потом его самого, человечишку. Закончит начатое и истребит род Дина. И поделом! Идея разбудить существо и обманом натравить на Седобородого уже давно начала казаться не такой блистательной, как поначалу. Жить хотелось. Жить хотелось страшно, до ужаса, и жить хотелось с чистой совестью, а не грузом, который никогда не сбросишь. Вот перед ним — живой, бессмертный человек, у которого в минуты ярости глаза синим огнем светятся, а в руке возникает из ниоткуда копье, и скоро его не станет. Потому что Дин вырвал его из безопасного кокона сна, даже не спросив его мнения. Даже не подумав, что у валькирии могут возникнуть возражения. — Я принимаю твою просьбу, — вдруг негромко сказал Кастиэль и весь поник. Плечи опустились, глаза показались бесконечно уставшими и печальными. Дин едва рот не разинул. Он хотел выпалить слова благодарности, потребовать, чтобы Кастиэль немедленно ушел из ангара и жил долго и счастливо, но услышал скрип двери. Не отдавая себе отчета, он схватил Кастиэля и оттащил в сторону, за доски. В ангар вела не одна дверь, а две. Вторая располагалась точно напротив первой — в торце длинного пустого зала. Собственное дыхание показалось Дину оглушительным. Он достал из-за пазухи нож с узким лезвием и взял его в левую руку, вытащил из кобуры пистолет. Пули не принесут вреда Седобородому. Так может, вырезать у него сердце? Где скрывается его второй источник жизни, никто не знает. Но хотя бы одного Дин его лишит. — Ты думал, что я не почувствую боли моих воронов? Голос был тихий, вкрадчивый, но Дин слышал его так ясно, словно шептали ему прямо в ухо. Он стиснул зубы, посмотрел на Каса. Тот стоял возле дощатой стены — белый, насупившийся. Пусть он уходит, обиженный и обманутый. Пусть чувствует себя использованным. Но пусть он будет живым. Кастиэль коснулся кончиками пальцев его подбородка, потянул к себе и дотронулся до губ Дина своими. Поцелуй обжег, словно током ударил. Дин коротко выдохнул, качнул головой и, пятясь назад, отошел от Каса. Хватит. Больше оставаться нельзя. Иначе он пожалеет о начатой им битве, заранее обреченной на провал. Дин шагнул в проем между досками. Седобородый был именно таким, как его представлял себе Дин. Он составил образ Седобородого из нечетких снимков с камер наблюдения, из рассказов умалишенных людей, из редких полицейских сводок. Крепкий мужчина лет пятидесяти, с неаккуратно обкромсанной, словно садовыми ножницами, белой бородой и такими же белыми, торчащими во все стороны волосами. На месте одного глаза у него зияла темная дыра. Улыбка ножом разрезала лицо. Сквозь спущенные рукава фланелевой рубашки просвечивали руны. — Это не ты его ранил, — сказал Седобородый, глядя на Дина. Он стоял прямо под лампой, и свет лился на него сверху, как от прожектора на сцене. Дин подходил ближе, стискивая нож. Седобородому достаточно одного рывка, чтобы убить. Но он стоял и рассматривал Дина. Вдруг он напевно произнес: — И разбудит храбрую валькирию лишь равный ей по храбрости… Мог ли я предположить, что такой смельчак найдется? Иди ко мне, мальчик. Подойди. Я стал плохо видеть. Он глумился. Дин захотел ему подчиниться, его потянуло к Седобородому в круг света, и лишь спустя пару секунд он понял, что так на него действует воля древнего бога. Но он ослаб за прошедшие столетия, и ему можно сопротивляться. — Почему ты убил мою семью? — выкрикнул Дин, и эхо его голоса разнеслось по ангару. — Ты хоть помнишь, как убивал их? — Я помню каждого убитого, — ухмыльнулся Седобородый. — И тебя помню маленьким мальчиком. Четырехлетним Дином. Я отвечу на твой вопрос, если ты ответишь на мой. Почему твой отец убил мою семью? Моего брата по крови? Я не садился за стол, не убедившись, что кубок моего брата полон… я поклялся защищать его… А твой отец убил его безо всякой причины. Я, — тише добавил он, и от его интонаций у Дина побежали мурашки по коже, — восстановил справедливость. Справедливость в мире, где моих асов и асиний убивают просто так, сначала рушат то, что им дорого, а потом убивают походя, словно обычных людей. Ты получил больше, чем все они. Ты узнал причину, по которой кровь твоего предка пролилась из его вен. — А чем провинилась моя мать? Брат? Зачем ты их убил? — рявкнул Дин, допуская, что его отец мог совершить убийство, потому что в роковую ночь на нем была кровь. Потому что все друзья отца были охотниками. И отец выслеживал тварей, несмотря на уговоры мамы прекратить это занятие. — Просто так, — пожал плечами Седобородый. Все заволокло алой пеленой гнева. Дин хотел бросить нож, но дрогнула правая рука, и он выронил пистолет. Неважно, какое оружие. Главное, чтобы оно убивало. Хоть остро заточенная палка. Хоть камень, пущенный верной рукой. — Я посвящаю эту битву тебе, — прошептал Дин. — Тебе, злобная тварь. И он с ревом рванулся вперед, выставив нож. * Нож вошел в тело легко. Боли не было. Только тоска. Нож нашелся на алтаре. Старый, судя по ручке с облупившейся краской, но лезвие — чистое, сверкающее. Что он делал этим ножом? Вскрывал животы пойманным кошкам и грызунам? Что ж, неплохое жертвоприношение. Лучше, чем ничего. Он так хотел вернуть своего брата, возродить его, что пожертвовал Драупниром и всем ценным, что у него было, а потом по старой традиции стал убивать живое. Кастиэль смотрел в зеркало, в котором ничего не отражалось, и все держался за рукоять ножа, вошедшего ему между ребер. Боли по-прежнему не было, как и ощущения близкой смерти. Зато миры от него стали дальше. Биврест померк. Иггдрасиль стал простым тоненьким деревцем, больше не видно корней, пронизывающих все миры до самого царства Хель. Не стучат в груди отголоски боев, и копье выпало из руки, со стуком прокатившись по дощатому полу. Кастиэль опустился на одно колено, поднял копье и впервые заметил, что древко сухое, того гляди разломится на две половинки, а некогда блестящий и острый наконечник потемнел и покрылся ржавчиной. Что ж, раз он почему-то не мертв… Кастиэль шагнул в проем между досками. Дин не был воином в понимании Кастиэля, но сражался он отчаянно. Он успел всадить нож Седобородому в грудь, левее, чем ударил Кастиэль сам себя, и капли крови на полу чертили путь Седобородого. Кастиэль не ощущал ни единой эмоции, не видел ни единого образа, но догадался, что первый удар Дин нанес, когда Седобородый стоял под лампой, а второй просто не успел — Седобородый схватил его за горло и ураганом притиснул к стене. Ноги Дина конвульсивно дергались, пока Седобородый с садистским удовольствием сжимал ручищу на его шее и поднимал все выше, выше собственной головы, а руны на его предплечьях горели огнем и были ясно различимы даже сквозь одежду. Кастиэль шагнул к нему, и нож в груди покачнулся, и, кажется, наконец-то стало больно. В нос забились запахи сена, а во рту появился металлический вкус. Дин закатил глаза, захрипев. Его пальцы до побелевших костяшек сжимали руки Седобородого. Все вокруг потемнело. Кастиэль нетвердым шагом брел к Седобородому, стараясь сфокусироваться на его спине, но телом завладевала слабость. Руки Дина безвольно опали, ноги перестали дергаться. Он умер, отстраненно подумал Кастиэль. Конечно же, он умер, а Седобородый выиграл посвященную ему битву и напился крови. — Один, — позвал Кастиэль, не слыша своего голоса за звоном в ушах. — Один, я пришел к тебе. Я не желал твоему сыну зла. Тело Дина рухнуло на пол, Седобородый обернулся, его рука властно потянулась к Кастиэлю и пальцы сомкнулись на горле. Бог висельников. Никто больше не вешает людей для него, и он делает все, что может, сам. Кастиэль с удивлением обнаружил, что до сих пор держит нож, застрявший в груди, за рукоять. Он потянул его прочь от себя, замахнулся, как в последний раз, и всадил Седобородому в зрячий глаз. Вокруг стало черным-черно, воздух пропал, но Кастиэль успел выдохнуть: — Посвящаю битву… Дину. * Дин рывком сел, с хрипом втягивая блаженный, сладкий, упоительный воздух. Легкие будто слиплись, и у него голова закружилась от потока кислорода, побежавшего по всему организму. Он машинально дотронулся до шеи. Все еще казалось, что ее стискивают стальные пальцы древнего бога, а в глазах напротив горит огонь побоищ, горит даже в темной и пустой глазнице. Дин помотал головой, заставляя себя немедленно откинуть прочь все, что ему мерещилось, пока он умирал. Седобородый его не добил… почему? И тогда Дин увидел тела, лежащие неподалеку от него. Первым он заметил Седобородого, лежащего на боку и неловко вывернувшего руку. В глазу у него торчал нож, и густая темная кровь сочилась на пол. За ним, ногами к голове Седобородого, лежало другое тело. Все еще кружилась голова и темнело в глазах. Дин не стал делать попыток подняться, а пополз на четвереньках. Перебираясь через Седобородого, он на мгновение испугался, что тот встрепенется и схватит, но Седобородый был мертв бесповоротно и окончательно. В нем не осталось ничего пугающего. Ничего божественного. Всего лишь крупный мужчина, близящийся к пожилому возрасту, потерявший глаз, наверно, на войне, или просто в пьяной драке. Но вот тот, кто лежал за ним, был молод, моложе тридцати, в черных волосах ни единой седой пряди, лицо — спокойное и чистое, кожа — нежная, белая. Слишком белая. Дин подполз к Касу, положил пальцы ему на сонную артерию, ни на что не надеясь. И вдруг ощутил под пальцами ровное биение жизни. В тот же миг Кас распахнул глаза, синие, яркие, и щеки его порозовели. Он приподнялся на локте, положил руку себе на грудь, пораженно посмотрел вниз. На ладони осталась кровь. Дин, ни слова не говоря, задрал края его рубашки, отдирая ткань, приклеившуюся к запекшейся крови. Если сейчас не мертв, то скоро умрет. Он ведь свою жизнь обменял на жизнь Седобородого… Под рубашкой была лишь корочка запекшейся крови. Никакой раны. Пальцы Каса встретились с пальцами Дина там, где кровь была почти черной. — Ничего, — выдохнул Кас. — Ничего. — Ты же жизнь свою отдал, чтобы я мог убить его! — не поверил Дин. — Не жизнь. Бессмертие. Дин, с облегчением выдохнув, лег на пол, на жесткие и колючие доски, покрытые сеном и грязью. * Кастиэль опустился рядом с ним, взял за руку. Он жив. Дин жив. Седобородый мертв. Кастиэль вспомнил обрывки разговора и вдруг понял, почему Седобородый погиб, стоило всерьез пожелать отдать свое бессмертие за его смерть. Будь живо его второе сердце, его брат по крови, Трикстер, Седобородый снес бы любой удар. Он возрождался бы раз за разом. Но раз отец Дина убил Трикстера, то у Седобородого оставалось немного: одна долгая жизнь, последняя его жизнь. И теперь у него ничего не стало. Как и у Кастиэля. Он отдал бессмертие за победу. Он попытался представить, каково это — быть человеком, начать болеть и стариться. Каково это — умирать. Вместо этого в голову полезло другое. Каково просыпаться рядом с любимым человеком, вместе готовить завтрак и радоваться мелочам, попадать молотком по пальцу, когда пытаешься забить гвоздь, на который повесишь вашу лучшую совместную фотографию в рамке, и каково помогать заталкивать в гараж машину со сдохшим мотором. Каково обмениваться кольцами и клятвами, а потом снимать пиджаки и смеяться, глядя друг на друга в одинаковых, совсем не торжественных футболках с супергероями. Каково провести вместе всю короткую, такую важную жизнь. КОНЕЦ