Изгой

Не плачьте... здесь всё будет хорошо)))

      Солнце светит слишком ярко для этой поры года. Птицы поют очень громко, хотя все должны были улететь в тёплые края. Тепло в груди обжигает, а от улыбки уже сводит скулы. Я счастлив. Я живу. Я любим и люблю.       Я не представляю теперь свою жизнь без быстрого Чанёлевского «спасибо» с полным едой ртом, когда он смазанно целует и убегает по своим делам, а я стою, как дурак у зеркала, и провожу кончиком пальца по влажному месту его поцелуя. Я не знаю, как жил до этого, без сильных рук на моей талии, которые прижимают сильнее и иной раз так, что я начинаю задыхаться. Я говорю ему, что не уйду, а он снова целует куда-то в шею, затягивая меня в омут желания. Я не смогу жить без теплоты его глаз, без сладости губ, без бархата его голоса. Мира без него просто не станет, а вместе с ним не станет и меня.       Моя жизнь, именно жизнь, каждый день принимает новые обороты. Я учусь идти по дороге судьбы смелее, с каждым шагом чувствуя опору под ногами. Эта опора – Чанёль. Он насыщает мои лёгкие кислородом, моё небо синевой, а мои глаза – блёстками счастья. Я никогда и не мог подумать, что однажды буду кому-то нужен. Моё тело даже в младенчестве не знало столько нежности и заботы, как я получаю сейчас. Я каждый день мысленно благодарю Господа за встречу с Чанёлем и молю, чтобы тот оберегал его.       Я уже не так боюсь людей, иногда выходя один из нашей общей квартиры. Недалеко от дома есть маленький магазинчик, в который я забегаю за продуктами, чтобы приготовить любимому что-нибудь домашнее и вкусное. Я попросил его больше не заказывать еду на дом, говоря, что буду заботиться о нём. На мои слова он обнял крепче обычного, зарываясь своим носом в мои волосы и делая глубокий вдох.       Каждый раз, когда он так делает, у меня подкашиваются ноги. Это настолько интимно и только между нами, что моё сердце сжимается параллельно тому, как раскрываются его лёгкие. Я полностью принадлежу ему: до последней капли пота, стекающей по моей выгнутой спине; до последнего приглушённого немотой вздоха, вырванного из лёгких при каждом толчке; до последнего взмаха ресниц перед тем, как уснуть в его объятиях; до последнего поцелуя, который я дарю перед его уходом; до последнего касания рук к сильным плечам; до последней общей капли крови.       Всё замечательно, превосходно, волшебно. Раньше я даже не знал таких слов. Они никогда не посещали мою голову, ведь там жили боль, ненависть, отвращение к самому себе. Теперь каждый раз, подходя к зеркалу, я поднимаю майку, боясь увидеть незажившие раны и синяки, но отражение в очередной раз показывает мне чистую кожу. Я улыбаюсь и снова благодарю Господа и Чанёля.       Домой я больше не возвращаюсь. Да и теперь меня туда не тянет, и даже плевать на то, что стало с матерью. Я уверен, что она радуется тому, что никто не мешает ей своим никчёмным существованием. Я не держу на неё зла и не хочу больше ассоциировать себя с тем миром, с тем адом, из которого меня выдернули. Я больше не хочу вспоминать блевотный запах забегаловки, мочу, которая пропитывалась в ткань моих штанов, пока я ползал на коленках по грязному полу, удары матери и синяки по всему телу. Я хочу жить настоящим, не вспоминая о прошлом и не задумываясь о будущем. Оно страшит меня, ведь я не знаю, что меня ждёт. Я хочу быть с Чанёлем рядом всегда, до последнего своего вздоха, до последнего взгляда, упавшего на его тело. Но будущее слишком размыто. Судьба та ещё стерва, ревнивица и капризная дива, которая может выкинуть всё, что угодно, и моё прошлое мне может показаться раем.       Я стараюсь не задумываться об этом и жить сегодняшним днём. Вот и сегодня я решаюсь приготовить торт на ужин, чтобы порадовать Чанёля. Последнее время он особенно грустный. Я пытаюсь у него что-то выведать, ненароком узнать, но он лишь крутит головой и утверждает, что всё хорошо. Но я вижу, как грустят его глаза, и он часто зависает, уходя в себя и задумываясь о чём-то. Не так давно он упомянул в разговоре, что отец готовится передавать ему дела, и я решаю, что ему просто тяжело ухватить всю информацию сразу. Поэтому стараюсь улучшить ему настроение любыми способами.       Вот и сейчас я с приподнятым духом иду в полюбивший мне магазинчик за нужными для торта ингредиентами. С каждым моим выходом из дома я познаю город заново. Смелее поднимаю голову, смелее смотрю на прохожих, радуюсь тому, как распустились почки на деревьях, как солнце улыбается мне, и я улыбаюсь ему в ответ. Я не хочу больше грустить и ненавидеть себя. Шрам на ноге, оставленный в последний раз моей матерью, напоминает мне о том, откуда я и кем я был. Но я снова иду против системы, начиная новую жизнь.       Магазин встречает меня своими каждодневным шумом и суетой. Я прохожусь мимо стеллажей, по заученному маршруту, складывая в корзину нужные мне продукты. Корзинка в руках полна, и я, довольный собой, тащу её на кассу, предвкушая стелящийся аромат бисквита, сладких крем и довольное лицо Чанёля.       Довольное лицо Чанёля…       Чанёля…       Чанёль…       Чанёль?       «Пак Чанёль и Ким Сурин женятся, объединяя две влиятельные семьи Кореи»       Чанёль…       Корзинка сама выпадает из моих ослабленных рук, и я снова возвращаюсь в прошлое, слыша у себя в голове, как боль смеётся в голос, наслаждаясь своим дебютом после недолгой спячки. Мир весь крутится, исчезая в чёрной воронке, засасывая и меня. Дыхание сбивается, и я чисто на автомате хватаюсь за сердце, закрывая глаза и открывая, надеясь, что это всё мне чудится. Но ничего не меняется. Я вижу глянцевую обложку журнала, на которой пестрит ярким цветом надпись - мой смертный приговор.       Как? Почему? Зачем? Он же обещал!       Я не помню, как добираюсь до дома, уже чужого мне дома. Всё, каждая деталь, каждый сантиметр напоминает мне о Чанёле. Я обвожу мутным взглядом квартиру и перед глазами возникают картинки прошлого: как Чан целует меня на диване, поглаживая скулы пальцами; как мы, счастливые, ужинаем за столом; как я обхватываю его тело ногами, а он сильнее вжимает меня в стену. Эти картинки с каждой секундой приносят новую порцию боли. И эта боль совсем другая. Не такая, которая разливалась по телу с каждым ударом матери. Эта боль сводит каждый орган и душу. От неё не избавиться мазями или таблетками. Эту невидимую рану не закрыть бинтами. Она не уйдёт даже после смерти, которая уже стучит своими костяшками в дверь моей жизни.       Смерть.       Как часто я о ней думал до встречи с Чанёлем и совсем забыл, пока был рядом. А она всё ходила за мной по пятам, ожидая своего часа. И вот он настал. Пришёл, с надписью на обложке журнала, который обжигает мою ладонь своей правдой. Она пришла, распахивая двери и принося едкий затхлый запах правды. Она всё-таки добралась до меня, сейчас шепча мне на ухо. Я чувствую её смертное дыхание на своей коже и бросаю журнал на пол, прикрывая глаза и ощущая, как желание умереть превозмогает любое другое.       Холодный кафельный пол ванны встречает меня покалываниями в теле. Я не знаю, почему выбрал именно это место. Наверное, потому что это единственное помещение в квартире, где мы с Чанёлем не занимались любовью. Любовью…       А любовь ли это была? Или просто игра? Односторонняя игра выдающегося актера, который нашёл избитого жизнью щенка и решил для очищения своей кармы приютить его, воспитать, выдрессировать и использовать для своих грязных утех. Главным героем данной комедии являюсь я. Тот самый щенок, который поверил в то, что имеет права на счастье. Дурак. Самый настоящий дурак, который надеялся, что его существование в аду закончено. Но жизнь снова напоминает мне о том, что я никчёмное существо, которое давно должно было уйти из этого мира и очистить его от своего тела и души.       Я не хочу бороться. В этот раз я совершенно не хочу идти против судьбы, которая вновь подталкивает меня к краю пропасти, и если до этого она делала это с помощью рук моей матери, то сейчас она ловко всё провернула с помощью Чанёля, которому я доверил всего себя: своё тело, душу, судьбу. Я не хочу пытаться в очередной раз выплыть из океана боли. Пусть он засасывает меня с головой, проникая в каждую складку тела, впитываясь в волосы и заполняя лёгкие. Я не буду пробовать сделать вдох. Мне не нужен кислород, наполненный ложью. Я не хочу больше слышать лживые сладкие слова, режущие по телу, и оставляющие после себя невидимые раны. Я отказываюсь смотреть в глаза, в которых стоят линзы добра, скрывая от моего взора насмешки. Я не хочу больше жить. Не хочу.       Медленно, осторожно, чтобы физической болью хоть немножко заглушить душевную, я провожу остриём лезвия по своим шрамам, которые Чанёль целовал и ласкал своим языком. Кровь выступает багровыми реками на запястьях, спускаясь водопадами к длинным и тонким пальцам, которые он любил облизывать. С каждой каплей крови моя привязанность к Чанёлю уходит. С каждым миллилитром я освобождаюсь от любви, желая очистить всего себя, чтобы даже там, на небесах, моя душа не болела. С каждой маленькой лужицей мои веки тяжелеют сильнее, смыкаясь и ограждая меня от этого мира.       Я свободен. Я чувствую это. Назад пути нет. Я словно иду по мосту прямо в тот мир, и он рушится за мной после каждого шага. Мост разваливается, не давая мне возможности передумать или повернуть назад. Я и не хочу.       Тело ватное, руки холодеют, и я словно в вакууме, сквозь который слышу хлопок двери и громкое «Бэкхён, я дома».       Больно. Снова больно, невыносимо, нестерпимо, раздирающе. Мне хочется плакать, но сил на это нет. Я слышу его топот ног и то, как скрипит дверь, открываемая смертью, за которой она ждёт меня. И я уже иду к ней. Иду смело, без желания обернуться и увидеть его шоколадные глаза. Я не хочу пожалеть о содеянном, не хочу ещё раз струсить.       Я уже ничего не хочу.       Слышу его крик – взволнованный, испуганный. Видимо, он нашёл журнал, что был мной оставлен на полу в коридоре. Я чувствую, что он близко, слишком близко. Дверь в ванную открывается, и до моего слуха доносится его душевный крик. Он зовёт меня, но уже поздно, слишком поздно. Я погружаюсь с головой в реку смерти, и в последнее мгновение, когда мои губы ещё находятся над водой, я произношу вслух тихое, несмелое, забытое:       - Чанёль, - и замолкаю навсегда. POV Бэкхён       - НЕТ!!!! – он кричит, тряся бездыханное тельце в руках. – Бэкхён, вернись!!! Бэкхён, я люблю тебя!!! – пальцы вонзаются в хрупкие плечи, оставляя синяки на белой коже. Он хватает запястья, сжимая их, стараясь остановить кровь. Их кровь, которая когда-то помогла найти им друг друга, а теперь забирает Бэкхёна.       Чанёль не позволит никому и ничему отобрать у него его солнечный лучик. Он слишком сильно любит и верит в то, что любовь способна вылечить любые раны.       POV Бэкхён       Я медленно раскрываю свои глаза, чувствуя в теле лёгкую боль, физическую боль. Я не понимаю, почему не умер, ведь перед глазами знакомый потолок. Я моргаю, желая избавиться от наваждения, но ничего не меняется и снова, как в замедленной съемке, как в дублированном фильме, я перевожу свой взгляд на силуэт рядом со мной.       - Чанёль, - не понимая ничего, я снова произношу его имя.       Вслух.       Своим голосом.       И слёзы текут по щекам, а сердце останавливается с каждым его словом любви и объяснения того, что произошло. Он любит. Любит меня всем своим сердцем. Он отказался от всего ради меня. Он мой.       Я хватаюсь ослабшей рукой за его руку, удивлённо смотря на пластырь, приклеенный к изгибу локтя.       - Моя кровь спасла тебя так же, как и ты однажды спас меня.       Он улыбается, и я отвечаю ему улыбкой в ответ. Я буду жить чувствуя, как по моим венам струится его кровь, соединяя нас невидимой нитью.       «Я научился любить тебя, Чанёль…»