В пещере горного короля

Происходящий разговор между полковником ФЭС и директором Государственной консерватории в допросной комнате транслировался абсолютно на все экраны в здании. Так было сделано, чтобы сотрудники не переругались из-за того, кому наблюдать в тесном кабинете за стеклом. В нем Рогозина позволила остаться только Котову, Шустову, Антоновой и Круглову. Когда Власова вернулась из больницы, кашляющий и чихающий Ванечка тут же потащил ее в лабораторию, где уже собрались Белая, Холодов и Амелина. Селиванов предпочел смотреть видео в морге, а компанию ему составил радостный Майский, прихвативший бутылочку вина. В коридоре стоял Данилов в обществе музыкантов: саксофонистов Левинсона и Герович, валторниста Тругмана и вице-дирижера Моркови. — Мне стоит попросить прощения, — Степа улыбнулся Тругману, — я был уверен, что ты убийца. — Пустяки, — махнул перевязанной рукой Вячеслав. — Никогда бы не подумала, что наша директриса способна на подобные зверства, — всхлипнула Милана, и Йозеф обнял ее за плечи. — Шесть оркестрантов... Мои бедные оркестранты! — прошептал Морковь. — Тихо! Ее завели! — шикнул на них капитан. Галина Николаевна села напротив Козловой, подвигая к себе стопку бумаг с результатами экспертиз. — Рассказывайте. Директор скривила губы и ухмыльнулась. — Екатерина Петровна, — Рогозина устало облокотилась на руку, — вы же не станете отрицать, что убивали солистов оркестра? — Этот вопрос неуместен, согласны? Полковник закатила глаза. — Почему вы выбрали такой изощренный способ убийств? Наверняка же была причина? — Если бы я собиралась рассказать это, я бы не пыталась себя убить, — Козлова потрогала пластырь на шее, звеня цепью наручников. — Хорошо, тогда может расскажете, как вы выбирали жертв? — Упокою вашу душу. Не хотелось бы, чтобы вы страдали в никчемных попытках решить эту головоломку, товарищ… — Полковник. — Как вам угодно, — разошлась писклявым смехом директриса. — Вы конечно же знакомы с таким явлением как несправедливость. Иисус погиб ради чего? — Ради чего? — Его предали. А в духовом оркестре большинство — гнусные, лицемерные до мозга костей никчемные люди с кладезью пороков. И когда оркестр получил гран-при — это было чистой воды несправедливостью. — И вы решили это исправить, — Рогозина саркастически закивала. — Ничего вы не поняли. Ничего. Эти шестеро солистов были просто недостойны тех денег, которые они получили. А какой отвратительный человек этот дирижер! Как он обращался со своими подчиненными, вы бы знали! «Неправда! — прошипел стоящий в коридоре Тругман, — наш Храбров замечательный!» — Семь смертных грехов не прощаются, — продолжала Козлова, — Юлий Храбров воплощал в себе гнев, вот и получил удар в свое черствое сердце от струнных. Михаил Ржаной постоянно пил, а также нередко воровал чужую еду с кухни в общежитии — чревоугодие. Я отравила его, он нашел свою смерть в еде. Марина Овчинская, которую вы не успели спасти, никогда не приходила на репетиции, готова была подвести свой коллектив, так как играла в эти ужасные видеоигры, где сплошное насилие! Майский и Тихонов залились истерическим смехом. — Она была ленива. Вы знаете, чем я ее отравила? — Снотворным, — холодно ответила Рогозина, — семикратная смертельная доза. — Снотворным. Она просто заснула и не проснулась. С Малининым было сложнее, но какой же это был завистливый и похотливый человек. Однажды я увидела, как он шлепнул по пятой точке эту блондинку-еврейку. Руки оторвать ему было мало, — Козлова ухмыльнулась, осознав собственный каламбур. — Ольга Кислинская была жадной и алчной, всегда жила за счет других, притворялась любящей, втиралась в доверие парням. Деньги застлали ей глаза. Переспала с Морковью, получила партии первой флейты. Первой флейте всегда платят больше, чем второй. А эта отвратительная тварь Лескова?! Не ограничилась одним партнером, прыгала из койки в койку, чтобы пробиться в первые гобои. И ее так называемый вечный ухажер — Иванчук. Какой же он был гордый, только и делал, что кичился чужими заслугами, а ведь на деле он пустое место. В итоге и он упал со своего пика славы. Галина Николаевна сжала переносицу пальцами, пытаясь выровнять дыхание. От одного понимания, какой ужасный человек перед ней сидел, полковнику становилось не по себе. — Нынче представители власти настолько глупы, что далеко не сразу разгадали мой план, хотя ответы всегда лежали на поверхности, — продолжала директор, — это я приказала убрать все камеры из консерватории и общежития. И ваши оказались для меня не помехой. Я прекрасно знаю план своей территории. А охранники согласились подтвердить мое алиби, стоило потрясти у них перед носом купюрами. — Еще вы не только убили шестерых, но еще и подставили и покалечили Вячеслава Тругмана, и вашей сообщнице Воронцовой, которая технически никого не убивала, но помогала вам совершать преступление, будут предъявлены все обвинения, как сообщнику. — Шестерых? — прищурилась Екатерина, — я убила семь человек. — Нет. Дирижер выжил, мы успели его спасти. — Что ж, тогда я все равно не смогу его покарать. С этими словами Козлова сорвала с шеи кулон в виде амфоры и высыпала в рот его содержимое. Рогозина повернулась с двойному зеркалу, беззвучно крича, на что Антонова моментально отреагировала — через пару секунд она уже вбегала в допросную, но директор Государственной консерватории скончалась на месте. — Цианид, — на выдохе произнесла Валя, понюхав арома-кулон. — Интересно, она знала, что самоубийство — тоже грех? — Котов скрестил руки на груди. — Убийство само по себе грех, — с презрением на лице ответил ему Круглов. — Вряд ли она смогла бы жить с тем, что сделала, так что ты бы ее все равно не спас, — он повернулся к Шустову. — Мы могли сразу ее задержать, — задумчиво проговорил Игорь. — Не могли, у нее было хиленькое алиби. Я говорил с ней в момент убийства этой самой Лесковой. — Да, товарищ майор, только она выходила, помните? — вмешался Костя, — в этот момент она и задушила гобоистку, а Воронцова отвезла тело в общежитие и… как бы покультурнее выразиться, засунула ей гобой… — Ну понятно, понятно, — смутился Круглов, — поэтому мы даже не могли предположить, что задушили ее в другом месте. — Это сбило нас с пути и стоило жизни четырех человек, — Шустов поправил бинт на голове и направился к выходу. Котов хотел пойти за ним, но майор его остановил. — Дай ему время побыть одному, подумать. — О чем подумать? Он спас от смерти человека, который через час себя убил. — Если бы не он, мы бы так ничего и не узнали, — Николай Петрович открыл дверь в коридор, пропуская капитана вперед. Костя ускорил шаг, обгоняя майора.

***

Из кухни тянуло приятным запахом кофе, Котов вспомнил, что ничего не ел со вчерашнего дня. Когда он зашел на кухню, его взгляд первым делом упал на горячую ароматную грибную пиццу, а уже потом он заметил музыкантов и Степу Данилова. Налив себе кофе, он сел за столик пытаясь своим, как ему казалось, добрым взглядом разрядить атмосферу. — Не хочешь переучиться на опера, Слав? — наконец сказал Костя, нарушая тишину, — ты очень нам помог при задержании. — Нет, спасибо. После такой помощи я месяц играть не смогу. — И ты же таки не переносишь оперы! — вставил Йозеф, на что Милана закатила глаза. — А кто теперь будет директором вместо Козловой? — спросил Данилов. — Наверное Храбров. Его кандидатуру многие поддержат. — Ответил Морковь, и грустно добавил, — вот только дирижировать он теперь вряд ли сможет. — Саша, у нас же ты есть! Прорвемся! — Герович погладила его по плечу, и Морковь впервые за последнюю неделю рассмеялся. Только смех вышел нервным. — Вот только давайте сильно не шуметь, а то Рогозина вас заметит, — Степан с опаской огляделся. — Тут нельзя находиться посторонним, — пояснил он. Котов переставил коробку с пиццей на стол, открыл, выпуская горячий ароматный пар. Все, кроме Тругмана, накинулись на нее с аппетитом. — Ах, а я и забыл, что ты не ешь курицу, — расстроился Данилов. — У нас тут есть патологоанатом, он тоже питается одними растениями, — добавил с набитым ртом Костя, — если ты голоден, он одолжит тебе свои брокколи. — Есть животных — грех, — философски заметил валторнист. — Так, — одернул его Морковь, — еще одно слово про грехи, и я выгоню вас всех из оркестра! В хоре будете петь! Левинсон подавился кофе. — Давайте, доедайте и поедем к Юлию Дмитриевичу. — Отлично, я вас всех подвезу до больницы! — Степа обрадовался, что можно загладить свою вину перед Тругманом и из-за подозрений, и из-за пиццы. Попрощавшись с деятелями искусства и пообещав посетить их концерт, Котов налил себе еще чашечку дымящегося кофе и направился в тир. Вопреки ожиданиям, баллистика там не оказалось, как не оказалось его и в морге. Бегать по ФЭС в поисках Шустова не хотелось, как и не хотелось лишний раз попадаться на глаза Рогозиной, поэтому капитан решил посидеть на заднем дворе, охладить пыл. Игорь не раз убивал людей, а простреленных рук и ног на его счету безмерное количество. Да, самоубийцам всегда начинаешь сочувствовать, но разве Козлова — человек? Дьявол, не человек. Даже музыканты не расстроились, а наоборот вздохнули с облегчением, ведь теперь опасность им не угрожает. Костя, стараясь не расплескать горячий напиток, быстро пробежал мимо пожилого мужчины невысокого роста, который обнимал плачущую жену и о чем-то просил Селиванова. Наверное, это приехали родители кого-то из убитых, скорее всего последней жертвы — Марины Овчинской. Настроение капитана упало еще больше. Он вышел на улицу, выругался, ощутив мокрые капли дождя на своем лице. «Ладно, в машине посижу», — подумал Костя и побежал вдоль парковки под дерево, где оставил свою машину. Рядом с белым джипом стоял минивэн ФЭС, его задние дверцы были открыты, и в багажнике, прислонившись к спинке кресел, сидел баллистик. — Разрешите присесть, товарищ капитан? — ехидно проговорил Котов. — Присядь. Костя втиснулся рядом. — Ты зря себя винишь, — он повернулся, в упор глядя на Шустова, — я сейчас в морге был. — И как там в царстве мертвых? — Все остришь? С Антоновой поговорил. Она рассчитала время приема снотворного. Овчинской подсыпали его в молочную лапшу, которую в столовой давали на завтрак. — Молочную лапшу? — Игорь поморщился. — Я бы тоже не стал есть такое. — Костя отхлебнул кофе, поджимая ноги к груди, чтобы не намокли под дождем. — Почему тогда оно так поздно подействовало? Только под конец концерта? — Потому что Овчинская курила травку. — И это замедлило реакцию, — закивал Шустов. — Я тебе больше скажу. Лисицын с Юлькой поехали в консерваторию и нашли у Козловой целую кучу расчетов, она очень хорошо подготовилась к каждому убийству. Так что барабанщицу ты бы никак не успел спасти. — Я бы мог догадаться раньше, чьих рук это дело. — Если бы не ты, мы бы никогда не вышли на Козлову! — Рано или поздно все равно бы вышли. — Да, но к тому времени она была бы уже мертва. А ты дал нам шанс узнать мотив. Так что хватит киснуть, — Котов немного придвинулся к баллистику. — Болит голова? — Час назад прямо раскалывалась, а сейчас полегче. — Тебя кстати Валя искала. Волнуется, что у тебя может быть сотрясение. — Поэтому я тут и сижу, — фыркнул Шустов, — не хватало еще на больничную койку загреметь. Дождь усилился, барабаня по крыше машины, а на небе сверкнула молния. Костя еще сильнее прижался к баллистику, грея пальцы об еще теплую чашку. — Кость? — Мммм? — Стакан держи крепче, — шепотом сказал Игорь и прислонился твердыми губами к его приоткрытому рту. Котов разомкнул губы, встречая горячий язык, который медленно заскользил по внутренней стороне щеки. Сильные руки баллистика притянули Костю к себе, а тот, не имея возможности обнять Шустова из-за чашки в одной руке и лангетки на другой, прикусил его губу, чем вызвал едва различимый стон. Игорь медленно исследовал его небо, десны, облизывал пухлые губы с оставшимся терпким вкусом кофе. А Котов понимал, что ни одна девушка так его не целовала. Так нежно, но в то же время с напором, до дрожи в коленках. — Гарик! Где тебя носит? Антонова там с ума сходит уже! Из-за служебной машины показался Майский, и увидев капитанов встал как вкопанный. Костя тут же отскочил от Шустова, чуть не выронив чашку. — Так, так, так… интересно, интересно, — Сергей поправил козырек кепки, звеня браслетами, — Игорь, сходи-ка к Вале, а нам с капитаном Котовым поговорить нужно. Или ты меня боишься, Костик? — Делать мне больше нечего, — ухмыльнулся Котов. Шустов неторопливо поднялся, и, стараясь не хромать, подошел к майору. — Хоть пальцем его тронешь — я тебе руки вырву, — шепнул Игорь ему на ухо и направился к зданию, закрываясь ладонями от дождя. Костя захлопнул багажник, распахнул переднюю дверцу с приглашающим жестом войти. — И что это только что было? — Майский сел в машину. — Ты сам все видел, — Котов косо посмотрел в его сторону, не решаясь поднять глаза. — Какого хрена он? Почему Шустов? Ты же знаешь, как я к тебе отношусь, Кость… — Я прекрасно помню наш разговор в раздевалке! — Ну да, наверное, я был слишком груб. — Наверное?! — хрипло воскликнул Котов, — если бы я не свалил, ты бы меня точно выебал! Майский уперся подбородком в сжатые кулаки. — Ладно. Я не дурак, все понимаю. Когда выпью, бывает совсем голову теряю. Чего ты такой соблазнительный, а, Котов? — Если это все, что ты хотел сказать, то я пошел. — А давно ты с ним? Капитан проигнорировал вопрос и кинул ключи Сергею. — Машину казеную закрой, — бросил он напоследок, захлопывая дверцу.

***

Мелодичные звуки высоких флейт и бархатного саксофона-баритона наполняли весь концертный зал, постепенно к ним начали подключаться гобои, кларнеты, валторны, играя вариации темы. Храбров закрыл сухие глаза и сглотнул. — Юлий Дмитриевич, у вас все в порядке? — шепнула сидящая на соседнем кресле Рогозина. — Я не ожидал, что мои ребята такие молодцы. Мне жаль, что я больше не смогу сыграть. Я же не со зла на них ругался, не со зла… — Нам все очень нравится, — добавил Круглов. Морковь уверенно дирижировал, выдерживая темп, одновременно показывая и ритм, и оттенки, и динамику. Оркестр словно подчинялся ему. — Они не сдались, и это здорово, — с улыбкой сказал Данилов, наклонившись к Котову. — Ага, — ответил тот. Хотя его мысли были совсем не о музыке. Костя крепко сжимал ладонь Шустова, ощущая внутри только умиротворение и тепло. Преступления поджидают людей на каждом шагу — убийства, ограбления, изнасилования, разбой. Для Котова всегда смысл жизни состоял в поимке как можно большего числа нарушителей закона, но теперь у него появился по-настоящему близкий человек. Точнее, он был всегда, был рядом, не бросал даже когда другие отворачивались. И Костя будет ценить все то, что они прожили вместе.