***
Проснулась я с невероятной легкостью, с которой никогда не просыпалась по понедельникам. Я была слишком напряжена, потому что совершенно не понимала, как мне себя вести с Мишей в школе. Молчать и пытаться не пересекаться до урока? Хотя, кого я обманываю, ноги меня сами принесут к его кабинету! Это слишком волнительно, потому что я не могу до него даже дотронуться, вот какая беда. Сделав все утренние процедуры, я встаю перед открытым шкафом. Впервые мне хочется надеть платье. Не могу сказать, что я просто хочу вырядиться перед Мишей, но мне просто хочется быть красивой. Вспоминаю, что когда-то в том году Арина затащила меня на распродажу, и я купила там платье, простое школьное платье. Серое в темную клеточку с чисто белым воротником и белоснежными манжетами на рукавах в три четверти. Достаю его из шкафа и кладу на кровать. Еще какие-то минуты уходят у меня на рассматривание своего наряда и своего отражения в зеркале. В конце концов, я же все-таки могу быть женственной. Это как будто придает мне сил и уверенности, и я надеваю платье. На кухне я встречаюсь с удивленным взглядом мамы, которая сидела за столом и пила кофе. Она проходится глазами по мне, прежде чем пропустить меня дальше. Достаю кружку и завариваю себе чай. — У тебя появился мальчик? — спрашивает она, а я готова воспеть хвалой небесам тому, что стою к ней спиной и она не заметит моей глупой улыбки и трясущихся рук. Как-то слишком легко она раскрыла меня и «мальчика». Смеюсь у себя в голове, потому что понятия «мальчик» и «Михаил Васильевич» никак не усваивались у меня в голове, стоя в паре. — Нет, что ты, — неуверенно отвечаю я, и, кажется, мама заметила это. Я решаюсь исправиться, сажусь рядом с ней и, откашлявшись, произношу уже более уверенно. — Мам, на первом месте учеба, — знаю, что ее это удовлетворит, а я тоже соглашаюсь со своими словами: именно процесс получения знаний и свел меня с Мишей. Противоречиво. Очень противоречиво. — Правильно говоришь, — произносит мама, гладя меня по голове. Своего рода одобрение моей позиции, только в этот жест она уже давно не вкладывает своей материнской любви и заботы. Это снова формальность. — Ладно, я пошла на работу, буду к ужину. Хорошего дня тебе, — мама целует меня в щеку и покидает кухню. — Хорошего дня! — успеваю пожелать прежде, чем дверь захлопнется. Я остаюсь наедине с собой и своими мыслями. Этот эпизод с мамой показал мне, как легко меня можно вычислить. И одно дело, если бы это можно было связать с тем, что я так принарядилась для Егора, а другое дело в том, что я не могу это связать, потому что все знают, что мы с Егором всего-лишь друзья. Сегодняшний день — день выживания и попытка не раскрыть себя, потому что переодеться я не успеваю, ведь снова опаздываю.***
Подходя к школе, я поняла, что меня переполняет желание повернуть назад, домой. Я и так неловко себя чувствую в платье, а еще та возможность узнать про меня то, что я узнала буквально три дня назад, выводила из себя. А еще я так спешила, что в спешке забыла надеть линзы и теперь чувствовала себя вдвойне неудобно. Не то чтобы мир вокруг стал слишком смазанным, видела я прекрасно и без дополнительных инструментов, но вот читать и писать сегодня будет проблемой. Придется предупредить всех учителей, что я сегодня слепая. Но в школу я не опоздала, пришла за десять минут до звонка. Сняв верхнюю одежду и повесив ее в раздевалке, я направилась к кабинету химии, путь к которому лежал мимо поста охраны, возле которого стоял… Придется угадывать по силуэту, потому что глаз мне не видно, сколько не напрягайся. Но даже это не становится для меня проблемой, чтобы узнать в этом человеке Михаила Васильевича. По мере приближения я по голосу понимаю, что рядом с ним стоит завуч, а вскоре я узнаю в низенькой женщине нашу Клавдию Геннадьевну. — Здравствуйте, — на автомате произношу я, стараясь пройти мимо с максимально быстрой скоростью. — Здравствуйте, — отвечает мне Михаил Васильевич, и я чувствую, как он наблюдает за моим продвижением дальше. А мне становится неудобно. Я даже не посмотрела на него, что меня обнадеживает: я смогу продержаться весь день и не засматриваться на него. Осталось только объяснить ему, что сегодня я слепая. Когда я иду в своих мыслях, то частично выпадаю из реальности. Вот и сейчас я даже и не слышу, как меня кто-то зовет, а потом и толкает в спину, что я едва успеваю сохранить вертикальное положение. — Глухая, — произносит Егор, немного обижаясь, что я не услышала его. — И слепая, — добавляю я, поворачиваясь к нему лицом. Так, когда он стоит на расстоянии вытянутой руки, я понимаю, где находятся глаза. — В смысле слепая? — спрашивает блондин, внимательно всматриваясь в мои глаза. — Ты линзы забыла надеть? — не знаю, как он это понял. Я качаю головой. — Пошли, попросишь у историка очки, — он хватает меня за руку и тащит к только что пройденному посту охраны, я упираюсь. — Зачем? А вдруг у нас минус разный, мне могут и не подойти его очки! — но все мои попытки оказываются тщетными, Кудрявский останавливается возле Михаила Васильевича, крепко держа меня за руку. С огнем играет, вот и проверим, как историк отреагирует, жаль, что лица не вижу так четко, как хотелось бы. — Здравствуйте, Михаил Васильевич, — бодро произносит Егор, Михаил Васильевич кивает ему. А теперь он замечает мою руку, которую он сжимает. Его лицо немного искривляется. — У нас проблема. — Какая? — удивленно спрашивает преподаватель все таким же спокойным, холодным тоном. — Юля линзы надеть забыла, — он приподнимает мою руку, будто напоминая учителю, кто такая Юля. — У вас же есть очки, может, они ей подойдут, — удивляюсь тому, с каким спокойствием Егор говорит эти слова, насколько я знаю, он придерживается лагеря Арины и Михаила Васильевича не любит. — Хорошо, давайте попробуем, — соглашается историк, кивая головой. — Отправляйся на урок, звонок через две минуты, а я уж прослежу, чтобы она в целости и сохранности дошла до кабинета. У вас же первым уроком химия? — киваю головой. — Только учителя не забудь предупредить, — я чувствую, как Егор нехотя отпускает мою руку, ему не хочется оставлять меня с ним наедине. — Только в целости и сохранности, — пытается отшутиться Кудрявский, но получается натянуто. — Непременно, — отвечает Михаил Васильевич, разводя руки, как будто не слышал, с какой интонацией произнес эти слова Егор. Одноклассник уходит. — Пошли, — говорит учитель. — Ты хоть что-то видишь? На предметы не натыкаешься? — Очень смешно, — недовольно произношу я, складывая руки на груди. — Я все прекрасно вижу, просто сейчас у Вас нет четкого очертания лица, — Миша смеется. — Пошли, чудо, — не знаю, можно ли это счесть за милое прозвище или все-таки я его достала, но отправляюсь в кабинет истории. Мы заходим в кабинет под трели звонка, у Миши нет первого урока. Он сразу закрывает дверь на замок, на всякий случай. — Держи, — он протягивает мне свои очки, я поспешно их надеваю. — Лучше? — Немного, — произношу я, понимая, что минус у Миши явно меньше моего. — Но я смогу читать, наверное, — для проверки Миша кладет передо мной учебник по истории, буквы хоть и не расплываются, но они так же не четкие, хотя я и могу их разобрать. — Ничего лучше у меня не найдется, — пожимает плечами историк, опираясь на стол. — Лицо-то теперь мое видишь? — он спрашивает это с непонятно приятной ухмылкой на лице, я улыбаюсь и киваю, потому что у него наконец-то появились глаза. Миша приближается ко мне, берет мое лицо в свои ладони и аккуратно, чтобы не спугнуть, прикасается к моим губам. Я отвечаю ему, положив руки ему на грудь и чувствуя, как мешают очки, благо он это понимает тоже и одной рукой снимает их с меня, а второй прижимает к себе за талию. Вскоре он отрывается от меня, но, положив очки на стол, сжимает мою руку, которую несколько минут назад держал Егор. — Я его чуть не сгрыз, — признается он, смеясь. Я тоже довольно улыбаюсь. — Знала бы, как тяжело мне удалось сдержать себя, чтобы не дать ему по рукам, — он снова прикасается к моим губам. — Мечтал это сделать, как только увидел тебя. — Благо я не видела тогда твоего лица, — говорю я, обнимая его. Вот он высокий, и, когда я пытаюсь обнять его, он спокойно кладет свою голову мне на макушку. — Конечно, иначе бы мне пришлось тащить тебя в медпункт, — издевается. — А теперь тебе пора на урок, — он сам надевает мне на нос очки, а потом наклоняется к моему уху и шепчет: — Чтобы до урока истории я тебя здесь больше не видел, поняла? — я понимаю, зачем он это говорит, поэтому мне не остается ничего, кроме того как молча согласиться. — Я рад, что ты это понимаешь. Мы в тишине доходим до кабинета химии, Миша извиняется перед учителем, что задержал меня, а потом уходит. Я занимаю первую парту рядом с Егором. — И что? Лучше? — второпях я не успеваю понять, про что он меня спрашивает: стало мне легче из-за того, что меня поцеловал Миша? Или потому что я теперь с очками? — Лучше, — отвечаю я, открывая тетрадь и переписывая тему с доски. Теперь надо не думать о Мише и о поцелуе… Агрх! Это будет тяжело.