Записки доктора Верде

Вторник. 16:07 Запись первая. С.Верде Признаться, мне не хотелось уезжать из ОЗК. Можно было сказать, что я обжился на новом месте. Но всё же я был вынужден покинуть филиал на некоторое время. Госпожа Краснова, моя бывшая пациентка, а также хорошая и давняя подруга, обратилась ко мне с просьбой о помощи. Тина никогда бы не стала придумывать себе диагнозы, я даже ругал её за то, что она слишком халатно относится к своему здоровью. Некоторые киборги пытались напроситься со мной, и им пришлось отказать. Я выезжал не на увеселительную прогулку, а по достаточно серьезному вызову. Хоть я и не практиковал более, для Тины я был готов полететь на другой конец галактики. Одна вещь, правда, омрачила мой отлет. За день до рейса в филиале появился новый сотрудник, Рамон Торрес, который должен был заместить меня на время моего отсутствия. Мужчина был чрезвычайно хорош собой, что подтверждалось восхищенными взглядами женской половины сотрудников ОЗК, и сразу же вызвал у меня некую иррациональную неприязнь. Я понимал, что во мне говорят атавические инстинкты стареющего самца, на территорию которого забрел сильный и молодой соперник, но ничего не мог с собой поделать: раздражение вызывали и мускулистая фигура, и смоляные кудри, идеально уложенные по последней моде, и бархатный взгляд, которым он щедро одаривал девушек, и белозубая легкомысленная улыбка, и даже простая повседневная одежда, в которой он выглядел, как молодой бог. Рамон был психотерапевтом, специализирующимся на фобиях и детских психологических травмах. По сути — удача для ОЗК, так как травм и фобий с избытком хватало у каждого киборга, но господин Торрес мне категорически, нутряно не нравился. Кира бегала весь день по ОЗК с Рамоном под ручку, знакомя его со всеми жителями, а я мрачно отгородился от них, хотя в иной раз не преминул бы прощупать «коллегу». Старая привычка проанализировать самого себя, разложить собственное неудовольствие по полочкам и таким образом успокоиться, почему-то не сработала, и я хотел поскорее улететь, тем более со всей кутерьмой мой отъезд мало бы кто заметил. Чиж подкрался, как всегда незаметно, и как всегда с независимым видом, который как бы говорил окружающим: «Я только мимо проходил». — Он вам не нравится, — констатировал Чиж. И помолчав, добавил: — Мне тоже. Нужно сказать, я чрезвычайно удивился тому факту, что парень открыто выразил свою неприязнь к кому-либо. Киборг держался подальше от всех людей, предпочитая проводить время с другими киборгами, и ловко уходя от любых ситуаций, которые позволили кому-либо сблизиться с ним. Без ложной скромности могу сказать, что я был единственным, с кем Чиж общался хоть и без особой охоты, но по-крайней мере открыто и без уловок. Тем не менее столь яркое выражение собственных чувств было несвойственным для Чижа. — И почему же он тебе не нравится? — решил забросить удочку я, подспудно надеясь приоткрыть новые дверцы на пути к пониманию парня, но киборг только пожал плечами и ушел, не прощаясь. Среда. 10:01 Запись вторая С.Верде Мой отлет прошел, как и ожидалось, без пафосных речей и обильных слёз прощания, чему я был несказанно рад. Primo, я улетал не на опасную миссию, достойную космического десанта. Secundo, я должен был вернуться в течение месяца. Всё зависело от того, насколько правдива была Тина, говоря, что в целом она чувствует себя хорошо, просто соскучилась по, процитирую, «старому засранцу». Наверное, госпожа Краснова являлась моей единственной знакомой, в чьих устах развязные обороты речи звучали не похабно, а словно бы естественно, и даже придавали ей некий шарм. Я не скрою, что и сам рад повидать её. Наши встречи всегда подпитывали меня некой неуловимой энергией. Тина - одна из самых сильных духом людей, которых я знал, и при этом она всю жизнь страдала от биполярной депрессии, которая черной когтистой тенью следовала за ней. Вероятно, очередной приступ был настолько интенсивным, что Тина всё-таки решила побеспокоить «старого засранца». В любом случае в ОЗК сейчас есть… Рамончик, как за сутки его успела прозвать Эльвира, вызвав у меня очередной приступ раздражения. Он хоть и не психиатр, но институт окончил с отличием, стажировался в очень приличных местах, а моё глухое раздражение престарелого gallus* в цветнике не имеет никакого отношения к реалиям. Пятница. 14:00 Запись третья С.Верде К счастью оказалось, что Тина действительно всего лишь хотела меня видеть. Когда я попытался осторожно выспросить её, не вернулись ли симптомы и как её самочувствие, она лишь протестующе помахала рукой, ответив, что женщине в её возрасте так же неприлично задавать подобные вопросы, как юной девушке о количестве её любовников. И в этом была вся Тина. Я остался жить у неё, поселившись в гостевом домике, пристроенном к основному жилищу. Ни робкие, ни настойчивые протесты не смогли переубедить Тину, что я вполне могу остановиться в отеле. Она их просто игнорировала, кивая и улыбаясь, при этом замечая, что завтрак ровно в восемь, а фрукты с местного рынка — просто чудо и я непременно должен их попробовать. Пришлось сдаться на милость победителя, хотя особой горечи поражения я не чувствовал. Конечно же, я не забывал про ОЗК, регулярно звоня в филиал и справляясь о делах моих подопечных. Странно, как быстро они стали «моими», и как легко я об этом думаю. Но в ОЗК всё было хорошо, Кира непременно нахваливала господина Торреса, и на секунду я подумал, что возвращаться мне и не стоит. Подумать только, полгода назад я полетел на Новый Бобруйск с огромным желанием вернуться побыстрей обратно, а теперь же мысль о том, что я могу стать не нужен, вызывает у меня практически подростковую обиду. Или это всё же связано с обыкновенным привыканием к чувству собственной важности и нужности, и досадой от того, что со мной не консультируются? Я отрешился от этих мыслей и стал проводить больше времени за разговорами с Тиной. Она была прекрасной, умной собеседницей. Также она много расспрашивала про филиал ОЗК, с жадностью слушая различные истории «сорванцов». Один раз Тине всё же удалось смутить меня. — Ты помолодел, Сильви, тебе больше идёт на пользу тот забавный "дурдом", чем прозябание старой корягой с удочкой на берегу. И засмеялась тем самым заразительным беззаботным смехом, напоминающим её в юности. Я ворчал, возмущаясь и смущаясь, но Тина только кивала, щурясь от удовольствия, легко меняя тему разговора, потом снова возвращаясь к интересующим её вещам, всегда неожиданно вворачивая свои шутки, иной раз даже непристойные, порой пряча глаза за дымом сигары. Сколько я знал Тину — она всегда курила именно сигары, презирая сигареты, тем более дамские. Крохотное забытое сожаление снова проклюнулось в душе. Сколько раз я хотел сделать предложение этой удивительной женщине, но всё чего-то боялся. А сейчас ей вряд ли был нужен пенсионер, живущий в дурдоме, именуемом ОЗК. Дни пролетали незаметно, и я всё реже просматривал терминал насчёт пропущенных звонков из ОЗК. Пока одним прекрасным утром история пропущенных звонков не встретила меня красным текстом, где особенно жирным шрифтом было выделено число «43». С.Верде Четверг. 06:16 Без названия Пытаясь успокоиться и упорядочить мои мысли, я пишу эти слова уже на подлете к Новому Бобруйску. Сейчас я нахожусь в неком оцепенении, даже странной отрешенности, которая позволяет видеть всё происходящее как бы со стороны. Произошел некий обратный отсчет, который я не смог упредить. Раз. Кира пыталась мне дозвониться всю ночь, но я, успокоенный и расслабленный, перестал включать перенаправление входящих звонков на видеофон, отлично проспав всю ночь. (Космос, зачем я это пишу?) Два. Когда я дозвонился до Киры, я долго не мог понять, что случилось. После первых же слов приветствия у госпожи Гибульской случилась истерика. Прошло изрядное количество времени, прежде чем Кира успокоилась и рассказала, что случилось, таким тихим голосом, что сначала я подумал, что ослышался. Три. Дюша умер. Четыре. Дюша умер окончательно и бесповоротно, совершив самоубийство при обстоятельствах, которые были невозможными и нереальными. Подобное не придумал бы самый паршивый автор дешевых романов, ибо был бы осмеян даже своими несколькими читателями. Пять. Смерть наступила от механической асфиксии. Шесть. Дерил убил себя, опустив голову в ведро с водой. Человек не сможет совершить подобное самоубийство ввиду защитных механизмов организма. Как невозможно задохнуться, просто задержав воздух. Но Дерил не был человеком. Семь. Рамон Торрес и Dex-6 по кличке Чиж пропали из ОЗК с разницей в несколько часов. Восемь. Полиция отказалась возбуждать уголовное дело либо проводить расследование или даже вскрытие. Девять. Эльвира Натальевна попала в участок и просидит там ещё не менее трёх суток за нападение на полицейского при исполнении. Судя по всему девушка напала на стража правопорядка после его слов: «Они бы ещё на смерть хомячка нас вызвали». Ноль часов, сорок пять минут и шесть секунд мне осталось до посадки корабля в порту Нового Бобруйска. С.Верде Четверг, 07:40 Без названия В филиале было пусто, тихо и серо. За стойкой никого не было, а автоматические двери были закрыты, так что мне пришлось воспользоваться картой-ключом. Мои шаги в коридоре создавали гулкое, призрачное эхо, которое никогда не было слышно до сего дня из-за постоянной завесы шума повседневности ОЗК. На секунду мне показалось, что я сплю и попал в некий сюрреалистический сон, созданный моим подсознанием, поднявшим глубинные страхи. Но щипать руки или хлестать себя по щекам я не стал. Это был явно не сон. Я всё же нашел Киру в её кабинете. Девушка выглядела и пахла плохо, опухшая от слёз и изможденная она лежала на диванчике и смотрела в потолок. При виде меня она вскочила и бросилась вперед, обнимая и снова рыдая, судя по судорожным, гортанным всхлипам. Но слёз больше не было. Я принёс ей воды и снова выслушал сбивчивый рассказ, теперь уже дополненный версией случившегося, которая гласила: случайная смерть Дерила не случайна. Быстрый отъезд Рамона прямо связан с ней. После нескольких истерик Кира всё же дала разрешение на изъятие процессора у покойного, и найденные в нём записи прямо поясняли его смерть. Хорошо, что перепрошивка ОЗК удаляла систему самоуничтожения процессора. Записей оказалось немного, всего две, все остальные разделы были пусты, видимо, Дерил при жизни зачистил все остальные данные. Я не стал смотреть их сразу же, сомневаясь, что смогу сделать какие-либо объективные выводы, учитывая моё состояние. Но всем было ясно, что Рамон Торрес довёл мальчика до самоубийства своей «терапией». Кира сбивчиво рассказала, что на записи Рамон с сожалением рассказывает, что скоро ОЗК закроют, так как финансирование собираются сворачивать. Слишком дорого выходит защита киборгов, слишком много скандалов. А когда ОЗК закроют, то киборгов направят на какие-нибудь общественные работы. Боевых киборгов, например, обратно в армию. Слушая это я чувствовал, как внутри меня, в том месте, где обычно люди предполагают душу, подняло голову нечто холодное, чешуйчатое. Нечто шипело, капая ядовитой слюной, и тысяча голов со змеиными глазами покачивались на черной туше, согласно кивая внутреннему голосу: «Убить гада». Это не был маленький скорпион неприязни, не был стальной круторогий бык ярости, а гидра чистой, ничем не замутненной ненависти. И она хотела крови, мести, наказания. Такого, чтобы запомнили, услышали, пересказали. Мне пришлось до боли вцепиться в собственное запястье, чтобы унять незваного гостя. Кира всё ещё всхлипывала, смотря куда-то мимо меня сухими глазами, и я понимал её. Нельзя сказать, что смерть для Киры была абстрактным понятием, а встретившись с ней, она растерялась, как маленькая девочка. Бывали случаи, когда хозяева отдавали киборгу приказ умереть, до того как ОЗК могло вмешаться. И дело было не в деньгах, а в самой мысли, что кто-то может отнять собственность. Как должник разбивает дорогую машину, чтобы она уже никому не досталась. Но всё же была разница, тонкая, как нить, она рассекала сознание на два поля: смерть незнакомого человека вызывает сочувствие, жалость, иногда даже откровенную скорбь. Со смертью близкого человек теряет часть своей души. Как пожарник искренне плачет над ребенком, которого не сумел спасти из пожара, но если он не смог спасти собственное дитя… Кира же пустила в собственный дом пиромана и дала ему доступ к огню. — Это я виновата. Кира повторяла это предложение уже в который раз. Она искренне занималась самобичеванием и, казалось, не замечала ничего вокруг. Но я заметил крохотный огонёк надежды в её глазах. Что я скажу ей: она не виновата, никто не мог предположить такого, на ней нет никакой вины. — Да, Кира, вы виноваты. Эти слова не вырвались у меня случайно, я ответил ей намеренно и осознанно, хоть и мне было несколько жаль видеть, как крохотный свет в глазах гаснет. Я присел возле неё, положив руку на плечо и заставив развернуться ко мне. Кира смотрела куда-то над моим левым предплечьем, где, как известно, сидел личный черт каждого человека. Сейчас она казалась очень хрупкой, надломленной куклой, у которой кто-то украл стеклянные глаза, оставив одни провалы глазниц. Но я продолжил, просто не имел права останавливаться. — Вы виноваты, Кира. Вы отвечаете за этот филиал, мало того, ещё и за всё движение ОЗК. Ваши ошибки, Кира, — это мертвые киборги утопленные в ведре, как котята. Вы не проверили этого Рамона, просто потому что у вас не было времени. Вы поддались эмоциям, соблазнились внешностью, проглядев гнилое нутро. И, Кира, вы должны были, просто обязаны были знать людей, которые на вас работают. Прощупывать, проверять, не доверять. Никому не доверять, каким бы благонадежным доктором не был Верде, каким бы веселым красавчиком не был Торрес. ОЗК будет притягивать не только тех, кто добр и отзывчив, а и сумасшедших, подонков, мразей отборнейших сортов. И это, госпожа Гибульская, ваша задача отсеивать их, так сказать, отстреливать на подлете. Кира молча смотрела на меня, то открывая, то закрывая рот, как выброшенная на берег рыбина. Что-то в её лице неуловимо менялось, сменяя ту страшную маску покорности судьбе. — Если сейчас в вашей хорошенькой головке порхают мысли о суициде, как о приятном для всех исходе, то смерть Дерила была напрасной. Потому, Кира, соберитесь. Делайте это как хотите: напейтесь, бунтуйте, кричите, побейтесь об стену, но у вас сотни подопечных на множестве планет. У вас филиал, который похож на склеп, вам нужно выйти и поговорить с другими, успокоить их, поддержать. Потому что, Кира, вы взяли знамя и сели на коня, фигурально выражаясь, и в гуще битвы, видя смерть, не имеете права заламывать руки. Если хотите это сделать, то просто дезертируйте и передайте всё другому. И, если нужно, я дам вам таблетки. — Не надо. Кира медленно просыпалась, взгляд из расфокусированного стал осмысленным. Я помню, как кивнул и вышел, но совершенно не помню, как добрался до своего кабинета. Сейчас я смотрю на эту запись и не могу вспомнить, правда ли я сказал всё это Кире, или всего лишь хотел, но промолчал? Желания и сил вести заметки дальше у меня нет. *** Занавески на открытом окне раздувал легкий, весенний ветерок. В кабинете было пусто, его хозяин, видимо, покинул его совсем недавно, если судить о остывающем кофе на столе, а также открытом планшете с незаконченным текстом. Гибкая фигурка легко перемахнула через подоконник, не задев прозрачный тюль, и, не осматриваясь, подошла к столу с открытыми вирт-окнами. Пробежавшись по открытым файлам, нарушитель спокойствия уселся на диванчик, закинув ноги на низкую спинку мебели, и принялся ждать. Вскоре дверь с шипением открылась и на пороге появился немолодой мужчина, зажавший в руках поднос с обедом. По комнате разнесся приятный аромат жареного мяса. — Привет, Верде. Приятного аппетита, — нежданный гость сел на диване, скрестив ноги в драных джинсах. К чести хозяина кабинета, тот не стал вскрикивать или театрально ронять поднос, а аккуратно поставил его на край стола, убедившись в стабильности стоявших на нем тарелок, и лишь потом обернулся к посетителю. — Где тебя носило, Чиж?