1996
Если бы у Чонина когда-либо спросили о настоящей любви, то он, не задумываясь, назвал бы имя Бэкхёна. Он рассказал бы о нём так тепло и влюблённо, что мурашки побежали б по коже от сияющих глаз цвета шоколада и расцветающей на красивых губах тёплой улыбки. Чонин никогда не думал, что полюбить кого-то настолько сильно вообще возможно. И уверенность в том, что он никогда больше не сможет чувствовать те же чувства к другому человеку могла бы поразить любого. Чонин и не задумывался о горькой безответности своей любви, считая, что Бэкхён — его единственная слабость. Сильная и большая. Платоническая любовь, к которой он относился с трепетом и безграничной нежностью. Но... ничто ведь не вечно, правда? Жизнь человека слишком коротка, чтобы мечтать о вечности и верить в неё. Если задуматься, у каждого из нас есть своя собственная бесконечность — она может длиться несколько лет или же всего минуту, нет, лишь секунду, пролететь мимолётом, но при этом заставить нас почувствовать её поглощающую душу и сердце глубину. Ведь каждый может создать эту вечность. Собственную и неповторимую. Вечность в фотографиях и кино, музыке и танцах, искусстве и поэзии, минутах, небе и воде. Вечность в себе. И бесконечность в единственном человеке. Жизнь коротка, но не у Чонина. Первое своё восемнадцатилетие Ким Чонин отметил ровно пятнадцать лет назад. Больше он не взрослел. Однажды в его маленьком мире где-то глубоко внутри что-то безвозвратно обрушилось. В день рождения Бэкхёна на тонком запястье парня чёрным медленным сиянием появилось число девятнадцать и так же неторопливо исчезло. Бён уже несколько месяцев встречался с другим, и лишь тогда Чонин понял, что прежде он никогда не задумывался о том, что Бэкхён, кажется, не его человек. Бэкхён относился к нему как к младшему брату, любил, но всегда держал дистанцию, и эту тонкую грань Чонин никогда даже не пытался переходить. Слишком сильно ценил дружбу старшего и держал всё в себе: слова, чувства, взгляды и прикосновения. Иногда Чонин даже завидовал Бэкхёну. Ведь встретить именно своего человека было непросто. В мире насчитывалось 5,815,392,305 человек. Некоторые испугались. Некоторые вернулись домой. Некоторые подумали, что кое-что можно сделать через день, другие же просто посмотрели правде в глаза. Некоторые из них — злые люди. Они воюют с добром, а некоторые — со злом. Пять миллиардов человек в мире, пять миллиардов душ, а иногда все, что вам нужно, это один человек. И шансы встретить свою судьбу, чтобы жить с ним и состариться вместе, счастливо и влюблённо, почти равны нулю. У Кима было немало знакомых, что не взрослели веками. Он всегда с грустью слушал их истории о том, что долгая жизнь — это не так уж и круто, как об этом считают люди. Слушал и проклинал свою жизнь за то, что Бэкхён — судьба другого. Его звали Пак Чанёль. И нет, Чонин не ненавидел его. До встречи с Чанёлем, Бэкхён отметил двадцать своих восемнадцатилетий. Чанёль же был на четыре года младше, и восемнадцалетий у него было всего шестнадцать по счёту. Пак был высоким и широкоплечим, а Бэкхён рядом с ним казался маленьким и нежным. Таким, какими бывают белые ландыши, цветущие весной. Ким Чонин искренне считал их милой парой. Бэкхён был счастлив. Но Чонин не пытался обманывать себя тем, что, пока старшему хорошо, то и у него всё просто отлично. Чонину было больно, и это невозможно было изменить. И излечить раны на душе было нельзя. По крайней мере, не сейчас. Это было нормально. Ведь видеть яркую улыбку любимого человека, предназначенную другому, убивало, заставляя сердце сжиматься от приступов боли, и кричать в тишине, кричать тишиной, чтобы остановить крушения и успокоить сжигающий все огонь внутри себя. Разве это не странно? Как можно ощущать боль в груди и желудке, если в действительности болят ваши чувства? Своё шестнадцатое восемнадцатилетие Чонин провёл в одиночестве. Слава богу, родители были на отдыхе где-то у моря и ему не пришлось праздновать. Он и не хотел. Не видел смысла. Где-то в полдень позвонил с поздравлениями Бэкхён. На смуглом лице машинально появилась улыбка. Но уголки губ так же резко опустились, когда он услышал голос Чанёля, басом зовущего Бэкхёна обратно в кровать, говоря, что он уже соскучился по нему. Ответ Бэкхёна, мелодией застрявший в голове, заставил Кима кусать губы и сжимать пальцы, чтобы не закричать от отчаяния. Бэкхён никогда не говорил с Чонином так красиво. — С тобой всё в порядке? Хочешь, я приеду к тебе? — внезапно спросил старший. Отвечать на это Чонину просто не хватило сил. Он лишь покачал головой, забыв о том, что Бён его не видит. — Чонин? Как же сильно он любил слышать своё имя, вырывающееся из уст Бэкхёна... — Да, хён? — Ты точно хочешь остаться сегодня один? Это ведь твой день. Нельзя так. — А если я попрошу, ты придёшь? — Тогда мы с Чанёлем сейчас же пойдём выбирать для тебя торт! Тебе ведь нравится клубничный? Ты знал, что Чанёль владеет пекарней? Там, кстати, очень вкусно готовят. Мы будем у тебя через час, ты только жди, — оживлённо затараторил Бэкхён. — Только ты один, хён. Я правда... хочу быть с тобой. Чтобы только ты и я. Хотя бы сегодня, — Чонин пожалел о сказанном сразу же, прикусил нижнюю губу и закрыл веки, почувствовав как в глазах становится влажно. Ответом послужило секундное молчание. Молчание словно вечность. Он услышал тяжёлый вздох старшего и сильнее прижал телефон к уху. — Пожалуйста, не молчи. Скажи что-нибудь. Скажи, как сильно ненавидишь меня. Говори, что тебе жаль. Что я выгляжу жалко сейчас. Но не молчи. Хён... Твоё молчание убивает меня. — Я не могу. Это неправильно, ты же знаешь, я очень люблю тебя. — Любишь, — подтвердил слова Бэкхёна Чонин. — Но не так. Не так, как мне нужно. Ты понимаешь? Мне тяжело притворяться, что всё в порядке. Десять лет, хён. Я дружу с тобой уже десять чёртовых лет. И я всегда любил тебя совсем не по-дружески. Ты — моё всё. Ты ведь знаешь это. Догадался. Не глупый же. — Это пройдёт. Всё будет в порядке, — Бён знал, что это звучит не утешающе, но он понятия не имел, как ответить на слова младшего. Не знал, как будет лучше для него. Не хотел ранить. Не хотел. Ведь Чонин был ему так дорог. — Я с тобой. Я всегда буду рядом. Если я встречаюсь с Чанёлем, это не значит, что ты для меня стал никем. Ты мой лучший друг, и я люблю тебя, Чонин. — Но ты будешь взрослеть! Я буду видеть то, как ты стареешь! — Чонин повысил голос, процедив слова сквозь сжатые зубы. — Давай просто остановимся. — О чём ты? — Чанёль... Тебе с ним хорошо? Ты же с ним счастлив? — Конечно. — Ты его любишь. И он тебя тоже. Сильно. Я не слепой. У вас крепкая связь, и я это отчётливо вижу. Но мне больно на это смотреть. Я не хочу стать обузой для тебя. Мои чувства... Не хочу, чтобы тебе было неловко и тревожно из-за меня. Прости, но давай с этого дня держать дистанцию? — Я не могу. Точнее, я не согласен. Ты слишком важен для меня, Чонин, — Бэкхён покачал головой. — Хён, хотя бы сейчас... Подумай и обо мне. Я не могу, понимаешь? Это настоящее искусство — сдерживать собственные чувства. Я долгое время был хорошим художником. Но не сейчас, хён. Не сейчас. — И что ты предлагаешь? — Просто забудь. Обо мне. Обо всём. И я забуду. По крайней мере, я надеюсь на это, — прозвучало тихо, но уверенно и твёрдо. Чонин даже не позволил Бэкхёну ответить, сбросил звонок и кинул телефон где-то рядом. Сдаваться — не в его правилах. Но, похоже, пришло время. Порой нам приходится принимать решения сквозь боль, чувствовать себя разбитыми и опустошенными, и поступать не так, как хотелось бы, а как нужно.2043
Каждый раз видя Бэкхёна, Чонин не мог не замечать в нём необратимые изменения. Физические. Перемены в привычках, действиях, словах. Он каждой частью себя ощущал, как сильно меняли годы любимого. Бэкхён взрослел. Бэкхён старел. Время для их с Чанёлем счастья бежало. Оно без оглядки летело вперёд. После того разговора они редко пересекались. Но Чонин никогда не забывал о нём. Каждая секунда таилась в Бэкхёне. Бэкхён умер, когда Чонин отметил своё шестьдесят второе восемнадцатилетие. Месяц спустя скончался Чанёль. Теперь же вся его жизнь — история о жестокой судьбе. История, ломающая рёбра изнутри. История, которая казалась нескончаемой болью. И Чонин не мог совладать с болью, раз уж сознательно избрал стезю страданий. Бэкхён был неизлечимой болезнью. А сейчас, во всей этой трагедии, Чонин просто существовал, не в силах что-то изменить. Всё, что его окружало и делало его длинную жизнь хотя бы чуточку ярче, перестало являться таковым. Казалось, будто время остановилось только для Чонина. Будто для него оно было на паузе и не хотело двигаться вперёд. Может, Чонин однажды тоже найдёт своё? Может, в другой жизни?