Я видел пьяниц с мудрыми глазами И падших женщин с ликом чистоты. Я знаю сильных, что взахлеб рыдают, И слабых, что несут кресты. Молись тогда, когда реально веришь; Живи лишь с тем, кого ты любишь сам. Гони прочь тех, кого ты ненавидишь; И доверяй глазам, а не пустым словам. Георгий Шелд
***
Если бы у Чимина спросили, какой момент своей жизни он хотел бы изменить, то парень, ни на минуту не медля, ответил бы: «Именно тот день, когда он потерял её». Пак не мечтатель и, конечно же, не носит розовые очки, он абсолютно точно знает, что не просто потерял когда-то свою любимую… он самолично отрезал крылья их любви. И Чимин готов нести этот крест до конца своей жизни, ни разу не переложив свою вину на Лису. Но на деле же Пак Чимин жуткий эгоист, он и сам в этом признаётся. Предав однажды — предаст и во второй раз, вот только он сомневается, что, полюбив Монобан, он сможет разлюбить её и влюбиться в другую, хотя… да и изменить Пак согласен лишь день, «когда потерял её», а не день, когда решил потрахаться с шикарной блондинкой из клуба. Но это никогда не меняло того факта, что он действительно любил Лису. Да и та блондинка была на неё до чёртиков похожа. Пак Чимин просто помешан на Лисе. Будучи выходцем из достаточно богатой семьи и не обделённый вниманием и любовью, Чимин привык, что всё, чего он хотел — всегда доставалось ему, и на деле не было важно, каких усилий ему это стоило. Чаще всего это доставалось упорным трудом, семья никогда не поддакивала ему, несмотря на то, что он являлся единственным отпрыском семьи Пак. Родители хотели вырастить из Чимина человека, который способен всего добиться сам, даже и большой ценой, поэтому они заставляли его бороться и добиваться целей даже через огромные жертвы. Монобан никогда не была исключением. Он встретил её однажды, будучи студентом по обмену в Таиланде, идущей домой в школьной форме, что отлично подчёркивала все достоинства её фигуры, и танцующей, с наушниками в ушах. Она запала в его душу с первого взгляда. Хотя Пак в эту любовь с первого взгляда никогда не верил и потому просто вернулся домой по окончании учёбы, ведь это был его последний день там, но всё же Лиса не вылетала из его головы слишком долго, и спустя два месяца он решился и вернулся за ней. Помня лишь её танцующий образ и место «их встречи», он пытался разыскать её по видеокамерам, но безуспешно, ведь прошло слишком много времени, ни одна запись не осталась сохранённой. И на седьмой день поисков, когда Чимин, отчаявшись, вновь вернулся на то самое место, он снова встретил её. В той же самой школьной форме, с наушниками, но в этот раз не танцующей, а рыдающей. Монобан больше не желала жить. А Чимин стал тем, кто ей это желание навязал, заставил её верить в лучшее и, в конце концов, он был тем, кто влюбил её в себя. На всю жизнь. Навсегда. Монобан с того момента всегда была ему верна, даже сейчас. Но если быть уж до конца честным, Чимин, на самом деле, этого не понимал. Он не понимал ни любви, ни своей помешанности на Лисе, ни её верности. Он просто её хотел, и он просто её получил. Семейная любовь тоже была не из простых. Она начиналась там, где Чимин делал всё, чтобы порадовать родителей, и добивался всех высоких поставленных родителями целей, и заканчивалась там, где Пак делал непроизвольную, самую ничтожную ошибку. А когда Чимин осознал, что с ним происходит что-то странное по отношению к тайке — он решил опровергать свои искренние чувства и бежать. Залить душу огромным количеством алкоголя и просто забыть о ней и не вспоминать. Что у него получалось просто из рук вон плохо.***
— Кстати… — медленно протянул Сехун, пуская руку в волосы и зачёсывая их назад, будто бы сдерживая приступ гнева. — Божество или кто ты там. Ты сказал, что воссоздал людей из пепла и дал им желание жить. Смысл жизни… вот только тут кое-что разнится. Лично я не вижу смысла в этой чёртовой жизни, если ты вправду Бог, то соизволь изъясниться, почему я должен существовать по твоей воле? Влачить своё бренное тело по этому миру, не имея никаких целей. Почему ты всегда поступаешь, как эгоист? — сын Сатаны тяжело выдохнул и уставился своими ясными глазами на Бога. Джонхён вздрогнул. Он наблюдал за Сехуном некоторое время и всегда считал его явной ошибкой природы. Заносчивый, грубый глупец, что принимал людей за какой-то материал. Где он просмотрел? Что он упустил? Неужели это он на самом деле величайший глупец? Ведь яблоко от яблони… на деле Сехун… его глаза говорят о большем, чем он сам. Сын Сатаны полон грусти настолько же, насколько и его собственный отец. И вёл себя он так не потому, что был избалованным ребёнком, а как раз таки потому, что слишком о многом знал и думал. Как и его отец. — Почему ты всегда поступаешь, как эгоист? — сатана выдохнул клуб дыма вверх, наблюдая за ночным небом, сидя на своем излюбленном месте, на краю крыши самого высокого здания в центре Сингапура, и свесив при этом ноги вниз. — А что я? — ухмыльнувшись, улыбается сидящий рядом Джонхён, отбирая у первого сигарету и выбрасывая её куда-то туда, к первому этажу, в бездну, совершенно не беспокоясь о прохожих. — Заставляешь чувствовать себя нужным, но в то же время не считаешь меня нужным. Ты просто привык ко мне, вот и всё. Держишь при себе только лишь ради себя. Разве не так поступают эгоисты? — уголки губ Юнги грустно приподнялись, и он вытащил из внутреннего кармана кожаной куртки новую ментоловую сигарету, засунул её в рот и заставил огонь зажечься. — А ведь он прав… — Юнги завёл руки за спину и соединил их в замок, весело улыбаясь и показывая свои зубы и верхнюю десну. — О чём ты?.. — Джонхёну потребовалось больше двадцати секунд, чтобы вернуться в настоящее и стереть из своей памяти того старого Юнги. И когда он вообще в последний раз видел, чтобы Сатана улыбался? — Сколько ни думай, он верно говорит. Я ведь и сам-то смысла в этой жизни никогда не видел. Всегда следовал за тобой, узнавал что-то новое, в какой-то степени даже чересчур интересное для меня и, впрочем, считал, что этого достаточно, чтобы жить. Знаешь, истинно я задумался об этом бытие именно в тот момент, когда встретил, а после и потерял ЫнЧжи. Я жил столько тысяч лет, не задумываясь о столь высоких вещах, а он… — сатана указал на своего сына. — Люди ведь и действительно удивляют, да? Может быть… из-за страха перед смертью? Или осознания того, что дни их сочтены? Оттого, что у них есть рамки, они стараются в них уложиться. А у нас этих рамок никогда не было, вот мы и не спешили думать об этом… точнее, я. Знаешь, если считать то, что ты говорил о «падших» ангелах, правдой, то моя теория имеет место быть. Ты тоже испугался смерти, и потому решил, что будет лучше самому выбрать время, не так ли? Уголки губ Бога дрогнули, и в глазах едва мелькнула солёная жидкость. Что-то снова идёт не так, он опять не хочет покидать Юнги, а ведь недавно он наконец решился на это. Смог отказаться от всего и сделать этот шаг… снова. Ему снова страшно, Юнги, как обычно, оказался прав. Несколько тысяч лет назад. — Прошу вас, спасите меня! Со всей силы толкая золотые ворота, парень наконец их отворил и бежал вперёд так быстро, насколько он вообще способен. Молодой ангел, что изо дня в день хвастался своими прекрасными белыми крыльями с размером, при раскрытии, более двух метров и своим бессмертием, теперь же жалел о том, что вообще эти крылья имел. Он преодолел огромный путь, чтобы добраться до него и уже обессилился от непрерывного крика. Правое крыло начало темнеть и постепенно превращаться в пепел. Ангела будто бы подожгли невидимым огнём. За золотыми воротами виднелась ещё одна дверь, ангел, не задумываясь даже о том, чтобы постучать, тут же открыл её, тратя на это все свои оставшиеся силы, и тут же упал на колени, ведь это самое труднодоступное для ангелов место, здесь слишком много энергии и мыслей, обычный мозг не выдерживал такого напряжения. Покои Бога. И потому ангелы не выдерживали и пары минут нахождения здесь. И его время пошло. Джонхён, что сидел за своим рабочим столом, напротив двери, удивленно распахнул глаза, сперва его внимание привлекла невежливость одного из подопечных, а после, при виде крыльев разных цветов, Джонхён испуганно затаил дыхание. Такое бывало и ранее, ведь когда ангелы самовольно падали на землю, они либо теряли крылья, либо всё ещё имели их, но уже чёрного цвета. Но чтобы на небесах и кто-то с чёрными крыльями? Бог настороженно наблюдал за тем, как ангел, что больше не кричал из-за изнеможения, всё так же продолжая стоять на коленях, будто бы задыхался и пытался поймать руками воздух, а после и удержать его в груди, пока не заметил, как от крыла этого ангела стал сыпаться песок. Джонхён тут же поднялся со своего места и быстро преодолел расстояние между ними. В теории Бога, все живые существа были воссозданы из пепла, и если живое существо превращается обратно в пепел… то это нельзя никак объяснить, кроме как тем, что Бог вдохнул в это существо слишком мало желания жить или… что же ещё? Но проблема была в том, что у Бога не было времени об этом думать. Ангел испарялся у него прямо на глазах, и он просто не мог в это поверить. Говорят, что именно Бог вдохнул жизнь в человека, как мастер своего дела с любовью создаёт своё искусство, так и он подарил своим творениям любовь, веру в жизнь и ее смысл. Но раз ангел распадался и превращался в пепел, значит ли это, что он всё, подаренное Богом, потерял? — Эй! Послушай меня! Слушай только мой голос. Вспомни! Вспомни все дни, проведённые в этом мире. Вспомни людей, что окружают тебя, природу, что откликается на твой зов. Попытайся воспроизвести самые лучшие моменты за всю свою жизнь в своей голове. Не уступай грусти, верь в себя. Не сдавайся. Найди новый смысл для себя, не теряйся!.. — Бог говорил так много и быстро, что и сам не заметил, как на деле от ангела осталась лишь одна пыль. «Не успел», «И что это вообще было?» Страх окутал Бога с ног до головы. Ангел, высшее существо, что жило больше человека тысячу и более раз, вернулся в своё первоначальное состояние — ничтожную пыль, что теперь будет разносить ветром по всему этому бренному миру. И как так получилось? Что теперь ожидает остальных? «Пыль», — вертится слово в голове у Бога. Он вернётся в своё первоначальное существование? Когда он не мог ни говорить, ни ходить, ни понимать? Когда его попросту даже практически и не существовало? В ту самую форму? Нет. Он не может этого позволить. Слишком страшно. Это страшнее, чем умереть. Но… разве, умерев, Бог не превратится в пыль, как и остальные? Нет, он переродится, ведь у него появится новая цель, новый смысл жизни, но только в том случае, если он не просто умрёт, а…***
Джонхён тяжело вздохнул, убирая со своего лица наигранную улыбку, и наконец открыл свою душу. Раскрыл то, что хранил в себе тысячелетиями. То, что хотел бы оставить тайной навсегда, но более не мог. Бог обличил истинного себя: — Мне все ужасно надоело. Я уже просто устал, понимаете? Доброта, любовь, мир во всем мире… чёрт возьми, почему? Почему это должен был контролировать именно я все время? Я ведь такой же, как и остальные. Все мы смертные, как ни крути, просто кто-то живёт намного больше. Да и вообще, что такое смерть, Юнги? Её не существует. Все мы изначально существовали, но не могли не только этого осознать, но и чувствовать. Общаться друг с другом. Мы даже не знали, что есть такие же, как и мы. Ах… — Джонхён пустил истеричный смешок и вновь натянул свою фирменную улыбку. — Впрочем, никто всё равно ничего из этого не мог понять. Кроме меня. Я сходил с ума. Одиночество? Нет! — он отрицательно завертел головой и указательным пальцем, а затем посмотрел на небо. — Страшнее одиночества была невозможность понять, что такое это «одиночество». Юнги всё это прекрасно знал. Он всё это уже давно прекрасно осознал: если уж ему самому всё надоело спустя столько времени, то что уж говорить про того, кто жил намного дольше? Это было очень легко понять, если хоть одну минуту подумать о других, не только о себе, а у Сатаны это времени было с целый вагон и маленькую тележку. На самом-то деле, Юнги довольно часто задумывался о других существах, не только о Боге. Ему было очень интересно узнать, что думают об этой жизни другие. К примеру, почему люди делают поспешные выводы, неверные шаги? Почему они ничего не предпринимают, когда могут? Почему пытаются отвернуться друг от друга? Да и вообще, Юнги считал людей самыми странными, после богомолов и других существ, что едят себе подобных, и для которых это в порядке вещей. Сатану аж передёрнуло, когда он вспомнил, что и сам был свидетелем одного из таких случаев. О таком лучше никогда не вспоминать. — В общем, я понял. Ты считаешь меня единственным, кто подходит на роль твоего убийцы. Если бы точнее, то ты уверен, что у меня достаточно силы, чтобы тебя свергнуть, верно? — не сводя взгляда с Бога, всё продолжал Сатана. — Но что же делать? У меня не было в планах такого. Я всю свою жизнь только и мечтал, что спокойно существовать. Теперь у меня есть сын, ЫнЧжи воскресить — это пару пустяков… — Юнги замолчал на пару секунд, обдумывая то, что сам только что произнёс, и странная мысль, что всё крутилась в голове, неожиданно заставила Сатану очень сильно задуматься: — Стой. Я всё думал, что что-то не сходится! И вот что. Если все мы превращаемся после смерти в пыль, то какого чёрта наши души продолжают дальше существовать? — брови Юнги свелись к переносице: действительно, это слишком уж странно и разнится с тем, что всё это время говорил Бог. — Я уж думал, ты не не спросишь, — усмехнулся Джонхён, но всё же поспешил ответить: — Всё просто. Никто не умирает до тех пор, пока не заполнит свой лимит памяти. Опережая твой вопрос, я скажу, что у каждого он свой. Для кого-то это десять лет, двадцать… а для кого-то и все тысячелетия. Но всё же, в среднем у человека всего сто лет, так что мы не давали никому существовать на земле больше ста двадцати лет в среднем. Как только судьба узнавала, что у кого-то скоро закончится этот лимит — мы забирали этого человека из мира живых примерно за два года до его настоящего исчезновения. Я это делал для того, чтобы тщательнее изучить это явление, но пока ни к какому выводу в итоге не пришёл. Сколько бы раз Сатана не сомневался в истинности слов Бога, сколько бы раз он не пытался говорить самому себя, что это всё настоящий бред — в голове отчётливо вспоминалась одна грёбанная мысль: Бог никогда не врёт. — Хорошо, — наконец сдался Юнги. Уже давно пора заканчивать этот цирк. — И чем же я тебе помогу? Будто бы я смогу победить тебя в дурацкой схватке. Ты ведь в любом случае сильнее. Или собираешься спокойно стоять, пока я буду делать тщетные попытки нанести тебе урон? Так это то же самое, что и самоубийство. В таком случае, мог бы просто выпить мышьяк, — Сатана пожал плечами и перевёл свой взгляд на сына. Сехун о чём-то усиленно думал, смотря на Бога, и даже не моргал. — Во-первых, на мне такое не работает, а во-вторых, самоубийство — это грех. Джонхён много лет думал об этом моменте. Он так много размышлял о том, как всё-таки Сатана сумеет прекратить его жизнь. Было столько идей и мыслей, что однажды Бог испугался сам себя. Ведь это действительно странно: так одержимо думать о методах собственного убийства. — Ты ведь сам эти грехи напридумывал, так и в чём смысл? Что ты теперь мне прикажешь сделать? Как я вообще могу прекратить твоё существование, чёртово божество? — Юнги фыркнул, так и не убрав своего взгляда с Сехуна, всё пытаясь в то же время понять, какие мысли овладевают существо, что наполовину человек, а наполовину демон… да и вообще, не считаются ли теперь демоны людьми? Значит, он просто человек, может быть только умнее обычных людей. Красивее… спортивнее… ну, ещё и проживёт на чуточку больше. Юнги улыбнулся от счастья, сам того не осознавая. Сын может стать для него настоящим смыслом в этой идиотской жизни. — Ты должен отыскать мой настоящий смысл жизни и заставить меня поверить в то, что его больше нет. Умерев, Бог не превратится в пыль, как остальные. Правда в том, что он переродится, ведь у него появится новая цель, новый смысл жизни, но только в том случае, если он не просто умрёт, а избавится от старого смысла навсегда...— в это, по-крайней мере, верил сам Джонхен