Health

юнги ненавидит эту блядскую цветную капусту, но с удивительным спокойствием и странной улыбкой варит её в малюсенькой кастрюле, которую тэхён приволок из какой-то задрипаной лавчонки. эту кастрюлю юнги тоже не любит, ибо цветом она больше похожа на протухший баклажан. а баклажаны он терпеть не может. тем более тухлые. но меж тем шуга уже вот как год и семь месяцев ест одну «здоровую пищу», список которой состоит из продуктов, которые он всем своим фастфудным сердцем ненавидит. а все потому что тэхен — ебаный зожник, который и своего хёна, «болезненного из-за всей этой вредной пищи», в это дерьмо втянул. мин даже не знает, что изменилось (и изменилось ли вообще) в его организме после такой «оздоровительной терапии», но точно осознает, что просто обязан был вмазать тэхёну за потерянные на многие месяцы возможности поесть шикарнейших и вредных полуфабрикатов, фастфуда и просто еды, жареной на масле. — знаешь, тэ, а я ведь тебя люблю. в ответ на его слова — ничего. юнги слушает, как бурлит вода и смотрит на пузырьки так, будто их нет вовсе. — не отвечаешь, да? ну молчи, молчи. отточенными, как на параде, движениями, мин перекладывает переваренную (как и всегда) капусту в две тарелки и ставит их на стол. он улыбается. устало так и вымученно улыбается, что, кажется, лучше было бы ему уснуть и не проснуться. — соли нет, так что все, как ты любишь. и снова улыбка. а потом он срывается. утыкается лицом в ладони и молчит, но внутри у него третья мировая, которая перелопачивает все что можно и нельзя. и юнги бы плакал, но семь месяцев назад он умер. а у мертвых, как известно, слёз не бывает. и не обязательно для этого умирать телом. с другого конца стола на него смотрит тэхён. вернее, его фотография в рамке. с тонкой черной лентой в правом нижнем углу.