Людям было плевать. Они шли мимо.
Я присел рядом и прикрыл её зонтом. Рыдания не прекратились и даже не затихли. Я — тогда двадцати семи летний мужчина — не знал, что делать, что говорить. Она упала на моё плечо, вцепилась побелевшими от холода пальчиками в чёрную ткань куртки — жёсткую, как и я тогда. Я сидел и ждал, пока девочка проплачется. Боялся даже тронуть, не то что предложить зайти в подъезд — там теплее — вдруг она испугается и всё станет хуже? Я ждал пока она успокоится, извинится и уйдёт, но она плакала и плакала. Солнце уже давно село, а девочка, наконец, затихла. Я ждал. Ждал, как терпеливый и преданный пёс. Она уснула на моём плече, стискивая ткань куртки в маленький кулачок. Я взял девочку на руки и унёс в свой район, подъезд, свою квартиру. Не оставлять же ангела на улице? Дома я раздел её, вытер и укрыл тёплым одеялом. На хрупкое невинное тело даже не смотрел как на предмет для плотских утех. Она слишком чиста для такого. Я даже не допускал такой мысли. Она проснулась около десяти. Был выходной и я прибирался, чтобы гостья не засмеяла холостяцкий бардак. Она кричала, а потом плакала. Долго, горько, но не всхлипывала. Смотрела на меня с больным «за что?», поджимала худые ноги, прятала грудь одеялом и тяжело дышала. — Зачем вы это сделали?.. Я честно не понял и пожал плечами: — Ты могла замёрзнуть, умереть или попасть не в те руки... Она перебила. — Зачем вы меня... Из...на... Вновь слёзы. Но на этот раз я понял. — Я не трогал тебя. Она хотела верить, но не могла — боялась. А я просто курил и наблюдал. Маленькая, прекрасная, чистая. — Дайте, пожалуйста, зеркало, одежду и пустите в ванную... если можно. Она говорила робко, тихо и явно стеснялась того, что собиралась сделать. — Я правда тебя не трогал. Но делай так, как знаешь. Все требования, за исключением одежды, выполнены. Она ушла, всё ещё всхлипывая. Пока девочка отсутствовала, я успел закончить приготовление завтрака. И когда она, успокоившаяся, умытая и тихая, вернулась в комнату, я сидел на своём кресле и курил. Девочка осторожно положила зеркало на тумбочку и, придерживая одеяло, внимательно рассматривала диван. Искала кровь. Совсем невинна. Во всём. — Тогда зачем меня раздели и кто? Голос тихий, спокойный, но стойкий. Она уверена. — Я. — Зачем? — Ты замёрзла. Словно рыба, брошенная на берег, она шевелила губами. С трудом верила, что не всех интересует секс? — Одежду, пожалуйста... Я дал ей свою футболку. Самую длинную из тех, что нашёл. — Не высохла ещё. Она кивнула, надела футболку, поправила и лишь тогда с её тела соскользнуло белое тёплое одеяло. Я просто сидел и получал эстетическое, чистое удовольствие от наблюдения за ней. Она неловко переступала ногами, сжималась, прикрывая наготу. Ребёнок... Завтрак был забавным. Она постоянно поправляла свои русые волосы, неловко «ломала» пальцы и горбилась, чтобы скрыть грудь. Я слишком смело положил ей руку на спину, заставляя выпрямиться, и прямо сказал, что мне всё равно и я всё уже видел. Она сидела красная, словно спелый томат. — Чхи! — Будь здорова. — Спас... Чхи-чхи! Заболела всё-таки. Она брыкалась, пищала и чуть вновь не заплакала, когда я грубо взял её на руки. А я лишь унёс девчонку на диван, где оставил под двумя одеялами. Она получила градусник, таблетки и «Терафлю», позвонила маме, чтобы сказать, что остаётся у друга, вновь почти рыдая. Вечером я позволил себе спросить, в чём же дело. Всё было слишком просто — парень-дрянь-тряпка, интересующийся лишь её телом. А когда не получил желаемого — от ворот поворот и на улицу. Тогда она осталась на четыре дня. Уже спокойно одевала мои футболки, сидела рядом за просмотром фильма, но так же прикрывалась и краснела. — Мы продолжили общение и после её возвращения домой, к родителям. Ходили гулять, в кафе и парки, посещали кино и театры. Я убрал остаток сигареты в пепельницу и продолжил, откинувшись на спинку стула: — Мне всегда было важно, чтобы она поела, чтобы ей было тепло и хорошо. Я не хотел её в сексуальном смысле. Я хотел обнимать её в кино и просыпаться от её нежных поцелуев... Да, она оставалась у меня часто. Мы просто спали рядом, в обнимку. Я просто хотел находиться с ней рядом. Мне нравилось смотреть, как она ест сладкое и как нелепо вытирается рукавом, как каждый раз смущается, когда я застукиваю её за переодеванием, кручениями перед зеркалом или пением в душе. Мне нравилось, как ей звонят разные парни, а она просто говорила: «Гуляю с любимым»... Я вдруг вспомнил всех её знакомых, которых она в один момент послала далеко и надолго. — Она была не такая, как все... Она любила меня не так, как все. Она любила меня искренне и наивно... И я её... Очень сильно. Она была моей маленькой девочкой... Наивным любимым ангелом. Ты долго смотрел на меня, представлял её, а я вспоминал её же. — Тогда почему вы расстались? — Ты отмахнулся от бармена, предлагающего налить ещё бокал. — Девочка выросла... — Но?.. Оно должно здесь быть! — Но для меня навсегда осталась маленькой девочкой. Перед глазами её образ. Растрёпанные лёгкие волосы, всегда распущенные и ангельские глазки, когда она смотрела на меня с восхищением. К ней никто не приставал и даже не пытался пригласить на выпускной бал — знали, что получат. Я всегда был рядом. Было нужно — мчался с работы. Меня уважали все знакомые за, как они говорили, «чистые помыслы» и ненавидели её родители, думающие, что я педофил, совративший их ребёнка. Однажды она чуть не покончила с собой. Я так испугался, что всю ночь и весь следующий день сидел у двери её палаты, не слушая гнев её родителей. — Я не могла без тебя... Они отправили её к психологу и заставили забыть меня. Посадили под домашний арест, забрали ноутбук и телефон, закрыли дверь и окно. Она разбила зеркало и порезала руки. К счастью, нашли вовремя. Я рыдал как сучка, называл её глупой и дурой, целовал каждый шрам на этих бледных руках, синих от синяков и бледных вен. Её родители рыдали и смотрели на меня чуть менее враждебно. Но лишь ради неё. От размышлений меня вновь прервал ты, виновато почёсывая затылок. — А как же твоя новая девушка? Я усмехнулся. — А, эта... Она разукрашеная идиотка. Я не запрещаю ей курить и бухать, мне плевать, во что она одета, мне всё равно, что она чувствует. Я хочу её трахать и ненавижу просыпаться рядом с ней по утрам... Мне нужно лишь тело. Вбиваться в него, вымещая всю боль. Я сидел и чувствовал, как по щеке катится мерзкая слеза. Ладно, ты ведь никому не скажешь. Я медлил. — Я всего лишь хочу её. Пустая пачка сигарет улетела в урну, на другую сторону этой небольшой комнатки, в которой мы сидели. И я попал. — А ту... Вот ту я любил... И люблю до сих пор... Больно. Просто чертовски больно от мысли, что всё так просто закончилось. Родители увезли её в другой город, чтобы она была как можно дальше от меня. А ведь я приготовил ей такой подарок на восемнадцатилетие... Букет из сотни и одной розы, поездку на море и билет на концерт любимой группы.но наш конец таков
так хочется всё вернуть
а, может, не поздно?