Боль — лучший учитель

      Предыдущая ночь произвела на Сансу неизгладимое впечатление, и все ещё находясь в состоянии какого-то странного оцепенения, охватившего её после пережитой дикой близости с человека, от которого должна была держаться подальше, прийти в себя ей удалось лишь спустя пару дней. Сходя с ума от каждодневного мелькания перед её глазами Рамси, она поняла, что больше не может здесь находится, и напряженно раздумывая о том, как ей жить дальше, и что делать, снова задумалась о побеге, мысли о котором не отпускали её ни днем, ни ночью.       Тщетно она пыталась разделить бремя своего замысла с Теоном. Постоянно чего-то опасаясь и все время находясь настороже, он редко заглядывал в её покои, (и то исключительно затем, чтобы принести еду, а потом унести пустую посуду обратно), и неохотно поддерживая разговор на всякие пустяковые темы, иногда предпочитал и вовсе отмалчивался, лишь бы не сболтнуть чего-то лишнего. Оставаясь, таким образом, целыми днями предоставленной самой себе, Санса, снова и снова возвращаясь к обдумыванию плана побега, цеплялась за эту идею, как за спасительную соломинку, надеясь, что весь этот кошмар однажды закончится, и она сможет вернуться домой. Пусть и «домом» назвать нынешний Винтерфелл будет теперь чрезвычайно сложно. Однажды Рамси направится в эту местность, и тогда она, слегка отстав от его отряда, повернет в обратную сторону, и пришпорив своего коня, будет гнать бедное животное до тех пор, пока ей не удастся добраться до ближайшего населенного пункта, где скрывшись от него в толпе, попробовать научиться выживать в этом жестоком мире самостоятельно, напрочь вычеркнув из жизни весь пережитый кошмар за время заточения в стенах Дредфорта.       С другой стороны, может, это было к лучшему, что посвятить в свои планы Грейджоя, несмотря на предпринятые усилия, ей так и не удалось, ведь что если бы все произошло именно так, как она планировала, на следующий день их тела давным-давно висели бы освежеваны во дворе из-за чрезмерной преданности самого Теона своему нынешнему хозяину. Сам Болтон пока что ни о чем не догадывался и продолжая с прежним настроением навещать свою будущую невесту, иногда оставался с ней, чтобы просто обсудить какие-то вопросы, стараясь не затрагивать темы, напрямую связанные с её семьей.       После той безумной ночи в их странных и необъяснимых отношениях что-то изменилось, однако никак не комментируя эти изменения, Рамси, укладываясь с постель со своей избранницей, все чаще стал прижимать её к себе после окончания интимной близости. Без какого-либо сексуального подтекста. Ему просто нравилось касаться её тела, гладить кожу и чувствуя биение пульса в запястьях, ждать, когда девушка снова заснет. По крайней мере, Санса больше не чувствовала себя проституткой, с которой он забавлялся как мог, выходя за все грани разумного, словно испытывая себя и её заодно на прочность, но едва дело касалось разговоров на запретные темы, касающихся бывших владельцев Винтерфелла, замыкаясь в себе, Старк начинала снова упрямо отмалчиваться, отказываясь отвечать на его вопросы.       — Ты уже решил? — однажды осведомилась у него за завтраком девушка, надеясь как можно раньше выдвинуться в родные места.       — Что именно? — неопределенно спросил Рамси, неохотно отрываясь от еды.       — Когда мы выберемся в Винтерфелл?       — Через неделю, — уклончиво бросил он, стремясь поскорее соскочить с этой темы, чтобы не слишком распространяться о подробностях, и когда Санса, удовлетворившись таким ответом, хотела было снова его о чем-то спросить, Болтон, покончив со своей трапезой, категорическим тоном заявил, отложив в сторону столовые приборы:       — Извини, но теперь пришла моя очередь задавать вопросы.       С удивлением на него покосившись, она тут же опустила свой взгляд, и частично догадываясь, что именно он хочет от неё услышать, попробовала заранее прикинуть в уме, удастся ли ей выполнить его запрос, если он попытается снова затронуть одну из запрещенных тем.       — Я давно хотел спросить, — запнувшись на полуслове, Рамси вплотную подошел к одной из её тайн, которую хотел выведать прямо сейчас, чтобы знать все наверняка. — Сколько тебе лет?       — Шестнадцать, — почти не поднимая на него глаз, выдохнула Санса. — А сколько тебе? — сорвалось против воли с её уст и, разозлившись на саму себя за столь странное и невовремя проявленное любопытство, прикусив язык, постаралась снова сосредоточиться на еде, мгновенно уставившись в стол. И словно пораскинув в уме, уместно ли будет делиться с ней подробностями своей личной жизни, Рамси, недолго раздумывая над ответом, равнодушно бросил:       — Двадцать два.       Но возраст, как выяснилось позже, оказался далеко не единственным предметом разговора, который интересовал болтонского бастарда, и воскресив в своей памяти подробности того дня, когда убив почти всех Старков, он выкрал её из Винтерфелла, чтобы привезти сюда, стараясь как можно деликатнее подойти к столь неприятной теме, неожиданно осведомился:       — Когда мы впервые с тобою переспали…       — Ты со мной переспал, — поправила его Санса, вновь становясь холодной и неприступной.       — Ты была девственницей? — спросил он, не надеясь дождаться от неё когда-либо внятного ответа. Приличные люди девушкам такие вопросы не задают, но Рамси, с учетом специфики его поведения, вряд ли можно было назвать «приличным».       Услышав вопрос, Санса ответила на него не сразу, и желая поскорее забыть нелицеприятные подробности того дня, до сих пор ассоциировавшегося у неё с болью когда он, сорвав с неё ночную рубашку, осквернил её невинное тело своими пронизанными неуправляемой похотью прикосновениями, едва заметно кивнула, надеясь, что собеседник, уловив намек, избавит её от необходимости отвечать на дальнейшие вопросы своей личной жизни.       «Я был ее первым, — обрадовавшись в глубине души, подумал Рамси, отодвигаясь от стола. — Но я могу сделать так, что стану ее последним».       — Что ж, поверю тебе на слово, — сказал он вслух, и снова придав своему лицу несколько отстраненное выражение, чтобы она не смогла прочитать его истинные мысли, неожиданно выдал, перехватывая её испытывающий взгляд:       — Скажи мне, я делаю тебе больно?       — Что? — с недоумением на него уставившись, переспросила она, решив, что ей просто послышалось, ведь Рамси и такие вопросы о её физических ощущениях — вещи абсолютно несовместимые.       — Просто скажи: ты испытываешь боль, когда я… Когда мы с тобой занимаемся сексом? — переспросил он, вставая из-за стола и подходя к ней поближе.       «Конечно, испытываю, — так и хотелось ей ответить ему, выложив все как есть, и приправив свое высказывание приличной долей ехидства, — ведь ты меня насилуешь». Но почувствовав себя неспособной признаться ему в этом открыто, она всего лишь отрицательно кивнула в ответ, окончательно растерявшись к концу их странного разговора.       — Тогда просто дай мне знать, когда я буду чересчур с тобой груб. — Выдохнул Рамси, опуская свои ладони ей на плечи. — В моменты близости я иногда забываюсь и перестаю себя контролировать.       Еле слышно ему ответив, она почувствовала, как от его прикосновений по её телу побежали мурашки, чего раньше с ней никогда не было.       — Вот и отлично, — заключил он, наклоняясь к девушке, чтобы поцеловать ее в шею, и ощутив его поцелуй, Санса пришла к мысли, что больше не испытывает к нему никакого отвращения.       В целом, он и вправду стал относиться к ней намного лучше, чем раньше, но что касается постели, там осталось все по-прежнему.       Рамси все также заходил к ней в спальню, против воли принуждая её к близости, но привыкнув за это время к его выходкам, Старк все чаще стала замечать, что становится с ним более добровольной, чем раньше, и безропотно ему подчиняясь, ощущала, что его руки двигаются чуть мягче, и больше не держат её так, что наутро после этих беспощадных объятий по всему её телу оставались синяки. Конечно, нельзя было сказать, что он совсем стал с ней нежен, но учитывая степень его нетерпения и полного отсутствия деликатности, начиная свои действия с обычного поцелуя (разумеется, не в губы — Санса это ему вряд ли бы позволила), прежде чем раздвинуть ей ноги, на всякий случай уточнял, не вызывает ли это у неё неприятные ощущения. То же самое повторилось и в последующие ночи, с той разницей, что она больше ему не сопротивлялась, а когда он целовал её шею и подбородок, не отворачивала голову, пряча лицо в меховые покрывала. Теперь ее тело получало удовольствие и, имея немалый опыт в этой сфере, он, наблюдая за ней, по едва уловимым признакам замечал, что ей с ним хорошо, и этого ему пока было достаточно.