Бывший — лучший друг

Так до разговора дело и не дошло. Все следующие два дня мы проводили время у меня в номере: нежились на свежих простынях в спальне, курили вместе на балконе, то раскуривая одну сигарету на двоих, то выдыхали дым из своего рта в чужой. Вместе не спали ночами, а потом отсыпались днем, когда температура не позволяла даже выйти на обширный балкон. Под щебет птиц мы просыпались около шести вечера, хоть и виды на улице совсем не менялись с временем, разве что появлялось больше теней. Мы смотрели друг другу в глаза, гладили кончиками палец кожу на теле под шумные вздохи. Это все наталкивало на старые воспоминания, на то время, когда все впервые начиналось, когда мы только узнавали друг друга. В эти минуты мы снова изучали себя, изучали партнера, мы будто знакомились друг с другом заново, узнавали то, что знали до этого, а также то, что привилось к нам со временем. Это, наверное, была моя любимая часть нашего «возвращения» как пары. Любимая часть нашей второй истории. Одним днем мы даже решились пойти в совместный номер Леа и Хенке, чтобы взять пару вещей из его гардероба, да и вообще что-то необходимое из его багажа. К счастью, или же к нашему великому везению, девушки в тот момент не оказалось, и тогда я заметил, как Хенрик чуть сжал свою челюсть, кусая нижнюю губу, — естественно, он переживал за нее. Его глаза мимолётно, будто совсем незаинтересованно, бегали по поверхностям комнаты, осматривали углы и стены, где-то заостряли свое особое внимание. Я смотрел по сторонам, ожидая его у арки дверного проема, ведущего в спальню, пока Хенрик, наклонившись к нижней полке шкафа, перекладывал возле себя вещи, сминая их в руках. Я изучал комнату, переступая с ноги на ногу, и все больше замечал предметы и вещи, осведомляющие, что, всё-таки, девушка по-прежнему здесь, по-прежнему живёт тут и никуда не уехала, а значит, что-то беспокойство, что возникло у Хенрика, когда мы только зашли, может спокойно уйти, помахав на прощание тонкой кистью. Все в номере было чисто, убрано и при порядке. Не знаю, зачем я об этом подумал, но отчего-то внимание заострилось именно на этом. На третий день нашего пребывания в моем номере, когда солнечные лучи начинали оседать на поверхностях комнаты, я проснулся посреди вечера от хлопка двери. Скомканные простыни около меня уже не веяли теплом человека, который там лежал. Я поднял голову от подушки, поворачиваясь к месту, откуда исходил шум, разбудивший меня. Это была дверь в ванную комнату, и, держась за ее ручку, около нее стоял Хенрик, рассеянно смотря на меня. — Черт, я разбудил тебя? — он выдохнул и все-таки оставил дверь приоткрытой, чтобы проходил какой-нибудь сквозняк от уличного ветра. Кошачьими шажками он подошел к кровати и сел рядом, и я ощутил телом, как матрас прогибается под него, и один мой бок перекатился ближе к этому месту. Я вздохнул и одной рукой нащупал его плечо, надавливая вниз. Он повиновался и лег рядом. — Нет, все нормально. — Я посмотрел в его глаза, улыбаясь. Эти дни я чувствовал такое спокойствие, это не передать словами. Конечно, на этом фоне были и некоторое переживание за Леа, и скользкий страх перед будущим, перед тем, как мы вернемся в Осло, но счастье, которое царило между нами сейчас, перекрывало это все своим сиянием. Я заметил телефон в его руке. Он крепко сжимал его в своей ладони, что, казалось, сейчас побелеют костяшки. Хенрик тоже проследил за моим взглядом и облизнул губы, кладя затем свою голову на мое оголенное плечо. Я поцеловал его макушку, убирая свободной рукой его запутанные волосы от своих глаз и носа. — Я звонил в агентство, — Хенрик вздохнул, устраиваясь поудобнее. — Ну, которое должно было организовывать нам помолвку сперва. Они отнеслись с пониманием и вернут мне часть денег, ибо кое-что, по их словам, они уже приготовили и вложили туда сбережения. Он фыркнул, и вибрация передалась по моему телу. Я улыбнулся, хоть и немного печально, и придвинулся ближе. Хоть он и выглядел счастливым, хоть я и понимал, признавал для себя, что ему хорошо со мной, но я ощущал то, что ощущал сейчас Хенрик. Совесть грызла его душу, цеплялась длинными когтями за его светлые проблески, а сожаление душило горло, не позволяло сделать полный свободный вдох. Но и в то же время он давал себе отчет в своих поступках, в своих желаниях и выборе. Он подходил к этому ответственно, прислушиваясь к своему внутреннему «Я». И льстил тот факт, что, несмотря на то, что с Леа у них было все спокойнее и разумнее, он выбрал почему-то меня. И это, к слову, очень радовало. — Все стабилизируется, когда мы вернемся. — И я правда в это верил. Говорят, что знакомая с детства обстановка успокаивается, приносит умиротворение, и я верил в этот факт. Я верил, что ураган в его сердце стихнет, когда мы переберемся из жаркого Марокко в наш холодный Осло. — Я знаю, — он поднял голову вверх, и уголки его губ мягко поднялись, оголяя зубы и изображая улыбку. — Потому что там мы будем вместе. Он подался вперед, и наши губы сомкнулись в нежном поцелуе.

***

Когда солнце начало подниматься с горизонта, со своей постели я также решил подняться и выйти за долгое время на пробежку. Мозг и разум требовали передышку, какое-то освежение на свежем воздухе, какой-то простор, и я готов был дать им это. К тому же, нужно было начинать возобновлять свой режим сна, а то подобные выходки для человека, а особенно, если ты актер, очень вредны для организма и твоей работоспособности. У входа я натянул кроссовки, подтягивая их двумя пальцами за пятку, и начал распутывать наушники, одной рукой бесшумно открывая и закрывая за собой дверь. Было восемь утра, и обычные туристы, как правило, любят поспать в своих кроватях, — что сейчас делает и Хенрик, — поэтому длинные персиковые коридоры были сейчас пусты. Свет пробирался через окна по обоим концам, оседая крупными полосами по всему помещению. Когда последний узел на наушниках был распутан, я запихал их в уши и врубил музыку. Добираться до лифта было легко, — он находился в паре метров от нашего расположения номеров, и, когда я свернул по направлению к железным дверям, услышал шум позади себя. Я по рефлексу повернул голову назад и затормозил. Там стояла Леа, которая держала у себя в руках сумку и немного ошарашено смотрела на меня. Неловкость сразу же возникла между нами, все молчали. Я вдруг остро испытал весь тот стыд, который, вероятно, копился все это время. Стыд и сожаление. Девушка выглядела немного уставшей, а, может, она и сильно устала морально, но ее внешний вид был по-прежнему прекрасен. Она не смотрела в мои глаза, уставилась куда-то в пол, будто разглядывая на нем интересную мусоринку. А я просто не мог ничего сказать ей, даже банального приветствия. Она медленно закрыла глаза и вздохнула. — Привет, — я вдруг почувствовал сухость во рту и сглотнул, а потом потянул за шнур от наушников и скинул их из ушных раковин. Она вдруг немного улыбнулась и сделала маленький шаг ближе ко мне. — Привет, — Леа как-то застенчиво поправила прядь волос, кивая после приветствия. Ее привычка. Она заняла свои руки, перемещая ручки сумки с одной руки на другую, но в итоге повесила на плечо и взглянула в мои глаза. — Хенрик у тебя? Я не видел ни одной причины лгать ей и утвердительно кивнул. Она улыбнулась снова и вновь кивнула. Как он переживал о ней, так и она переживала о нем: о том, куда он мог уйти, о том, когда он успел забрать свои вещи. На ее хрупкие плечи свалилось слишком много проблем, и отчего-то я ощутил укол вины перед ней. Я надеюсь, что в твоей жизни все будет хорошо. Ты заслуживаешь этого. — Если ему нужно будет забрать что-то еще, то вы можете прийти и тогда, когда я там есть, — она усмехнулась и закатила глаза. Я робко улыбнулся и расслабился. Наши отношения с ней всегда были хорошими, и я был рад, что мы можем сейчас что-то обсудить в легкой форме, ссылаясь на юмор и сарказм. Мне нравилось это. — Хорошо, я передам. Она улыбнулась, и мы замолчали. Была ли эта тишина такой же тяжелой, как с первой минуты нашей встречи? Не думаю. Ничего особо и не изменилось, мы ничего важного друг другу не сказали, но от того факта, что мы не выжимали из себя желание сказать что-то, уже вдохновляло. Иногда я думал о том, что Леа — это та, кто действительно поможет Хенрику выбраться из собственного дна, в которое он себя загнал. И у нее это вышло. Ей удалось собрать его, ей удалось показать ему, что он любим. Ей также удалось доказать, что здоровые и постоянные отношения заслуживают его, как и он их. Эта девушка была сильна и непоколебима. Она могла выдержать бзики Холма, она могла понять его и эти самые бзики. Она могла помочь с этим. А вот я не мог. Мы с Леа были противоположностями друг друга, явными антонимами во всем, имели разные характеры, подход к проблемам, устойчивость духа. И, казалось мне со стороны, что во всем этом она превосходит меня. И сейчас, смотря, какая ситуация раскладывается в наших судьбах, я начинал понимать, что она правда заслуживает лучшего. Она заслуживает тех отношений, когда не она держит на себе психическое состояние обоих, а когда эта ноша разделяется на двоих. Она этого достойна за свою доброту и терпимость. И я бы правда хотел, чтобы она нашла себе этого человека. — Знаешь, а иногда я ревновала его к тебе, — девушка заговорила и вдруг фыркнула после этих слов. Ее улыбка появилась и украсила ее лицо, делая даже ее оттенок кожи ярче, насыщеннее. — Нет, серьезно. Порой я смотрела на вас и видела, что он смотрит на тебя как-то по-другому. Не так, как смотрит на своих друзей. Я видела этот огонек по отношению к себе, но это было не так часто, чтобы ты понимал. Я смотрел на нее стеклянными глазами. Обычно он на него смотрел, совершенно ординарно. И слова Леа попадали куда-то в грудь, отчего она будто начинала сдавливаться. Ей, возможно, было больно это произносить, было больно видеть то, что она перед собой видела. И от этой мысли мои щеки начали гореть от прилитой крови. — О чем ты говоришь? — Я говорю о том, что замечала это и раньше. Я понимала, что от меня что-то скрывают, но не хотела лезть в это и всегда выкидывала из головы любые мысли об этом, когда узнавала что-то «неладное». Я чувствовал к ней тепло. И ощущал стыд, неимоверный стыд перед ней. Я не хотел, чтобы ты это чувствовала. — Прости. — За что ты извиняешься? — Она нахмурила брови и склонила голову набок, заглядывая уже в мои опущенные глаза. Девушка снова взяла сумку в руки, и теперь она висела в ее ладонях. — За то, что так обошлись с тобой. Я бы не хотел, чтобы ты ощущала из-за этого боль. И я сожалею, что все так обошлось. Она недолго смотрела в мои глаза, а потом тепло улыбнулась. Она со своим ростом упиралась мне в грудь, и найти ее глаза взглядом от пола было простой задачей. Я не понимал, как этот человек мог проявлять ко мне доброту. Она минимум могла испытывать раздражение, злость или грусть. Она могла бить меня в грудь и плечи, крича о том, какой я говнюк. Она имеет на это право. Ну, или это только малая часть того, что я считал правильным в свой адрес. Но она была гуманна, и я даже не сомневался в этом, хоть и надеялся до последнего, что о гуманности она забудет ради этого. — А я не сожалею об этом. Я вопросительно взглянул на нее, затем прикрывая глаза. Едва встав с кровати, я только вышел за дверь, а уже испытываю немного усталости. Она была спокойна и серьезна. Ее плечи прямые, но не напряженные. И ее слова вселяли в меня доверие к ним. — Это правильно, что Хенрик поступил так и сказал мне правду. Потому что… если бы он и дальше так жил, не решаясь на серьезные шаги, это все равно бы привело к нашему разрыву, потому что он бы не любил меня настолько сильно, чтобы продолжать это. Дальнейшие отношения между нами были бы бессмыслицей. Она пожала плечами и закончила предложение так, будто всё, — на этом разговор закончен, и мои следующие вопросы ни к чему. Я однозначно рад нашему знакомству. — Спасибо тебе за все. — За что же? — она прищурилась и улыбнулась, снова склонив голову в бок. — Ой, ты знаешь, за что. Мы засмеялись. И этот смех был как хорошее окончание этого, казалось, непростого разговора. Но все оказалось куда проще, чем я себе представлял. Я видел это как ощущение большой боли и тяжести в груди, чьи-нибудь слезы, обвинение или же наоборот, перехват вины на себя. Я ощущал вину на себе, да, но теперь она была не таких уж Вселенских масштабов. — Я тут, кстати, заказала билет на послезавтра, чтобы пораньше назначенного улететь домой. Многое придется объяснять родителям, да и вообще, я соскучилась по Осло. Жара выматывает. Я кивнул, а потом раскинул руки, приглашая в свои объятья. Тонкие руки обхватили меня по спине, и это ощущение было приятным, будто я обнимаю свою сестру или родного мне человека. Объятья прекрасны всегда. Когда мы отстранились, она порылась в сумке и достала телефон, поглядывая на время. — Так что, правда, заберите остальные вещи Хенрика. Нам пришлось прощаться, но прощаться с легкостью на душе. Камень, который не давал глубже дышать все это время, будто увесился на немного, и стало легче. И спокойней. Когда мы вместе вышли из лифта, я помахал ей рукой, включил музыку и побежал в сторону парка.