Мы сидели на голом кафеле, уперевшись спиной к стене у входа. Гул от моего сердца раздавался по всему телу, казалось, будто все билось в его пульсировании. Хенрик прикрыл глаза, смотря точно на меня. От этого становилось только паршивее: голова ходила кругом от эмоций, тошнота стояла где-то в горле. Дышать, хотелось только нормально дышать, а не задыхаться в собственных попытках вдохнуть полной грудью.
Хенрик осторожно шевельнулся в мою сторону, хмурясь от боли в ноге. Бинт пропитался алой кровью, нужно было срочно везти его в больницу. Но сам он казался спокойным и сосредоточенным.
— Давай перейдем на кухню? — подал он голос, хватаясь за предметы рядом с собой в попытках подняться на ноги.
— Тебе нужно в больницу, — я помог ему подняться, придерживая за локоть. Голова по-прежнему кружилась, а перед глазами крутились разноцветные пятна.
Он промолчал, и двинулся в сторону кухни, хромая на одну ногу, как старый капитан корабля. Только его корабль был давно побежден, и его развалины лежали на дне опасного моря, окруженный мелкими подводными живностями. Я задержал его за локоть, также молча помогая дойти.
Доковыляв до дверного проема, он уперся бедрами о стол, аккуратно приставил ногу поближе к себе и жестом подозвал меня. Я встал плечом к плечу с ним, практически ровняясь.
— На окне пачка, подай, пожалуйста, — и я, взяв одну сигарету себе, подал ему пачку с зажигалкой. Крутанув большим пальцем по колесику, я смотрел, как она с соответствующим звуком зажглась, искрясь голубым пламенем. Маленький огонек был поднесен к одной сигарете — его сигарете, — а мою он поднес к своей, которая уже была зажата меж пухлыми губами.
Дым. Он заполнял рот, глотку, трахею, бронхи и легкие. Он был везде: и по венам, и пульсирующими ударами в нервных каналах, и в самой черепушке, обволакивая своим серым дымком склизкий мозг. Он убивал, отравлял и губил тысячи клеточек в этом самом мозгу, но затягиваться хотелось все больше. Хенрик же стоял смиренно, смакуя вкус на кончике языка. Дым и запах заполняли комнату, но кого это волновало сейчас?
Хенрик покачал головой в разные стороны: сначала тихо и незаметно, а потом интенсивнее, уже содрогаясь и в беззвучном смехе. Тонкими пальцами он потушил окурок об кружку в раковине, протирая на ней сажу.
— Знаешь, мне было страшно, что прошло слишком много времени, и я потерял тебя, — неожиданно начал парень, а я удивленно на него взглянул, — было страшно об этом просто думать. А потом мы оба, как мазохисты, решили держаться рядом, друзьями. Ну не глупо ли?
Конечно же, глупо. И всегда мы так считали. Оба. Но кто смел противоречить этому?
Ветер за окном разбушевался. Его порывы были слышны в воздухе, а ветки деревьев все яростнее бились о здания. Тучи сгущались над жарким городом, и теперь с улицы веяло освежающей прохладой. Я ощущал себя предельно хорошо. Хотелось выслушать его речь, хотелось послушать, что он пытается донести. А я лишь хмурил брови, которые вновь проявляли складку меж них, и немного затягивал сигарету, пепел которой безучастно сыпался на пол. В раковине падали капли, расплескивая мелкие брызги.
В комнате веяло густым запахом никотина со смесью различных химических веществ, что содержатся в сигаретах, а мы стояли по разным сторонам комнаты, вдыхая это в свои и без того прокуренные легкие. Его — или мой — телефон безучастно вибрировали, и мы их, конечно, игнорировали.
— Я передумал делать предложение Леа, — сказал Хенрик, качнув головой, пока мой мозг соображал, как же принять такую информацию. Конечно, я был шокирован. Да и эти слова были больше похожи на несмешную шутку или необдуманный поступок в нетрезвом состоянии, или на почве нервных сдвигов, не важно. Важно лишь то, что эти слова были пусты и ложны, даже для самого их хозяина.
— Не говори глупостей, Холм, — я вздохнул и провел рукой по волосам, переводя ее на пылающую щеку, — мы готовились, точнее… ты готовился к этому долгое время, и ты никак не можешь так поступить. Не глупи.
— Я знаю, чего хочу, — Хенрик был суров. По его тону даже было похоже, что он был на грани скрытой ярости, но вполне вменяем, чтобы говорить подобное. Его грудь равномерно вздымалась с каждым вдохом, а это было хорошим знаком.
— И я знаю, как мне лучше решать в своей жизни. Знаю, с кем хочу связать жизнь, а с кем нет.
— Хорошо, успокойся, — я поднял руки в примирительном жесте, кивая. — Хорошо. Тогда, может, расскажешь, в чем дело?
Он поднял на меня свой тяжелый взгляд, и будто вся злость и уверенность в нем растворилась. Его глаза стали какими-то рассеянными, пугливыми, но по-прежнему будоражили. Голубые искры сменились глубокой и увлекательной синевой, переливаясь яркими красками. Сигарета тлела в моих руках, и я затушил ее рядом с окурком Хенрика — об несчастную кружку, добавляя на ее стенки еще больше сажи. Выдохнув через ноздри последний обжигающий дымок, я посмотрел на него внимательно, ожидая, пока он, может, соберется с мыслями или же будет продолжать молчать. Как ему будет угодно, я готов ждать.
Он шумно вобрал воздуха в легкие, стуча костяшками пальцев о тумбу. Он выглядел таким уставшим, таким угрюмым и серым, таким, кому явно не хватало ярких красок в жизни. Я недоумевал, ведь в его жизни было все, чего он только когда-либо желал. Все. И видеть его осунувшееся лицо было трагично, смотреть, что он, как сигарета, тлеет на глазах, разнося свой пепел по воздуху, было мучительно.
— Хэй, приятель, — я ласково подозвал его, разворачивая к себе за плечо, а он, как тряпичная кукла, легко повиновался этому воздействию. Он хмуро фыркнул, а я немного улыбнулся, как бы говоря, что он может мне довериться.
Забавно, но все застыло, будто в слоу-мо эффекте. Ничто и нигде не мешало, не раздражало уши своим звучанием. Не было слышно внешних звуков с улицы: ни гула и голосов, ни криков птиц, пролетавших рядом, ни шума дождя и сильного ветра, абсолютно ничего. Розово-синий горизонт отбрасывал свои блики, и они точно по курсу попали на его лицо, переливались в его лохматых прядях волос, весело играли в блеске глаз. Нельзя пялится на людей так откровенно, так открыто и жадно, особенно на него, но пленительная сила преодолевала мои принципы, и я даже позволил этому быть. Его грудь синхронно с моей поднималась то вверх, то опускалась медленно вниз. Дыхание одно на двоих, оно спокойное и легкое.
Вместо своего ответа он медленно поднял руку и так же молча дотронулся кончиками пальцев моего лица. Сердце негромко бухнуло в груди. Мне определенно не стоило позволять этому происходить, но что-то удерживало меня. Тело как будто приросло к полу, не позволяя сделать хотя бы какого-нибудь действия.
Да и не хотелось. Его тяжелый и тягучий взгляд бегал по всему моему лицу: от глаз к губам и обратно, к своим пальцам на лице, к шее. И так медленно, будто чарует, я попадал в капкан этих глаз. Пальцы на ногах сводило, а сердце дребезжало.
Чувствовать тебя так и счастье, и горечь для меня.
Тут он вдруг шумно, протяжно вздохнул и забрал весь воздух — наш на двоих воздух — себе, качая головой. Он забирал этот самый воздух у меня, из-за чего начинала кружиться голова, стены пододвигаться ближе, сжимая нас, а потолок опускаться вниз. И последнее, что я видел перед собой, это его отчаявшееся лицо, его ласкающий взгляд, который тут же становился звериным. Это было последнее перед тем, как его рука скользнула к моим волосам на загривке, а я не ощутил его язык на своих губах.
Конечно же, этому невозможно было противиться, и я раскрыл свой рот под его напор, под его голодные порывы. Я заскулил, выгибаясь ему навстречу всем телом, прижимаясь как можно ближе. Ближе, ближе, ближе… Все кружилось, грудь начинала болеть, а плечи, наоборот, расслабились и покорно уперлись об его широкие ладони, что ласкали мое тело. Его язык яростней продвигался все глубже, переплетался с моим. Он дрожал, как и я, всем телом, каждой своей клеточкой ощущая друг друга.
— Я помню тебя, помню твое тело, твои эмоции и чувства, — жарко зашептал он, прижимая к столешнице. — Помню всего тебя, все, что с нами, с тобой, со мной происходило. Помню запах пригорелой еды, когда ты пытался готовить. Помню твое лицо, когда ты кончал подо мной. Помню, как ты злился, радовался, восторгался… так, как делал это только со мной, — в перерывах между тем, как снова притянуться к друг другу, он еле проговаривал эти слова, но я все равно их понимал и бурно реагировал. Все мое тело бурно реагировало на него, его руки и его слова, испытывая сильнейшую жажду просить еще и еще.
И в этот момент, как по заказу, в голове всплывали картинки нашей жизни. Вот он рисует узоры по моему телу, вот он курит на нашем балконе, вот мы разговариваем, ругаемся, а потом очень приятно миримся. Вижу, каким он раздраженным, уставшим или раздосадованным приходит домой с работы, но дома он становился таким же теплым, счастливым и ярким. Вижу, как его пушистые волосы хаотично разбросаны по подушке в субботнее утро, его рот чуть открыт, а руки лежат на простыне. Вижу, как завороженно он смотрит, когда я спускаюсь вниз, становясь перед ним на колени.
Оох… от одних только мыслей об этом всем сводит желудок. Его настойчивые поцелуи перебрались на челюсть, а затем на шею, и я не понимал, нужно ли мне уже вздохнуть. Я был потерян, расфокусирован и неимоверно возбужден. Его губы мягко обволакивали горячую кожу, его руки идеально ложились на изгибы моего тела, его тело прекрасно реагировало на мое. И так было всегда. Но теперь ощущать это, будто заново, было тяжкой болью. Воспоминания резали хуже колумбийских ножей, оставляя кровоточить открытые раны.
— Я думаю, она понимает, что я не отдаюсь ей целиком, — вдруг проговорил он, когда его ладонь была на моей шее, а глаза, которые были погружены в черную бездну, смотрели точно в мои, ничем не отличавшиеся. — Я думаю, она знает это.
— Я так по тебе скучал.
Слова вырвались наружу невольно, я их даже сказал будто не своим голосом. Этот голос был страдающим, надломленным, больше похожим на всхлип. Он вмиг смягчился, теплая улыбка появилась на его лице, а взгляд, такой испепеляющий, ласкал мое лицо. Он прижался своим лбом к моему, притягивая за поясницу ближе, ближе, ближе…
Одинокая и горячая слеза покатилась по моей щеке, капая на него, тут же растворяясь пятнышком, от которого вскоре не останется и следа. Его грудь резко опустилась, будто рывком, и он аккуратно просунул руки под мои подмышки и обнял, кладя руки на лопатки. Я же стоял обездвижено, чуть дрожа, пытаясь совладать с эмоциями.
Контроль. Держи над собой контроль. Ну же!
Звуки с улицы вновь вернулись. Дождь уже перестал капать, и ветер не бушевал. Шуршание машинных покрышек доносилось до нас, как и громкие голоса с площади. Все вновь шло своим чередом, а я будто вынырнул из непроницаемой водой проруби. Ничего не случилось, сердце не разбивалось на части, и я не чувствовал ничего, на самом деле, кроме сильного блаженства и свободы.
И я обнял его в ответ.
Он заметно расслабился, будто до этого был натянут, как скрипичная струна. Его плечи опустились, а дыхание стало уравновешенным. Я не хотел думать о том, что последует после этой всей ситуации, что же будет дальше между Хенриком и Леа. Не хотел думать о том, что будет дальше с нами: все, как и было, сопрем это на очередную глупую ошибку, или же за этим последует нечто неизвестное, пугающее и при этом увлекательное. Я не знал и не хотел думать об этом совсем, отдаваясь моменту и его рукам. Но я думал о том, были ли мы действительно друзьями или теми, кто считал, что так будет проще и лучше.
— Я не хочу жениться на Леа, потому что не чувствую, что поступаю правильно, — он сказал это так тихо, что я мог бы и не услышать, но услышал. Он сказал это мне в плечо, тут же проводя по нему носом.
— Не думаю, что это будет правильно по отношению, в первую очередь, к ней. И неправильно, если я совершу большую ошибку, сделав это, — он не поднимал на меня своего взгляда. Возможно, он боялся, что я увижу в нем то, что он так тщетно пытается скрыть. Но я не возражал, прижимая его к себе ближе. — Я не могу этого сделать, все еще любя
тебя.
Я замер. Наверное, слишком заметно, ведь он чуть отступил от меня и обеспокоено взглянул. Губы предательски дрожали, а сердце… о нем уже и вспоминать было бесполезно. Я был так поражен, что приоткрытый рот так и остался в своем положении. Изумленно глядя на него, я почувствовал, как во мне вдруг зародилась ярость. Кровь прилила к щекам, и я небрежно выпустился из его рук. Грудь вздымалась так высоко, что начинала болеть снова.
— Ты… да как ты, блять! — проревел я, хватаясь за голову. Не хватало тут еще истерик. Руки лихорадочно тряслись, и я спрятал их в задние карманы.
Давай, дыши. Дыши, на счет раз… Давай же, контролируй себя! Давай! Вот, молодец, давай еще. Медленно вдыхай и так же выдыхай, все хорошо. Не злись, не злись! Тут никто не виноват, не ищи, на кого можно это выплеснуть. Ну же, все хорошо. Все нормально, успокойся.
Разговор с самим собой помогал. Из губы, которую я закусывал, полилась тонкой струйкой кровь. Я поспешно собрал ее языком и начал посасывать, все так же считая в своей голове, чтобы успокоиться. Я бросил на него поспешный взгляд. В его глазах читался ужас и… сожаление? Я затаил дыхание, закрыв глаза.
— Тарьяй, — он позвал так ласково и нежно, что внутри что-то дрогнуло, повелось на его бархатистый голос, как и я сам. Я открыл глаза и не скрывал в них то, что ощущал. — Мне было страшно, так страшно, знаешь. Я боялся потерять тебя, боялся, что прошло уже слишком много времени, чтобы мы начали заново. Но этот уикенд… в нем ты изменился. И я увидел то, что боялся увидеть.
Я недоуменно смотрел на него, совершенно не понимая, о чем он говорит. Но я шагнул ему навстречу, проводя рукой по предплечью, скользнул пальцами по внутренней чувствительной стороне ладони и скрепил в замок наши руки, давая понять, что я тут, рядом, и что я приму все, что он скажет, даже если это снова разобьет мне сердце. Это не важно, важно было то, что мы стояли тут, на этой кухоньке, и он говорил мне то, что думал, а я услужливо все слушал и принимал.
— Я увидел в них взаимность, в твоих глазах, слышишь? Я знаю, я понимаю… Я же знаю, что ты тоже любишь меня, это же так? — вся эта ситуация выглядела как-то комично, и я даже улыбнулся. Тут не до смеха, но я улыбаюсь, качая головой. — Скажи это, скажи.
Он вновь прижался своим лбом к моему, терся носами и крепче сжимал наши ладони. Я сглотнул ком в горле, невесомо дотрагиваясь губами его губы, и прошептал:
— Я люблю тебя.
Он притянулся губами к моим сам, тягуче посасывая нижнюю. Я хватался за его плечи, тянул к себе за волосы, делал все, чтобы быть ближе. Его язык скользнул между моих губ, и я сразу его принял. Нет смысла скрывать, нет смысла опасаться и ждать чего-то. Я брал и брал себе больше, забирал все, что он мне давал, и отдавал в той же пропорции.
Пожар в груди больше не разрастался, не поражал все больше участков, не шипел своим угрожающим голосом. Он ушел и, надеюсь, придет не скоро. А Хенрик будто зализывал все эти раны, оставленные данным пожаром, зализывал раны, которые сам же и принес. Зализывал с неимоверным напором и жадностью, с сожалением и горечью, с любовью и пониманием. А мне хотелось продлить этот момент как можно дольше, позволить делать с собой все, что он только захочет, вновь ощутить его такого, какого не знал долгое время.
— И что мы будем с этим всем делать? — спросил я про
нас, широко улыбаясь.
— Любить и наслаждаться.
***
Когда мы зашли в мой номер, из него веяло прохладой, а белые занавески номера приятно развевались под действием тихого ветра, что дул с улицы. Он толкнул меня к двери, как только та закрылась за нами. С остервенением мы глотали воздух, а он кусал мою кожу на шее, оттягивая ее, а потом зализывал шершавым языком, как кот. Я шарил по его спине руками, отыскивая кромку футболки, а когда нашел, потянул ее вверх, снимая ее с его тела. Хенрик опускался губами ниже, затрагивая ворот футболки, одергивал ее и присасывался к ключицам, из-за чего я тихо застонал и подтолкнулся бедрами к нему. Казалось, что он успевал везде: его руки шарили по телу, сжимались на талии, тягомотно ласкали возбужденный член через шорты, сжимали с силой ягодицы. Мое тело активно и бурно реагировало на это все, вспоминая прикосновения к коже, прикосновения человека.
Пробежав ладонью по торсу, он потянул мою футболку наверх, снимая ее рывком через голову. Следом его ладонь вновь вернулась к моей груди, лаская приятными прикосновениями кожу, спускался ниже, поочередно проглаживая торс, сползли под кромку шорт и трусов, сжимая твердый член. Я застонал, двигаясь в его руку, которой он медленно размазывал смазку по головке, а потом методично вел ладонью вверх и вниз. Жарко выдыхая воздух через рот, я притянул его ближе, зацеловывая его тонкую шею, прикусывая выпирающий кадык. Он тихо зашипел и стал настойчивее водить рукой по стволу.
Я провел своей рукой вдоль его и высвободил ее из моих штанов, чуть отталкивая парня от себя. Поцеловав напоследок, я спустился поцелуями по его голой груди, опускаясь окончательно на колени. Кровь била в висках, гулом раздаваясь в голове. Его ширинка находилась на уровне моих глаз, и заметный бугор побуждал к дальнейшим действиям. Нога парня по-прежнему болела, это было видно, но кровь уже спеклась, покрывая рану коркой. Его джинсовые шорты были без ремня, и поэтому снять их не вызвало никакого затруднения.
Я чувствовал себя очень взволнованно. Это был не первый мой минет, уж тем более Хенрику, но сейчас все ощущалось иначе. Дрожащими пальцами я обхватил его член, чуть массируя и размазывая выделяющуюся смазку вдоль возбужденной плоти, слыша вверху довольные стоны. Ухмыльнувшись, я решил дразниться. Нажав последний раз на головку, я приблизился, лизнув ее, и тут же услышал всхлип. Лизнул еще раз, проводя языком по уздечке, обводя головку вокруг, не двигаясь дальше. Обхватил губами ее полностью, начиная посасывать, как сладкую конфету, как любимое лакомство. Хенрик опустил свою руку на мой затылок, ничего не предпринимая — ждал, что я буду делать дальше. А я дразнил, сосал усердно и старательно. Когда сверху раздался очередной всхлип, а рука на моем затылке машинально подтолкнула вперед, я провел языком дальше, выводя узоры уже вдоль ствола, слыша расслабленный выдох.
Если бы я продолжал дальше, то его бы точно не хватило на большее, это можно было понять по его выражению лица, по тому, как он дрожит, как надламывается его голос, когда он что-то шепчет или просит. И не важно, многое ли ты успел сделать или нет, такое случалось из-за его состояния вообще. И поэтому я толкнул его на кровать, сдирая белье, свесившееся на ступнях, бросил невпопад вглубь комнаты. Он завороженно смотрел на меня, притягивая за плечи ближе. Я оседлал его бедра, начиная тереться ими об его член. Он целовал настойчиво и глубоко, забирая все себе, спускался ладонями вниз по спине, цепляя их на ягодицах. Он мял их в своих руках, то с легким нажимом, то вовсе сжимая до побеления костяшек. Мне это нравилось, и я простонал ему прямо в губы, почувствовал, что он перекатывается и теперь уже подмял меня под себя.
Быстрым торопливым движением он стянул шорты и нижнее белье вниз, но они запутались, пока я пытался поскорей высвободиться. Фыркнув, он аккуратней их снял и наугад кинул их назад, возвращаясь к нашему делу. Места, где он касался моей кожи, горели и буквально жгли, но тело требовало больше и больше. Подтянувшись выше на локтях, я выгнулся ему навстречу, когда он начал целовать мою грудь, а затем переходить по сантиметрам ниже. Его руки брали надо мной власть, его голос пленил мое сознание, поэтому перед глазами образовывался легкий дымок, белая пелена. Все, что происходит сейчас, казалось страшным воспоминанием, фантазией или еще какой странной штукой, но точно не реальностю. Его руки, его голос, эти голубые глаза, широкая улыбка с торчащими клыками, его растрепанные мягкие волосы, его смех — это все уже давно не принадлежало мне, все это давно было в руках Леа, именно она эти годы имела такое дарование под рукой.
Но, черт, будем честны: сейчас мне было далеко до Леа, далеко до собственной совести и понимания к человеку. Мне давали — я брал. Ничто другое меня не волновало, разве что любимый и такой далекий человек, который устроился между моих ног.
Он ласкал голени, и их почти сводило судорогой. Он целовал мои щиколотки, проводил руками по бедрам, и их покрывало мелкой дрожью. Все, что он делал со мной когда-либо, пробуждало во мне такую реакцию. Что четыре года назад, что сейчас. Но сейчас… сейчас я не лежу и не думаю, какого это было раньше. Сейчас это были совсем иные впечатления, будто совсем другой человек, но в то же время что-то родное и близкое.
— У тебя есть?.. — многозначительно протянул Хенрик, оглаживая бедра с внутренней стороны и медленно опускаясь к моему паху, опаляя там жарким дыханием. Я вздрогнул и быстро кивнул, как китайский болванчик.
— Погоди, — я быстро высвободился и побежал в туалет, где в шкафу оставлял, на всякий случай, конечно, лубрикант и несколько штук латексных контрацептивов. Кинув их с порога на кровать, я вернулся на свое место, а Хенрик держал все это добро в руках, смотря то на них, то на меня.
— Ты хочешь этого? — тихо и как-то совсем растерянно спросил он, мимолетно проводя языком по нижней губе. Я проследил за этим жестом и как-то даже странно на этом акцентировал большое внимание. Все бурлило внутри, в паху тянуло, а перед глазами по-прежнему образовывался дымок. А он еще и спрашивает.
— А ты как думаешь? — насмешливо спросил я, указывая головой на свой и его член. Но он шутку не оценил, смотрел так же озадаченно, как и до этого. — Все нормально?
И тут меня осенило. Если уж я не думал о других людях, полностью утопая в наслаждении и эгоизме, то уж он-то точно подумал о Леа. И да, я понимал, да что уж там, я знал, что он любит ее. Может быть, он и правда любил меня все то время, что мы являлись друзьями, но его отношения с Леа — это другая история любви, равносильная нашей. Я понимал это, и становилось как-то прискорбно, что я не подумал о том, что же чувствует
он.
— Дело не в том, чтобы ты хотел этого там, — он также показал головой на пах, а затем посмотрел в мои глаза, чуть улыбаясь. — Дело в том, чтобы ты понимал, что хочешь меня тут, — и он показал указательным пальцем на мою голову, а затем приложил ладонь к сердцу.
Я улыбнулся ему, кладя свою ладонь поверх его и сжал переплетенные пальцы. Не видел смысла скрывать от него что-то, ведь и полноценного разговора не избежать, поэтому я протянул руку к его щеке и погладил большим пальцем место под глазом, так нежно и трепетно. Он улыбнулся широко, обнажая белые клыки.
— Дело в том, что я всегда тебя хотел и мысленно, и сердцем. И не переставал за эти годы, — он открыл было уже рот, по его глазам было понятно, что он хочет что-то добавить, объяснить, может, но я притянул его к себе, целуя протяжно, но без лишней страсти. — Давай не будем разъяснять отношения, пока мы находимся в таком виде, ладно?
Он фыркнул, театрально закатив глаза, но кивнул и притянул к себе ближе, обнимая за поясницу. Все было так идеально, так невозможно. Я выгибался к его руке, когда колпачок от баночки смазки щелкнул, а его ладонь скользнула вниз к ягодицам.
***
Изголовье кровати стучало об стену каждый раз, когда он входил в меня. И с каждым таким разом я запрокидывал голову все выше, изнеможенно кусая губы, чтобы быть тише. К слову, это удавалось мне плохо, так что ему приходилось нагибаться, зацеловывая меня, при этом скручивая меня почти пополам.
Тело. Тело помнило каждое его движение во мне, каждое его касание, каждый поцелуй; оно помнило то, что я и сам мог забыть, а оно не забывало, хранило в своем тактильном банке в разделе самого важного. Я не помнил точно его голоса во время нашего секса, не помнил наизусть то, что он успокаивающе шептал, не помнил его стонов и рыка. Но где-то в сознании, в закоулках разума начинало что-то дребезжать, завороженно понимая, что помнит и знает все, что сейчас со мной происходит. А я узнавал это все будто заново, не соглашаясь с организмом, наслаждался этой эйфорией по-новому, как в первый раз.
Он так трепетно относился ко мне, гладил, успокаивал, стирал выступающие от дискомфорта и боли проникновения слезы и шептал, шептал, шептал…
— Я рядом, я всегда рядом… — он сцепил наши ладони, поднимая их на подушку над моей головой, медленно выходя, а затем неожиданным толчком вновь погружался, но уже глубже. — Люблю тебя, люблю…
От нежности, от неимоверного удовольствия, от его ласк и слов я кончил, марая наши животы. Он вышел из меня, доводя себя до оргазма сам, с тихим вскриком излился в презерватив и плюхнулся рядом. Белый дымок вновь образовался перед глазами, а тело расслабилось и окуталось легкой усталостью. Я закрыл глаза и стал ждать.
***
— Что нам делать дальше?
Этот вопрос крутился в моей голове весь проведенный с ним вечер. Меня охватывал не столько интерес, сколько страх перед будущим и обстоятельствами. Все-таки, если мы решим сойтись, то придется решать целую кучу проблем. А самое тяжелое — объясняться перед Леа. Чувство никчемности распространялось в груди только при мысли, что она будет чувствовать. Это было даже как-то больно осознавать.
Хенрик невесомо гладил мое лицо, проводил пальцами линии за ухом, пробегая по чуть отросшим волосам рукой. Услышав вопрос, он какое-то время промолчал, вглядываясь куда-то поверх меня. Я терпеливо ждал, балансируя между реальностью и чудной страной Морфея. Быстро проморгав несколько раз, я смотрел на него, поднял из-под одеяла руку и положил на его грудь, на место, где должно располагаться сердце.
— Дальше как-нибудь разберемся, хорошо? Не будем сильно спешить, у нас еще много времени впереди, — он улыбнулся, прикрывая пальцами мои глаза. — Тебе надо поспать.
«У нас еще много времени впереди». Фраза, которая заставила сердце екнуть. И вправду, много времени. У нас. Я улыбнулся, уже не прогоняя сонную дымку, устроился удобнее на подушке, вслушиваясь в его мелодичный голос.
— У нас все получится.
