***
Больно. Я привык к боли за все время, проведенное здесь, но все равно не могу сдержать сдавленного всхлипа. Я знаю, ты придешь за мной. Я верю, я жду, я живу для тебя. Приходи скорее, Уилли. Не могу больше ждать. Не могу больше спать, свернувшись плотным клубком и закрыв голову руками, не могу больше терпеть их насмешки и насилования. Кажется, сломана рука. Была. Сейчас, вроде, срослась, но жутко ноет. Наверняка кости не сошлись, как нужно… Приходи скорее, Уилли. Слышу шум снаружи. Они все ринулись туда, а меня оставили тихо плакать в углу. Я постоянно плачу. Глаза от этого наверняка жутко покраснели и опухли. Чувствую, как жжет уголки глаз. Это ты, Уилли? Крики. Ты там не один, верно? Как минимум трое. И наверняка сейчас стены захудалого домишки окрапляются темной горькой демонической кровью. Она пряная и тягучая на вкус, я точно знаю. И от нее несет дряным коньяком. Дряным и дешевым, каким поят шлюх в борделях. Это их сущность. Они так живут. Шум затих, а теперь слышно твои шаги. Я чуть приподнимаю голову, пытаюсь подать голос, но выходит лишь невнятное мычание, ведь язык не слушается. Я вижу твои ноги в метре от себя. Чистые ботинки, без единого пятнышка, и такие же брюки. Ты как всегда идеален. Смотришь на меня сверху вниз, на скрючившегося на грязном полу с засохнувшей кровью, с грязными слипшимися волосами, такого жалкого и убогого, словно дворовой котенок под дождем. Мне холодно — одежда превратилась в лохмотья уже на первой неделе пребывания здесь, и я довольствовался тряпьем, которое нашел в своем углу. Я пытаюсь подползти к тебе, молча терпя боль и пытаясь проговорить что-то вроде мольбы о спасении. Удивительно, я был услышан. Ты берешь меня на руки (всегда поражался, какие они у тебя могут быть нежные) и переносишь в свою квартиру. Даже когда ты опустил меня на диван, я не могу разогнуться. Я уже привык к такому положению. Тело не слушается. Ты тихо шипишь, когда я рефлекторно попытался тебя лягнуть, пока ты пытался меня раздеть. Прости. Я еще извинюсь перед тобой за все это. А пока получается немного распрямиться, позволяя тебе обмыть мое тело теплой водой, а после обработать раны. Ты что-то ворчишь про гной. Знаю, в некоторые порезы попала грязь. Там, наверняка, и гноятся. После всех процедур ты уделяешь внимание кровоточащему проходу. Болит. И эта боль еще и отдается в поясницу. Но я терплю, пока ты аккуратно обрабатываешь повреждения. Молча терплю. Кажется, ты удивлен. Я ведь никогда раньше не мог так выносить боль, верно? Кутаешь меня в теплый плед и уходишь куда-то. Судя по звону посуды — на кухню. А потом приносишь мне стакан теплого молока. С медом. Я все еще не могу говорить, не могу поблагодарить, но киваю, начиная медленно пить теплую обволакивающую жидкость. Отдаю тебе стакан и жестом спрашиваю разрешения лечь. Ты соглашаешься. Стоит моей голове коснуться подушки — я сразу проваливаюсь в сон, в свою бесконечную чреду кошмаров. Но я чувствую твою руку, сжимаю запястье, чувствую твою поддержку. Сразу становится легче. Кошмар постепенно сходит на нет, и я окончательно ухожу в фазу глубокого сна. Спасибо. Когда я просыпаюсь — ты все еще сидишь рядом, видимо, не спал. Тело все еще плохо слушается, но я могу сесть на подушках и тихо, заикаясь, попросить воды. Ты мигом очнулся от полудремы и ушел на кухню. Мне стыдно. Ты слишком много сил потратишь на меня. Уже ведь синяки под глазами. Но я не скажу этого сейчас. Ты ведь найдешь аргументы. Ты близнецы, тебя не переспорить. Ты все же вернулся со стаканом воды, который отдал мне в руки, аккуратно те поддерживая. Да, они еще слабые. Спасибо. Сегодня дает о себе знать полученная пневмония — а ты все равно терпишь мой кашель и буквально с ложечки кормишь меня кашей на воде, не давая мне наброситься на еду сразу. Голодавшему организму нельзя много и сразу. А еще, ты отдал мне свой халат. Серый и замызганный, но мягкий и теплый. Говоришь, что на первое время сойдет, но мне кажется, что я с ним никогда не расстанусь. Ведь он пахнет тобой. Спасибо. Через неделю я уже мог ходить по квартире, пусть и относительно недолго. Раны долго не заживали, но регенерация берет свое. Мне уже лучше. Когда я смог связно говорить, я завалил тебя своими извинениями и благодарствами. Я готов был ползать перед тобой на коленях. Но ты пресек эту попытку, усадив меня на диван. Говоришь, что нужно беречь силы. Я стараюсь. Но ради чего ты все это делаешь? Берешь отпуск на целый месяц, стараешься быть со мной каждую минуту. А мне стыдно. Я не стою твоего времени. Ты слишком прекрасен для такого ничтожества, как я. Готов поспорить, что все секретарши уже мечтали о романе с тобой. Но нет — они видят тебя холодным и идеальным, а я могу видеть изъяны. Но они слишком домашние, чтобы из-за них отказаться от мечтаний о тебе. Например, ты не всегда закрываешь бутылку с шампунем, и мускатным орехом пахнет на всю ванную комнату. Ты не разрешил мне им пользоваться, купил мне другой — с запахом вишни. А еще, у тебя порой сбегает кофе. Ты так мило суетишься и лихорадочно мочишь тряпку для отмывания плиты. Я попытаюсь забрать ее, а ты не отдашь. Это уже некая традиция — ругаться из-за этого, а после мириться. Перемирия с тобой — гиблое дело. Сколько раз я мысленно проваливался от стыда, стоя перед тобой и сминая подол халата в руках под твоим пристальным взором. Часто я срываюсь на слезы. Ты понаблюдаешь пару минут, а после пожалеешь и обнимешь, усадив к себе на колени и аккуратно стирая с моих щек слезы. Прощен. Спасибо тебе.***
— Уильям, я люблю тебя. — Грелль, какой же ты глупый. Мы с тобой сидим у камина в уютном кресле. Ты гладишь меня по волосам и вдыхаешь запах вишни, смешанный с мускатом. Тихо улыбаешься на такую смесь и приобнимаешь меня за талию. Прошел год спустя того инцидента. Ты даже не выгнал меня из своей квартиры. Сказал, что не хочешь отпускать меня. А я и только рад. — А ты меня любишь? — А ты как думаешь? — Спасибо, Уилли. Мой Уилли. Я люблю тебя.