Бесконечные дожди

— Да, да, обязательно. До свидания! Как только дверь за врачом закрылась, вежливая улыбка Шуры тут же исчезла, и он двинулся в комнату. — Ну что, Бортник, допрыгался? — Куда допрыгался? — с глупой улыбкой промычал фронтмен. — Харе придуриваться. Рано тебе ещё для бреда, — гитарист уселся на диванчик, где лежал укутанный в три одеяла Лёва. — Почему рано? — У тебя тридцать восемь. При такой температуре бреда не бывает. Вот как стукнет опять тридцать девять и пять, вот тогда можешь начинать. Лёве нехотя пришлось подняться и в полусидячем состоянии облокотиться на плечо друга. — Только не начинай. — Нет, начну, Лёвчик, начну! Говорил я тебе, что нужно было вернуться в гостиницу, а ты всё: «Погулять хочу! Всегда мечтал вот так погулять под дождём» — передразнил Шура. — Зато как романтично было. — Хуянтично! Нам пришлось отменить два концерта. Ты понимаешь, что подвёл всю группу? — Я не маленький мальчик, не поверишь, и всё понимаю. Но что я могу сделать? — Уже ничего. — Вот именно. Поэтому перестань меня отчитывать. И вообще. Лучше пожалел бы. Лёва упал головой на колени гитариста. Тот с улыбкой стал поглаживать его по голове (в который раз он убедился, что долго злиться на Бортника невозможно, а даже если бы и была такая возможность — то, просто бесполезно). — И поцеловал. — А не обнаглел ли ты часом? — Не. Шура дотронулся губами до виска хитро улыбающегося Лёвы. — А чего так скромно? — Не хочу заразиться. У нас гастроли в самом разгаре, знаешь ли. — Брезгуешь значит. — Напомнишь это мне сегодня вечером, когда буду делать тебе уколы. — Мне прописали уколы? — за считанные доли секунды улыбка спала с лица Лёвы. — Куда? — Ну, а как ты думаешь? В ту часть тела, которую я обычно вижу при других обстоятельствах. — В задницу? — В задницу. Вокалист тяжело вздохнул. — А ты больно делаешь? — Бортник, знаешь сколько уколов я ставил за всю жизнь? — Что, много? — Аж ноль. — Ой… ой-ой-ой, тогда ты, это… ну, аккуратненько делай. — Нет, блин, я со всего размаху воткну в тебя иголку. И на всю длину. Твоей жопе не привыкать. — Не пугай меня так, а то я тебе не дамся. — И куда ты, изволь спросить, денешься? — Я буду вырываться, кричать, на мои вопли сбежится весь гостиничный персонал, они повяжут тебя и отдадут злым дяденькам-полицейским. — И умрешь во цвете лет. И сгниешь нахрен в этом номере. — Зато без уколов и с нетронутой задницей. И да. Я не договорил про то, как надо делать уколы. В общем, протираешь ваткой со спиртом место, куда собираешься уколоть… — Господи, и откуда у тебя такие глубокие познания в медицине? — Тссс, я ещё не дорассказал… — Нет, ты ответь, а то мне страшно стало. — Ну Мурзику я уколы делал, и что с того? Не было возможности в ветеринарку два раза в день его таскать. Под обиженное сопение Лёвы, Шура заржал. — Это перед тем как он у тебя сдох? — Он прожил после этого ещё два года, это во-первых. А во-вторых, ну ты и толстокожий грубиян. Не сдох, а трагично ушёл в мир иной. — Ты главное Фендеру это не говори. — Не, ты что… Он породистый, его жалко. — А Мурзика, значит, тебе не жалко было, живодер? — Мурзика тоже жалко. Ну а что я мог поделать, если реально не мог я бегать с ним в ветеринарку на другом конце города, еще и дважды в день. Тем более, что я ему уколы делал аккуратно, почти профессионально. В отличие от тебя. — Я ещё ничего сделать не успел, а ты уже завёлся. Вон лоб опять горячий. — Да я вообще весь горячий парень, — голос Лёвы с каждым разом становился всё тише. — Не смей засыпать. Нам нужно температуру померить. Шура резко поднялся и пошёл за градусником к тумбочке, где уже лежали в творческом беспорядке какие-то лекарства. Заодно он захватил тёмно-коричневую баночку, в каких обычно бывают сиропы от кашля. — Ты хоть предупреждай, что встаешь, — Лёве пришлось положить голову на твёрдый диван. — Что, на мне удобней? Фронтмен кивнул. — Тогда ложись в прежнюю позу, будем мерять температуру. — Никогда не думал, что у тебя такие мягкие ляжки. Ка-а-айф, — протянул Лёва, когда почувствовал, как длинные пальцы гитариста перебирают его волосы, нежно касаясь кожи головы. — Да ты романтик оказывается… Ты опять суешь мне эту ртутную хрень?! Убери её от меня! — Успокойся, неженка! — У нас же есть электронный, зачем мне это исчадие ада, которое нужно держать аж восемь минут? — Врач сказал, ртутный меряет точнее. — Тогда вынужден тебя огорчить, это был не врач, а маньяк! То он уколы поручает делать дилетанту, теперь этим средневековым агрегатом меня пытать заставляет! И за это мы ему деньги заплатили? — Это всего лишь градусник! Ты таким полжизни температуру мерял. — И больше не собираюсь. Тащи электронный. — Тогда мне опять придётся вставать. — Переживу пару секунд и без тебя. — И тогда ты окончательно лишишься почётного места на моих коленях. Лёва в раздумии замолчал. Однако, дилемма. Держать градусник пару минут в гордом одиночестве и на потной подушке, или зажимать его целых десять, но с Шуриком. Всё-таки он выбрал второе, решив, что потом на удивительно удобном Шуре можно будет и вздремнуть. — Давай, — Лёва покровительственно поднял руку и прижал градусник. — Так. Теперь давай ложечку за покойного Мурзика… — Ты это до конца моей жизни припоминать будешь? — сказал он, но всё же послушно облизал ложку. — Фу… Что это за гадость? — Сироп от кашля. — Чего он какой-то горький? Это же сироп, он чисто логически должен быть сладким. — Лёва понял, что он повзрослел, когда на сорок четвертом году жизни ему дали сироп от кашля без подсластителей. Старость, так сказать, подкралась незаметно. — Я жил в СССР и в голодных 90-х, где от души напился невкусных сиропов и надержался ртутных градусников! И теперь имею полное право насладиться всеми благами современной жизни, а ты их так бессовестно у меня отбираешь. — Тебе опять плохо? — Бери больше, мне хуево. Я чувствую как кровь пульсирует у меня в венах, я чувствую как каждый сантиметр моей кожи покрывается солёным потом… — Опять, — Шура тяжело вздохнул, закрыл глаза и потёр переносицу. — Опя-я-ять мете-е-ель… — Заткнись, у меня уже голова болит. — Херовый из тебя врач, Шурик. И чтоб ты знал, мне скучно. — Я очень рад за тебя. — Когда уже можно будет градусник достать? — Прошло только пять минут. — Пять мину-у-ут, пять мину-у-ут… — Да доставай, доставай! Еще с минуту вертя градусником в руке и рассматривая, где там остановилась ртуть, Бортник наконец вынес вердикт: — Тридцать восемь и семь. Можно уже начинать бредить? Шура обреченно махнул рукой. — Что хочешь, то и делай. Если кто услышит и неправильно поймёт — я не виноват. Меня вообще здесь нет. — Ой-йо, ой-йо, никто не услышит!.. Едва допев строчку Лёва зашелся в приступе сухого кашля, раздирающего горло. Не в силах слушать это, Шура молча ушёл на кухню. Бортник хотел было крикнуть что-то в стиле: «Не выдержал? Свалил? Бросил меня на произвол судьбы?». И крикнул бы, более того, во всю мощь заорал бы на бессовестного гитариста, но вновь нахлынувший кашель не позволил. С соседней комнаты послышался щелчок закипевшего чайника. — Давай поднимай свою задницу с дивана и топай в ванную. — Зачем? — Содой горло будем полоскать. Лёва опять поморщился, но на этот раз решил не высказываться, дабы, пусть и отходчивый, но все же не железный Шура от него не свалил. Не без помощи гитариста, он доковылял до ванной. Бортник покачнулся, остановившись возле раковины, и вцепился за ее край. — Держу, держу, не волнуйся, — Шура подхватил его под руку. Вокалист стал полоскать горло. Каждый раз набирая в рот раствор, он украдкой смотрел на себя в зеркало. Он с неудовольствием отметил, что жутко вспотел (будто сам этого раньше и не чувствовал, наверное, не до того было), и его чёлка мокрыми прядями прилипла ко лбу. Белки глаз немного покраснели, а под глазами начали появляться болезненные синяки. Когда стакан опустел, он повернулся к Шуре. Тот осторожно отпустил его руку, убедившись, что Бортник более или менее уверенно стоит на ногах. — Как ты меня терпишь? — Таким вредным? — И это тоже. — Сам не знаю. Люблю потому что, — Шура приобнял Лёву за плечи. — Пошли. Как твое горло, полегчало? Бортник невнятно промычал что-то, не решаясь признаться что стало даже хуже. — Нужно опять выпить сироп. — Да нахрена так часто? — Потому что сначала нужно полоскать, а потом пить лекарства. — Уман, ты издеваешься, да? — обреченно вздохнул Лёва, все-таки выпив злосчастный сироп. — Ты только сейчас это понял? — Шура усмехнулся. — Я догадывался. — Давай ложись, тебе постельный режим прописан. — Но я не хочу спать. — Просто лежи. Лёва вновь устроился на коленях гитариста. Тот укрыл его тёплым одеялом, и откинулся на спинку дивана. Вскоре Бортник уснул, тяжело и хрипло дыша. — Не хочет он спать, конечно. Чёрт, укол забыли сделать. За окном ливень. Наверное, всё ещё вчерашний, под которым Лёва заболел. В этом городе дожди вообще очень настырные.