***
Рюдзаки уселся на своей половине кровати и опасливо, словно кот, боявшийся, что его территорию займет кто-то другой, наблюдал за только переодевшимся в ночную одежду Лайтом из-под спадающих на непроницаемые глаза чуть влажных после душа волос. Его вполне устраивал факт, что тот не сказал ни слова с самого момента, как они вошли в апартаменты. Только вот его вид, отчетливо кричащий об отравляющей недосказанности, не позволял полностью забыть причину молчания. Лайт тихо лёг на постель и укрылся заранее откинутым одеялом, однако на бок не повернулся. L, якобы в раздумьях специально устремивший свой пустой взгляд прямо перед собой, даже не шевельнулся от промявшегося под весом чужого тела матраса. Ложиться спать он по понятным причинам не спешил. Снова принимать таблетки не хотелось, но иначе уснуть не получится. По крайней мере, в эту ночь, ведь просить Лайта помочь с этим было равносильно полной утрате гордости. Идти на такие жертвы только ради четырех-пяти часов сна он не был готов. — Извини, Рюдзаки. Стёртый до хрипа голос заставил L против воли почувствовать, как грудную клетку словно царапают изнутри острым осколком, вызывая зуд, распространяющийся только на мышцы, не затрагивая при этом кожу. Но несмотря на это, внешнее спокойствие никуда не исчезло, а глаза не посмотрели на Лайта, который приподнялся на локтях в надежде объясниться. — Я… не думал, что ты так отреагируешь. Мне жаль. Рюдзаки неспешно убрал палец ото рта и положил руку на колено, слегка сжимая. — Меня поцеловал парень, — пугающе безэмоционально сказал он, не отрываясь от невидимой точки в ночной темноте. — Меня поцеловал ты, Лайт-кун. Как я должен был отреагировать? Чужой виноватый взгляд опустился на белую простынь, а губы слегка поджались. Лайт действительно хотел как-то исправить ситуацию, только вот в голове не было ни единого представления, что нужно для этого сделать. «Стоило оставить всё, как было. Почему я совершил такую ошибку?» Небольшая странность в формулировке ответа неустанно подковыривала интерес, который он аккуратно озвучил. — Почему ты так выделил то, что именно я сделал это? Бесцветные губы практически сразу раздраженно искривились, а в моментально прикрывшихся глазах появился пугающий огонёк, заставляющий Лайта быстро пожалеть о своем вопросе. Он чуть отклонился от источающего угрозу Рюдзаки, но тот лишь продолжил неподвижно сидеть, нервируя ещё больше. — Я ведь уже говорил, Лайт-кун... — натянуто безразличным голосом произнес L и подтянул ноги поближе. — Ты мой первый друг. Я не очень разбираюсь в этом виде отношений, но то, что ты сделал, определенно не может являться их частью. Лайт уже чувствовал, как рука, на которую он опирается, начала заметно дрожать от длительного напряжения, уговаривая лечь обратно. Опуститься вниз он не смел: в его понятии подобное действие означало бы полную незаинтересованность в диалоге с его стороны, что было далеко не так. Ему просто не удавалось игнорировать то, с каким трудом Рюдзаки выдавливает из себя каждое слово, и в данный момент это заботило сознание намного больше, чем напряжение в мышцах. — За столько лет мне впервые потребовалась помощь, и я попросил её у тебя. Ты же просто воспользовался ситуацией. Лайт удивлённо приподнял брови, и уже хотел было возразить обидным словам, но вовремя передумал. «Его голос... дрожит? Да быть не может». — Мои подозрения на твой счёт касаемо роли Киры вполне оправданы, но если ты ненавидишь меня настолько только из-за этого... — Рюдзаки. Лайт больше не мог выслушивать весь тот бред, в который L с поразительной скоростью уверовал. Он сел, для удобства подобрав под себя ноги. Призрачный холод с намерением схватить открытые участки кожи колючей рукой недовольно всколыхнул несколько прядей волос, отчего плечи зябко передернулись. Ему как никогда раньше хотелось коснуться ладони или шеи детектива, успокоить его. Однако, желаемое далеко не всегда совпадает с возможным. — Я не ненавижу тебя, — твёрдо сказал Лайт, уверенно заглядывая в большие, гипнотизирующие глаза напротив. — Да, иногда ты меня раздражаешь, иногда хочется тебе врезать, но ненависти я не испытываю. Моей целью не было унизить или посмеяться над тобой. Ты же знаешь, я никогда не играю чужими чувствами и презираю тех, кто так поступает. Он обессиленно вздохнул, отворачивая голову в сторону окна, будто бы ожидая от тусклого света луны помощи. Было очевидно — слова, которые будут произнесены через несколько секунд, — правильные, что именно так и должно быть, но уютно устроившееся внутри чувство расползалось против воли самого Лайта все сильнее, одаривая желудок и легкие томной резью. Оно не позволяло языку выговорить хоть что-нибудь, из-за чего белые зубы со скрежетом встретились, да так, что показалась жевалки. — Такого больше не повторится. — Поклянись. Лайт развернулся и едва не отпрянул от неожиданности. L, требовательно, вместе с тем недоверчиво смотревший из-за взъерошенной челки, протянул ему руку с отставленным мизинцем. Этот детский жест вызвал у того неожиданный даже для него самого смешок, который не перерос в приглушенный смех только благодаря влиянию едва ли довольного взгляда. Набрав воздух в грудь, Лайт скрестил их пальцы и заговорческим тоном начал: — Я клянусь тебе, Рюдзаки: этот поцелуй был первым и последним с моей стороны. С этого дня не будет никаких попыток или принуждений повторить его, поэтому можешь расслабиться. — Помолчав недолго, он продолжил: — И ещё... С каждым произнесённым словом тёмный взгляд уменьшал количество источаемой неприязни, а теперь и вовсе полегчал, заполненный томительным ожиданием заключительной фразы. Увидев, как на чужие губы проскользнула нежная улыбка, Рюдзаки сохранил ледяное спокойствие, однако неприятное предчувствие по поводу дальнейшего все же заставило насторожиться. — Я обещаю: что бы ни случилось, в какие бы беды ты ни попал и с какими бы трудностями ни встретился, я всегда буду рядом в качестве твоего друга, готового оказать поддержку и помощь. Через пару секунд тревожной тишины, которая болезненно била по ушам каждому из них, Лайт, не торопясь, разъединил их пальцы. Ожидание увидеть хоть какую-либо реакцию на свои слова не оправдались: он не заметил ни единого изменения ни в мимике Рюдзаки, ни в позе. Тот будто превратился в куклу на витрине — такой же неподвижный, с неизменным выражением аккуратного лица, но не переставший привлекать внимание. Невпопад подумалось, что, если бы Рюдзаки и был куклой, то такой экземпляр не подлежал бы продаже ни за какие деньги. Лайт вновь принял горизонтальное положение, после чего набросил на себя одеяло, ощущая долгожданное тепло. Он привычно отвернулся лицом к ночному городу, даже испытывая некий дискомфорт по причине отсутствия на своей спине взгляда двух пронзительных глаз, которые были с ужасающей точностью выбиты в памяти. Сквозь неумолимо подступающую дрему, до него донеслись короткий скрип кровати и непродолжительное копошение позади. — Спокойной ночи, Рюдзаки, — негромко произнес Лайт, когда одеяло потянулось на чужую половину. — Спокойной ночи, Лайт-кун.***
Прошло уже несколько дней с того случая. Как бы то ни было, в жизни Лайта и Рюдзаки практически ничего не изменилось. Они всё так же работали вместе с утра до позднего вечера, обменивались своими предположениями по поводу улик или их отсутствия, после чего возвращались в свои апартаменты. Кусочки тортов и чашки чая сменяли друг друга в интервале от одной минуты до двух, а неровные кипы документов, из которых можно было построить собственный бумажный городок, казалось, совершенно не уменьшались, несмотря на то количество, что Лайт изучал вместе с остальными членами группы расследования добрую половину дня. На счастье последнего, Рюдзаки удалил ту запись с камер в коридоре на их этаже, и теперь Соитиро уже никогда не узнает о своевольной выходке сына. Поначалу Лайт с увлечением размышлял над тем, зачем L сделал это, но потом, придя к наиболее нейтральному, а оттого правдивому варианту — страх потери репутации, — перестал забивать голову этим глупым вопросом.На его смену пришёл другой: «Спал ли вообще Рюдзаки с того дня?» За все ночи после случившегося Лайт, иногда просыпавшийся от сквозняка, который игриво покусывал его за не прикрытые одеялом лодыжки, слышал только глухой стук пальцев по клавишам и монотонный звук пережевывания сладостей. Но ему ни разу не удалось застать Рюдзаки во время сна. В таких ситуациях он, быстро оглядев грызущего леденец L, на автомате спрашивал, нужна ли тому помощь, чтобы заснуть, а после безэмоционального "Нет, спасибо, Лайт-кун" с тихим вздохом отворачивался и старался вновь погрузиться в сон, пока чувство вины царапало ребра. Он не знал, сколько это ещё продлится, а также — как мог поступить столь опрометчиво. Злость, однако, была направлена не на одного себя — руки буквально чесались встряхнуть Рюдзаки за поистине глупую привычку делать всё назло другим. Нужно быть идиотом, чтобы не догадаться — L, сколько бы "закалённым" ни был его организм, отчаянно нуждался в здоровом сне, но чувство собственного достоинства не позволяло сообщить об этом. Даже сейчас, когда они занимаются поиском подозреваемых, Лайт каждые десять минут вырывал чуть ли не падающего с кресла L из своего вакуума, но тот окунался в него с головой снова и снова. Он готов был поклясться — раньше такого не было. «Он ведь не думает над расследованием, не ищет решения какой-то проблемы, — сидящий боком к своему компьютеру Лайт недоуменно нахмурился, а затем подпёр щёку ладонью». Изучающий взгляд плавно заскользил по всей фигуре напротив снизу вверх. Он совершенно не волновался в том плане, если L обернётся к нему — пока тот ушёл в себя, Лайт мог делать практически всё, что заблагорассудится (в пределах цепи наручников, конечно). Цепкое внимание неотвратимо привлекала любая мелочь, любое изменение, проявляющееся внешне. И все они откладывались в голове едва ли не в алфавитном порядке. Кожа, всегда бледная, как молоко, стала еще светлее. Теперь казалось, что, если присмотреться, можно было с легкостью увидеть комнату сквозь Рюдзаки, будто тот являлся призраком по своей природе. Стеклянные глаза, которыми уставились в неопределенную точку на пустом мониторе, моргая так неспешно и редко, словно время замедлило свой ход в несколько раз. Нижние веки украшали неизменные круги, ставшие несколько темнее. Можно было ненароком подумать, что их старательно рисовали чёрным водостойким карандашом, несмываемым, как бы сильно ты не умывался. Слегка озадаченный увиденным взгляд наконец опустился на приоткрытые губы, и, хотя с такого расстояния услышать чужое дыхание было физически невозможно, в ушах Лайта отчетливо звучали приглушенные хрипы, выталкиваемые из часто вздымающейся груди. Лайт всегда считал внешний вид Рюдзаки необычным в хорошем смысле, но то, как тот выглядел сейчас, заставляло всерьез встревожиться. L совершенно точно не выглядел здоровым. — Рюдзаки. Оклик был успешно проигнорирован. L даже не заметил, как Лайт встал, чтобы направиться к нему. Цепь ожидаемо спала с колен вниз, и чем больше сокращалась дистанция, тем больше та прогибалась. Ритмичные звуки царапающих пол звеньев действовали на Рюдзаки подобно маятнику на сеансе гипноза — расслабляли, заставляя чувствовать сонливость, но вместе с тем не позволяли сознанию улететь куда-либо, где можно отдохнуть от повседневной скуки. — Рюдзаки. — А? — L рассеянно моргнул и взглянул на вставшего рядом Лайта. — Что-то не так, Лайт-кун? — Это ты мне скажи. Голос прозвучал неожиданно грубо, но он не мог так просто выбить из висков пульсирующее чувство волнения в придачу с зарождающейся досадой. Не нужно долго рассуждать, чтобы прийти к очевидному выводу — L сам довёл себя до такого состояния. — Выражайся точнее, пожалуйста. Я не понимаю, что ты имеешь в виду. Мацуда, отвлекаясь от очередного скучного отчета, приподнял голову, чтобы исподлобья взглянуть на чужой диалог, но почти сразу же принялся якобы сосредоточено перечитывать оказавшийся крепко сжатый пальцами текст, не желая ни мешать молодым людям, ни провоцировать шефа своим длительным наблюдением тоже обратить на них внимание. — Тебя разве ничего не беспокоит в плане физического состояния? Рюдзаки продолжил смотреть на Лайта так, словно ничего и не было сказано вовсе. Тот же старался не закатить глаза из-за нелепости ситуации. Кое-как усмирив дикое желание сделать это, он едва наклонил голову, недовольно хмурясь. — Ты вообще слышал, что я сказал? — Я не глухой, Лайт-кун. Просто мне нужно было подумать. — Над чем? — чуть раздражённо спросил Лайт, машинально разведя руками и подняв глаза к потолку на мгновение. — Над ответом на твой вопрос, — спокойно пояснил Рюдзаки, а затем лениво моргнул. — По правде говоря, я не знаю. Единственное, что изменилось — мои глаза зудят. И, по-моему, в штабе стало холоднее, чем обычно. С трудом подавив эмоции, Лайт задумчиво обхватил подбородок большим и указательным пальцами, слегка щурясь, пока старательно искал у себя в голове возможную причину таких ощущений. Как только нашёл подходящую, то сначала не слишком-то поверил в неё, но все равно решил убедиться. Без обиняков он взял уже отвернувшегося к монитору Рюдзаки за плечо, развернул к себе и под абсолютно невозмутимый взгляд прислонил тыльную сторону ладони к чужому лбу. Не прошло и десяти секунд, после чего руку поспешно убрали от горячей кожи, небрежно встряхнув и опустив вниз. Впервые в жизни Лайта совершенно не радовал тот факт, что оказался прав. — Мне интересно: ты пытаешься убить себя или действительно не ощущаешь, что у тебя жар?