Притворяюсь

      Ноябрь. Бесчисленные дожди и промозглый ветер. Размытые дороги, на которых автомобили так и норовят окатить грязью мимо проходящих людей с ног до головы. На небе лишь тусклая серая пленка. Василиса никогда не любила ноябрь. Этот моросящий дождь, голые деревья и постоянная грязь под ногами. Даже предстоящий Новый год не радовал девушку. Все уже начали бегать по магазинам в поисках подарка, начинали появляться елки, гирлянды, игрушки. Эти стремления приблизить праздник раздражали её. Но сегодня было не так. На улице значительно похолодало и улицы опустели. Деревья покрылись изморозью, лужи приморозило. Тучи над землей неслись низко и наливались свинцом. Люди предпочитали в такую погоду забраться под теплое одеяло с какао и любимой книгой, а она шла по привычной дороге и вдыхала свежий морозный воздух. Пошел снег. Первый снег. Легкие снежинки начали порхать между небом и землей. Не спеша, наслаждаясь полетом, они кружились в воздухе, слипаясь в хлопья, образовали хоровод и ложились отдохнуть за землю, деревья и дома. — Здравствуй, Максим, — проговорила девушка, подойдя к мраморному надгробию. Обличенная в черный брючный костюм, она стояла напротив могилы. Темные волосы, собранные в аккуратный пучок, закрывал черный платок из теплой плотной ткани. А в руках алые розы. Несмотря на время, она всё ещё носила траур. В её гардеробе не было ничего яркого, броского, блестящего, лишь черный, белый и серый. Михайлова подняла взгляд и посмотрела на него, вернее на его фото. Темные взлохмаченные волосы, на устах полуусмешка-полуулыбка, глаза словно океаны. Глаза, которые она не забыла за эти долгие пять лет, которые снятся ей почти каждую ночь. Василиса повернула голову в сторону и увидела его. Это точно был он. Высокий, самоуверенный, статный, голубые глаза, полуулыбка, кольцо на правой руке… Кольцо. Михайлова вздрогнула, иллюзия развеялась, девушка достала из-под одежды это кольцо, которое весело у неё на цепочке, и сжала его в кулаке — это была единственная память о нём, всё что ей от него осталось. Она всегда носила его на шее. Многие это находили оригинальным, многие считали это безвкусицей, но никто из них даже и не догадывался, почему она носит его. Говорят, что время лечит. Но только не в её случае. И вот она снова здесь, в этот чертов день. Она так и не смогла смириться с его уходом за прошедшие годы, боль не стала меньше нисколько. Она каждый раз мысленно возвращается в этот день, день, когда ничто не предвещало беды. Словно кадры из какой-то киноленты проносились воспоминания.       Она помнит только визг тормозов и свой собственный вскрик. Как нелепа смерть, он не должен был так быстро закончить свою жизнь, не должен был. Она помнит сколько гадкий, обидных слов они наговорили друг другу. Помнит, как он резко остановил машину и попросил ее выйти. Помнит, как крикнув очередное оскорбительное слово, она вышла из автомобиля, громко хлопнув дверью. Жаров выжал по гашетке, и машина полетела по улице, а она смотрела на отдаляющуюся ниву и еще не знала, что это была их последняя встреча. Ей по сей день снится его смерть: этот подъемный кран, держащий огромную плиту, этот скрежет инструментов. Тогда эта стройка в центре Москвы жутко раздражала ее. Вечные пробки, гонщики, летающие по дворам на своих полуразбитых машина и готовые сбить каждого на своем пути. Но Михайлова не подозревала, что это стройка отберет у нее любимого человека. В голове так и звенит порванная цепь, а перед глазами так стоит падающая плита, раздавившая ниву, как консервную банку. Дальше всё как в тумане. Она не помнит, что именно было после этого. Она ничего не видела, кроме разломанного на несколько частей куска бетона. Тогда не было ни слез, ни истерики, была лишь пустота, необъятная, давящая, невыносимая пустота, поглотившая её полностью. Она помнит лишь раздавленное тело, от которого целой осталась лишь правая рука, на которой поблескивало скромное колечко — то самое.       Истерика была, но уже дома, когда Леша, отвезя её домой, уехал со всем разбираться, тогда она до конца осознала, что произошло. Не дойдя до дивана в гостиной, Василиса упала на колени. По щекам потекли слезы, она сделала несколько судорожных вздохов, задыхаясь от нехватки воздуха, и со всей силы ударила ладонью по паркету, потом ещё раз и ещё раз, и с каждым ударом она все сильнее и сильнее била по полу, пытаясь физической болью заглушить душевную. Не удержав равновесия, девушка упала на пол и свернулась калачиком, хотелось кричать, но зубы крепко вцепились в ладонь, заглушая этот крик. Она всё крепче сжимала зубы, оставляя на нежной коже следы, все больше напрягала связки, но вырвалось лишь невнятное мычание. Взгляд серо-пепельных глаз упал на фотографию, стоящую на одной из полок шифоньера. Василиса приподнялась, рука потянулась за снимком, на котором они обнимались, такие счастливые, влюбленные друг в друга. Вася смотрела на фотографию, и у неё холодело в душе. Он ведь заставил её поверить в счастье, в любовь, показал мир в новых красках, а теперь опять покрасил в черно-белый цвет, умерев. Жизнь для неё остыла. Часть её умерла, она теперь никогда не сможет быть единой целой, ведь умершие не воскресают. Василиса прижала снимок к груди и, поднявшись, она села на диван, облокотившись на спинку, рука быстро нашла нужный предмет, и Михайлова быстро закуталась в мягкий полосатый плед. Поежившись от непонятного холода, девушка натянула его выше. Снова посмотрев на фото, она провела кончиками пальцев по его лицу, обводя скулы, и медленно положила голову на небольшую подушечку. Свернувшись клубочком, она уставилась в одну точку, по щекам, не переставая, катились безмолвные слезы, а к груди была прижата фотография.       Василиса посмотрела по сторонам, вырвавшись из своих же воспоминаний. Это она была виновата в его смерти, только она. И все эта ревность. Если бы она сдержала себя, не накидывалась с ложными, пустыми обвинениями, он бы остался жив. Ведь они ехали к ней домой, а он рванул к себе, не повернув в нужную сторону, и погиб. А начиналась их ссора-то из-за простого дела. У неё была своя точка зрения, у него своя, а уж потом Василиса перешла на личное. И обвинив Максима, толкнула его в объятья смерти. И теперь она тут, одна стоит посреди пустого кладбища, а снег всё падает и падает, покрывая землю белой холодной периной. Как в тот день, в день похорон.       Уже третий день, не переставая, шел снег. Он был не густым, и все думали, что он скоро прекратился и растает, но он шел, шел и шел, устало ложась на грязную землю, укрывая её теплым пледом. Преображались дороги, преображались дворы, преображались люди. Совсем недавно была унылая серость, лужи и грязь нагнетали, а теперь лишь сказочная, волшебная атмосфера, объявшая Москву. Дети выбегали во дворы и с шумом, гамом играли в снежки, из первого липкого снега делали небольших снеговичков, кидали друг друга в уже образовавшиеся сугробы. Родители с улыбкой наблюдали за детьми, которые наконец-то отвлеклись от компьютеров и вышли на улицу. Только одним людям было не до радости, только они не разделяли всеобщего веселья.       На Новодевичьем кладбище, столпившись в кучку, стояло несколько человек. Пять человек, а позади ещё несколько в полицейской форме. На лицах пяти скорбь и боль потери, на других тоже неравнодушие. Хоронили в закрытом гробу. Василиса смотрела на черный ящик и вспоминала его, их знакомство, признание и последний день. Слез на лице уже не было, выплакала за эти дни. Кроме боли не осталось ничего. Жанетта, вон, утирала слезы, а она лишь смотрела на огромную яму, где суждено покоиться Максиму. Леша стоял чуть поодаль, сжимая зубы. Это была его первая потеря. Отца он никогда не знал, мать спокойно живет в своей квартире, дедушки и бабушки умерли ещё до его рождения, так и не узнав о нем. А теперь друг, лучший друг. Все их споры, посиделки в баре, советы стали лишь пустыми звуками. Кеша поддерживал Жанну, которая об этом узнала сегодня утром и сразу попала на похороны. Вернулась из отпуска… Она упиралась на рядом стоящего Садовского, не могла удержаться на ногах. Николай Николаевич стоял с понурым лицом. Это бы удар для уже пожилого подполковника. Возможно, это и послужило главным толчком к его уходу, к его отставке. Как-то резко пропали силы бороться и за должности, и за звания, и за отделение. Пенсионный возраст давно подошел, и теперь мужчина не будет этому противится, он уйдет сам. Да, жалко оставлять ребят после такой потери, но они сильные, они справятся. А сейчас он, как самый старший по званию, как начальник и наставник, должен произнести речь, не хочет, но должен. — Все мы хорошо знаем Максима, это верный друг, настоящий профессионал своего дела, специалист с большой буквы. Он был очень терпелив и отзывчив, всегда мог выслушать каждого, кто обратился к нему за поддержкой, что-то посоветовать, выручить, никому не отказывал в просьбах. Принципиален, никогда не отходил от своих принципов. Нам всем будет его не хватать. Пусть земля тебе будет пухом, Максим, — больше ничего мужчина сказать не смог, все слова, что он прокручивал у себя в голове, вылетели из памяти.       Следующая речь должна быть Василисы. Девушка посильнее замотала вокруг шеи свой шарф и, глубоко вздохнув, встала на место, где пару секунд назад стоял Николай Николаевич. — Максим, — начала Михайлова и посмотрела на фотографию, стоящую на гробу, — он…он, — она всё смотрела и смотрела на фото, прямо в глаза, и опять в памяти всплыла картинка падающего куска бетона. Девушка все глубже и глубже вдыхала свежий морозный воздух и продолжала, — он…он был, — Василиса замолчала, понимая, что начинает задыхаться, она все хватала и хватала ртом воздух, но спасительный кислород не поступал в легкие. Леша в три шага оказался возле девушки и увел её. Он ведь ей говорил, чтобы она не говорила эту чертову траурную речь, говорил, что она уже никому не поможет, а Михайлова сопротивлялась, говорила, что она должна, ради Максима, ради всего, что между ними было. Леша достал из кармана куртки бутылку с водой, которую предусмотрительно положила Ольга, и отдал Васе. Но увидев, что у той дрожали руки, отобрал бутылку и стал как маленькую девочку поить её. Она успокоилась, начала нормально дышать и, буркнув, что с ней всё хорошо, отошла от Самойлова, которому нужно было говорить после неё. — Максим был человеком слова. Он всегда помнил свои обещания и всегда их выполнял. Он был моим лучшим другом, какого у меня никогда не было, да больше никогда и не будет. Я буду скучать по нему, — на этом он свою речь закончил, было невыносимо что-либо ещё говорить.       Больше желающих высказаться не было, и работники кладбища начали выполнять свою работу. Василиса смотрела, как гроб помещают в яму, и в голове была только одна мысль: «Я сегодня напьюсь!» Она вздрогнула, когда Хрулёв бросил первый ком земли, который, ударившись о крышку, рассыпался. Потом подошла она и, взяв в руку маленькую горсточку, медленно высыпала землю. Самойлов, Садовский и Сельская последовали примеру Михайловой. И вот через пару минут они смотрели на невысокий холмик. Положив цветы и венки, они все медленно побрели к выходу. А снег ещё сильнее начал идти, укрывая собой свежую землю. — Прости, — шепчет она и закусывает до крови нижнюю губу. В руке она также сжимает алые розы, не замечая, как острые шипы выпиваются в нежную ладонь. И снова у неё в глазах стоят слезы. Прикрыв веки, Василиса поднимает голову к небу. Пушистые снежинки ложатся на ресницы, даря Михайловой облегчение и придавая ей какую-то легкость. — Хорошо, что Мухтар не видел твоей гибели, — шепчет она. Девушка понимала, что собака просто бы не перенесла потерю хозяина, очередную потерю. Пес бы не смог жить после его гибели, он бы страдал, мучился, причинял бы сам себе адскую боль, но не смог бы жить без него, не смог. И вновь в памяти Михайловой всплывают картинки прошлого. В тот день Максим пришел опять смурной, никто даже не удивился, с тех пор как Мухтар заболел, он почти всегда приходил на работу в таком настроении. Сначала его отправили на пенсию, а через полгода пес начал себя плохо чувствовать: отказывался от пищи, потихоньку терял вес, целыми днями лежал на своей подстилке, ему ничего не хотелось. Жаров думал, что он просто устал, переутомился, все же псу было восемь лет, а это уже считается старостью. Максим обращался в несколько ветеринарных клиник, лечебниц, но все врачи утверждали, что питомец здоров и просто скучает по службе. Но со временем состояние Мухтара не улучшалось, а только ухудшилось. И в тот день Жаров в очередной раз отпросился у Василисы чтобы съездить в очередную ветеринарную больницу, после которой он обещал друзьям приехать на работу с Мухой, по нему все уже изрядно успели соскучились. — Тебя вижу, а вот Муху не наблюдаю. Где Мухтара Максимовича потерял? — весело спросил Леша, ища что-то на большом стеллаже, стоящем позади него. — Он остался в больнице, — прошептал Максим, садясь на свое место и закрывая рукой лицо. — Старичок, что случилось? — Самойлов не понимал, что так могло довести Жарова до такого состояния. Кинолог молчал. — Максим, — проговарила Михайлова имя любимого, подойдя к нему и положив свою ладонь ему на плечо. Парень поднял на неё свой взгляд, и только тогда Василиса поняла, какие перемены произошли в нём за этот день: потухший взгляд, губы, сжатые в прямую линию, помятый вид. А ведь ещё вчера его глаза светились… — Что произошло? — Мухтар, — односложно ответил Макс. — Что с ним? — с тревогой спросила Василиса. — Лейкоз, — дрожащим голосом сказал Максим. — Шансов на выздоровление двадцать на восемьдесят, оставил его на химиотерапии, — у Василисы от ужаса расширились зрачки, она убрала руку с плеча Жарова и прислонилась спиной к прохладной стене. Самойлов напряженно сглотнул, перекручивая слова друга, а Максим продолжал, — сказали, что мы слишком поздно к ним обратились, — мужчина усмехнулся. — Да я собственноручно задушу этих горе-ветеринаров! Из-за них я могу потерять Муху! — он крепко сжал зубы и сильно зажмурил глаза. — Я себе никогда не прощу, если с ним что-то случится, если он умрет, — прошептал Жаров и ещё не знает, насколько его слова окажутся пророческими.       Шло время, но ничего не помогало. Мухтар прошел курс химиотерапии, Максим тратил все деньги на дорогостоящие противораковые лекарства, но все без толку. Жаров рвал на себе волосы, не зная, что ему делать. Он метался от бессилия, от своей беспомощности. Муха столько раз спасал ему жизнь, а он не может. А Мухтар всё с каждым днем угасал и угасал на глазах хозяина.       Умер пес неожиданно, в последние две недели он пошел на поправку: стал принимать еду, сметал все с удовольствием, хотя до этого почти ничего не брал в пасть, Муха начал даже набирать вес, но потом состояние резко ухудшилось. Мухтар умер счастливым, на руках своего хозяина, на руках друга.       После этого события Максим ушел в себя, замкнулся. Он ушел в работу не то что с головой, он просто стал жить этой работой. Он не возвращался домой, ещё слишком болезненными были раны, слишком больно было вспоминать Мухтара. Из этого омута его вытащила Василиса. Не сразу, потихоньку, но все же вытащила. А квартира Жарова так и пустовала, лишь иногда, когда он хотел уединиться, он уезжал в свою холостяцкую берлогу.       Василиса судорожно, боясь уронить, правой рукой прижимает к себе плюшевого маленького мишку — ещё одна память о нем. Максим подарил этого медведя накануне своей гибели, пятнадцатого ноября. Это была дата начала их отношений. Дата, когда она вернула его в реальный мир, когда он начал заново жить. Её подарок — однотонная синяя рубашка, в которой, собственно, и похоронили Максима. Подарком Жарова же был этот маленький беленький плюшевый медвежонок. Он сидел, повернув голову направо. Черненький носик, черненькие ноготочки на лапках. Василисе он так напоминал Умку из любимого одноименного мультфильма. Она так и назвала его. Это был её талисман. Каждую ночь она прижимала его к груди, и все тревоги уходили. Но пришло время возвращать подарок. Она возвращает ему подарок, но не игрушку она хочет ему подарить, а себя. Вася крепко прижимает к себе Умку и нежно целует его макушку, как целовала однажды его. Она возвращает игрушку и вместе с ним дарит свое сердце, которое, впрочем, итак, принадлежит ему. — А я ведь тоже умерла, Максим. С того дня я лишь притворяюсь, что живу, душа моя умерла вместе с тобой.