Ангел

Макс едва открывает слипшиеся от засохших слез веки, сглатывает, чувствуя сухость в горле, и упирается взглядом в потолок пикапа. Какое-то время она высматривает каждую царапинку, всхлипывая в тишине и пытаясь унять нарастающую дрожь, но не выдерживает и прижимает руку к лицу, чтобы снова не разрыдаться. В приоткрытом окне стоит ночь. Макс оборачивается посмотреть, откуда идет красноватое свечение, и видит яркую неоновую вывеску и белый свет в широких окнах, открывающих вид на магазинные полки. Там мелькает Хлоя. Единственный человек, что теперь удерживает Макс в этом чертовом мире. Она снова закрывает глаза. Жмурится, растирая пальцами застывшие дорожки слез, и обхватывает колени руками. Боком прижимается к спинке сиденья. Так, в позе беспомощного эмбриона, ей теперь и положено сидеть, вздрагивая от накатывающих истерик. У нее нет сил делать что-либо еще. Она снова возвращается. Бестелесным потоком входит в разрушенную закусочную, освещенную одной лишь мигающей лампой. Снова и снова, как только закрывает глаза; раз за разом, когда удается заснуть в бесконечной тряске дороги. Въевшиеся в мозг голоса звали Макс по имени. Она узнавала каждый: Джойс, Кейт, Виктория, Уоррен, даже Нейтан, сообщение которого она прослушивала каждый проклятый день, останавливая на словах «мистер Джефферсон», пока Хлоя не забрала телефон. Они шептали, стонали, кричали в ее голове, разрывая сознание, заставляли задыхаться. Хлоя обнимала ее за плечи, крепко сжимала, чтобы Макс забылась в объятиях, и это помогало. По крайней мере, на время. Иногда, когда они останавливались, чтобы переночевать, Хлоя подолгу, ласково успокаивала Макс, продолжала до тех пор, пока та не заснет крепко, и только тогда сама закрывала глаза, изо всех сил сдерживая собственные слезы. Это их бремя. Кошмар, принадлежащий им обеим. Макс не смела засыпать. Она услышала шаги, шарканье по горячему асфальту. Наверное, четкость слуха Макс, уже потерявшей какое-либо ощущение мира вокруг, можно было объяснить ее желанием увидеть Хлою. Снова почувствовать ее присутствие, слушать неровное дыхание, смотреть на нее и оправдывать себя. Это было все, чего ей сейчас не хватало, как не хватает глотка воздуха, когда находишься на самом дне океана. Светлое даже в ночи лицо Хлои показалось в окне. Макс не повернулась к ней и только сильнее уткнула лицо в колени. Хлое было невыносимо видеть, как Макс плачет. Свинцовый ком подступает к горлу, когда Хлоя открывает дверцу пикапа и садится. Кидает шуршащие пакеты куда-то вниз и бесцеремонно, почти настойчиво отрывает руки от лица Макс. "Я с тобой" − шепчет девушка с синими волосами, а взгляд Макс падает на подвеску с тремя пулями. Навязчивое напоминание о том, что даже ангелы смертны. Вместе с тем приходят воспоминания о солнечных днях, проведенных в Аркадии Бэй, о «Двух китах», об академии, о струйке сигаретного дыма, о бабочке, о маяке. Заметив пустой взгляд Макс, направленный на подвеску, Хлоя убирает ее под футболку и наклоняется вперед. Макс прижимается к ней, утыкаясь в шею, вдыхая еще не выветренный сигаретный запах, ощущая, как щекочут щеки кончики синих волос, а потом – губы, касающиеся Макс с чуткостью и нежностью. Макс обнимает ее. Кажется, будто она умрет, если Хлоя отстранится. Холодные и влажные руки наполняются теплом, и Макс уже не чувствует дрожи, а только мерный стук собственного и другого сердца. Она пожертвовала бы всем миром, лишь бы слышать это биение. Когда-нибудь все станет лучше.