Я рядом

Новобранец. Кондиционер шумел немилосердно, но исправно охлаждал воздух. Правда, извечный табачный дым не успевал выветриться, потому что хозяин кабинета, полковник Бивер курил почти беспрерывно. И сейчас он самозабвенно выпускал клубы дыма, уставившись в потолок, пока майор Пеникетт просматривал личные дела пополнения. То и дело отмахиваясь, майор брал в руки одну папку за другой и бросал на стол. Он хмурился, читая короткие, скупые сведения. Полковник лениво наблюдал за ним, усмехаясь. - Ну что, - произнес он наконец, - Впечатляет? - Целая рота альф, - со вздохом ответил майор, - и ни одного человека. - Тебе не впервой такой наборчик принимать. И потом, альфы тоже люди. Или ты так не считаешь? - Конечно, люди, - майор кивнул, - Просто эти их статусы… Порой я понимаю чистых… А это что за хрень?! – это он почти выкрикнул, показывая полковнику очередную папку. С фото, прикрепленного к титульному листу, на Бивера смотрела девушка с огромными светлыми глазами и пухлыми губами. - Милашка, - хмыкнул полковник, пожал плечами, - Ты женщину в армии первый раз видишь что ли, Пеникетт? Ну, омега. Ну что тут такого? - Что такого?! – возмущенный майор вновь уставился на фото, - Да это не просто омега! Это принцесса какая-то! И что мне с ней делать?! - Все, что положено. Только в постель ее не тащи!.. - Я с омегами не связываюсь, - майор швырнул папку на стол, - Ты знаешь, Джим! Мне проблемы не нужны! - Вот поэтому эта рота прикреплена к тебе, - закивал Бивер, - Ты не Кроусделл, неуставных отношений не заводишь. Ты серьезный парень, Тамо, и сделаешь из нее солдата, раз ей жизнь не дорога… - Ага, - помотал головой майор, - а альф в роте мне от нее палкой отгонять?! Ну удружил ты мне, Джим! Спасибо за такой подарок к выходу из отпуска! - Да не гунди ты! – отмахнулся от него полковник, - Только ты сможешь держать всех в узде, и только у тебя эта омега забудет о своем статусе уже через месяц… - А если не выдержит? – майор искоса вновь глянул на фото, - Бледная какая-то… - Не выдержит, - пожал плечами снова Бивер, - значит, не выдержит. Первый раз что ли… Майор Пеникетт покидал кабинет своего начальника в ужасном настроении. Мало того, что пополнение сплошь состоит из альф, так еще эта девчонка! А так хотелось после отпуска еще немного полениться, не спеша войти в колею, побездельничать. А потом напроситься на передовую, чтобы уже не заниматься новобранцами, и вновь окунуться в боевой раж. Но нет, у начальства на него оказались совсем другие планы. И Кроусделл этот, маньяк озабоченный! Чтоб ему… Войдя в казарму, майор был встречен дежурным, который и доложил ему, что рота новеньких разбирает вещи в своем отсеке. Кивнув солдату, майор прошел дальше и остановился у закрытой двери. Он не имел привычки подслушивать, но глухой рык, раздавшийся за дверью, тормознул его. Кто-то там только что получил по морде. Не успели попасть на базу, как начали самоутверждаться? Майор толкнул дверь, шагнул вперед. Видимо, новобранцев уже проинструктировали, и потому они, все как один, побросав свои дела, кто чем занимался, выскочили на середину, выстроились в неровный строй. По уставу, ближайший к вошедшему офицеру должен выкрикнуть команду, что и сделал стоявший первым высокий парень со шрамом на щеке. - Смирно! – проорал паренек, - Равнение налево! - Вольно! – отозвался майор, присмотрелся к парню, выцепил из памяти фамилию, - Ульель… - Я, господин майор! – парень шагнул вперед. Торопится, малец! - Встать в строй, - Пеникетт хмыкнул, - Назначаю старшим по роте. - Есть! – произнес Ульель довольно. Майор пошел вдоль строя без спешки. Всматривался в лица восемнадцатилетних юнцов, вспоминал фамилии, делал для себя мысленно пометки. Каждый из них и все в целом были теперь под его ответственностью. И у каждого свой норов, а еще этот долбанный статус, из-за которого каждого нужно сначала сломать, раскатать в крошево, а уж потом вылепить достойного солдата. Если получится. А, еще не забыть про девчонку! Ну, вот и она. Дойдя до конца строя, Пеникетт с удивившим его самого ужасом смотрел теперь на омегу. Невысокая, худенькая, того и гляди переломиться пополам, бледная до синевы. Из подвала ее вытащили что ли? Темно русые волосы собраны в хвост. Заставить постричься! А вот что с глазами ее делать? Огромные, светлые, прозрачно-зеленые, и ресницы как хлопушки, прихотливо изогнутые темные брови, аккуратный нос, и эти пухлые ярко-розовые губы. Да какого ж ляда тебя в армию занесло, дура?! Подсуетилась бы, да и нашла бы себе богатого папика-бету, который обеспечил бы ей вольную жизнь. С ее-то данными легко откупилась бы от питомника… Мда, теперь вот возись с ней… Так, а это что? Что за хрень? Майор, нахмурившись, разглядывал багровый след на тоненьком запястье девушки, который она попыталась скрыть, чуть заведя левую руку назад. Пеникетт внимательно посмотрел ей в глаза и внутренне охнул. Девушка смотрела на него без страха или обреченно, она смотрела спокойно, даже с вызовом. «Сирена Грей» - вспомнил майор. И кто же тебе имя такое дал, мать твою волшебницу… Вернувшись к середине строя, майор еще раз оглядел крепкого, высокого парня, с заметной ссадиной в углу рта. «Харингтон» - и его фамилия всплыла в памяти. Альфа недоделанный, твою мать… - Рота! – громыхнул майор, - Упор лежа принять! Пятьдесят отжиманий! Выполнять! Никому и в голову не пришло ослушаться, все, как один, рухнули на пол и принялись отжиматься. Пеникетт, чуть посторонившись, наблюдал за Харингтоном. Отметил, что парень тренирован. А что же тогда удар пропустил? И от кого?! От девчонки! А она молодец! Видно, умеет за себя постоять. Майор сделал пару шагов в сторону, и теперь смотрел как легко и пружинисто отжимается эта Грей. Неплохо! У нее есть шанс выдержать. Во всяком случае, он даст ей этот шанс. А сейчас… - Отставить! – выкрикнул Пеникетт, - На плац бегом марш! Двадцать кругов! Выполнять! И по живее, куколки! Держать строй! Солнце палило нещадно, весь плац как раскаленная сковорода размером с футбольное поле, но майор бесстрастно отсчитывал круги, лишь поддавал команды и замечания. - Держать строй! Ноги выше поднимаем при беге! Собьется один, побегут все по новой! Выше ноги! Десять! К нему подошел как всегда неслышно капитан Эванс, протянул руку для приветствия. - Уже вошел во вкус? – спросил капитан лениво, - Это ж их первый день. Загнуться раньше срока… - Если тебе их так жалко, - усмехнулся майор, - забирай. Там и подарочек есть! Смотри! Девчонка-омега… Рэдклифф, мать твою! Еще раз оступишься, на корточках все двадцать кругов пройдешь! Одиннадцать! Эванс присвистнул, когда мимо них пробежала Грей. - И просрать звание, как Кроусделл?! – капитан отрицательно помотал головой, - Мне до майора год остался, и я рисковать не хочу. Хотя… Девчонка в масть! Нет, боюсь, не сдержусь… - Трус, - беззлобно бросил ему Пеникетт, - Выше, выше ноги! И в ногу! В ногу бежим, крошки! Двенадцать!.. Дались вам эти омеги! От чего вас всех так кроет? Не пойму… - Эх, Тамо, - вздохнул Эванс, - просто ты железный, а мы видать из гипсокартона… «Мда, железный, - подумал Пеникетт, - знал бы ты…» Тот факт, что мать майора была омегой, никому не был известен, даже в министерстве. Он вдруг вспомнил один из дождливых дней осени, когда в приют к нему пришла женщина. Пряча виноватый взгляд серых глаз, она представилась его тётей, сестрой отца, и всучила ему маленький потертый снимок. На его вопрос, где отец, женщина сказала, что он погиб несколько дней назад. На снимке мальчик увидел молодых мужчину и женщину, держащихся за руки. Тамо впервые увидел своих родителей, ему было пять лет. Майор тряхнул головой, отбрасывая все ненужные мысли и воспоминания в небытие. Глянул хмуро на плац, усмехнулся недобро. - Пора прибавить градусов, - сказал он Эвансу, и заорал, - Грей, шевелись! Двенадцать!.. Послушная девочка, Грей! Все равняются на Грей! Отставшие побегут по новой! Эванс в изумлении посмотрел на майора, потом на целеустремленно бегущую девушку. - Обалдел?! – выпалил капитан, - Они же ее порвут потом! - Не порвут, - майор отрицательно мотнул головой, - Пусть только попробуют… Я сам буду её рвать, пока не сдохнет. Или выживет… - Почему ты так ненавидишь омег? – Эванс прищурился. - Это жалость, - майор пожал плечами, - а не ненависть. Эванс не стал больше ни о чем спрашивать, снова глянул на девчонку, едва заметно повел подбородком, а майор проорал: - Тринадцать! Отлично, куколки! Мальчики бегут почти как девочка! Осталось только цацки вам нацепит и оттяпать ваши перчики!.. Прибавь скорости, Грей! Пробегая мимо майора, Грей глянула на него в упор, и этот взгляд очень не понравился ему. Что-то колючее словно зацепилось внутри как репейник, непривычно и больно. - Добро пожаловать в мой личный рай, куколки! – сказал он с усмешкой. До самого обеда новобранцы не покидали плац. После бега Пеникетт заставил их пройти гуськом по кругу пять раз. «Благодарите Рэдклиффа за это!» - улыбнулся он, слушая тихий ропот солдат – ругательства пополам с проклятиями. А после, когда, казалось, у ребят уже нет сил ни на что, майор скомандовал: «Отдых!». И, глядя на забывшихся, усталых, повалившихся кто куда прямо на раскаленный плац солдат, он дал новую команду: - Планка, пять минут! Приступить! - Когда это кончится, - простонал жилистый блондин, с трудом опускаясь на колени, и шипя, когда пришлось упереться ладонями об обжигающий асфальт. - Рэгбо, - склонился к нему майор, - увеличить время? - Никак нет, господин майор, - прохрипел солдат обреченно. Майор спокойно кивнул, соглашаясь. Оглядел всех, - они шипели, сжимали челюсти, корчили гримасы, но держали планку, а Грей лишь закусила губу, но руки её не дрожали, с обманчивой легкостью удерживая худенькое тело. Пеникетт вдруг увидел, как капелька пота скатилась по лбу к переносице, пробежала вдоль носа и сорвалась вниз. На него вновь смотрели спокойные, огромные глаза. Они смотрели с жалостью и пониманием. Майор. Сирена ни секунды не задумывалась, когда размахнулась и врезала этому альфе в челюсть. Её не обидели его слова «свободная давалка», она и не такое слышала. Просто так её приучила жизнь в приюте, - сразу ставь на место любого, кто посягает на тебя. Жестко, без лишних слов, желательно одним ударом. А удар у нее был поставлен, опять же благодаря приюту и его обитателям. И благодаря своему статусу омеги. Сирена никогда не знала и не хотела знать, кто ее родители. Ей достаточно было того, что развернутый анализ ДНК показал, что отец её был человеком, а мать омегой. И почему её отдали в приют, тоже было неважно. Отдали, значит была причина, достаточно веская, чтобы бросить родного ребенка. Здорового, красивого ребенка, но с возможным статусом омеги. Возможно, мать просто нагуляла её, а после, увидев, что родилась девчонка, а не мальчик, испугалась, побоялась… Да хрен знает, что там творилось в голове этой несчастной! Главное, что Сирена жива, руки-ноги целы, и мозги даже кое-какие присутствуют, а это уже немало. Когда ей исполнилось двенадцать, и природа неумолимо определила её статус, она не стала рыдать и метаться в поисках богатого спонсора, как это делали многие смазливые девочки-омеги. Сирена не осуждала их, - уж лучше стать игрушкой какого-нибудь дяди с кошельком, имеющего скрытую склонность к педофилии, и со временем с его помощью стать более или менее независимой женщиной, чем отправиться в питомник, где омеги за еду и кров раз в год обязаны рожать детей всем, кто заплатит. Неперерожденные женщины могли вынашивать и рожать, но это случалось у них крайне редко, и зачастую их малыши рождались болезненными и часто умирали, не дожив до года. В чем была причина, так никто из ученных не смог определить. Возможно, таковы были последствия пережитого человечеством коллапса из-за многочисленных эпидемий. Среди перерожденных часто рождались омеги, как мальчики, так и девочки, и оба вида имели прекрасные репродуктивные способности. Но шутка была в том, что омеги-мужчины могли родить только омегу мужского пола, а вот омеги-женщины – и альфу, и бету, и омегу, и человека, при чем обоего пола. И, казалось бы, именно этих омег нужно ценить, оберегать их, но это только казалось. Сирена занялась спортом, благо никто в приюте этому не препятствовал, наоборот, это поощрялось. Девочка не отдавала предпочтение какому-то одному виду, она старалась развиваться в нескольких направлениях. Карьеру в спорте она делать не собиралась, тем более что этого бы ей никто не позволил, - сироте, да еще и омеге! Но зато старшим воспитателям и директору приюта сразу стало ясно, что эту девочку в питомник не отправишь, а значит ей одна дорога – в армию. И не куда-нибудь, а в бригаду десантников-штурмовиков. Сирена очень просила об этом, а взрослым казалось, что таким образом девчонка хочет поскорее расстаться с жизнью. Лишь она одна знала, верила, что это её единственный шанс на нормальную, самостоятельную жизнь. Харингтон не успел даже проскулить что-либо в ответ на быстрый и мощный удар, когда дверь в казарменный отсек распахнулась, и вошел майор Пеникетт. Сирена знала его в лицо очень хорошо, - в холле у кабинета директора приюта была устроена своего рода стена славы. Там были большие снимки воспитанников приюта, которые, так или иначе, добились успеха. И портрет майора Тамо Пеникетта занимал на этой стене не последнее место. Сирена помнила каждую черточку, каждый изгиб и линию его лица, но увидеть его вживую оказалось совсем по-другому. Он оказался действительно очень высоким, удивительно широкоплечим, с уверенной походкой. Он был так же красив, как и на снимке, но уже более зрелым что ли. Поседевшие виски, морщинки, сурово поджатые губы, и спокойный, внимательный взгляд серых глаз. Но Сирену смутило не это, а его голос, ведь она слышала его впервые. И она подумала, что если бы была одной из тех дурочек, её ровесниц из приюта, которые по-детски были влюблены в майора, вернее в его фото, то наверное сейчас она пищала бы от восторга, едва завидев его у порога. Но, к счастью, Сирена не была даже хоть немного увлечена этим эффектным, высоченным, красивым майором. Любой мужчина был для нее врагом, впрочем, как и женщины. И потому, когда скрыть синяк на запястье не удалось, и майор выдал наказание, она не была ни огорчена, ни удивлена. Пока ничего её здесь не выбивало из колеи, а к тяжелым нагрузкам она привыкла с детства. Но был момент, когда девушка почувствовала нечто схожее с неловкостью, - капитан, подошедший к их майору, посмотрел на нее как-то не совсем привычно, с искренним удивлением, с толикой настоящего восхищения что ли. Она еще не умела распознавать такие тонкости, но его взгляд что-то задел в ней. А потом сам майор почти ввел её в ступор, когда ответил прямым взглядом на её спокойный взгляд в упор. Она не смогла бы сказать, что именно было в его глазах, но нечто появилось в самом центре солнечного сплетения и запульсировало осторожно, но ощутимо. Во время обеда майор искоса наблюдал за новобранцами, никак не реагируя на их бормотания, жалобы, ругательства. Он посмеивался, а Сирена подумала, что это кажущееся спокойствие еще аукнется им и очень скоро. Ладони жгло, появились небольшие волдыри, асфальт все-таки был горячим. И руки мелко тряслись от усталости, напряжения, но девушка твердо решила, что ни словом, ни вздохом, ни жестом не выдаст себя. Пусть это обернется для нее еще большей тяжестью, но она не доставит удовольствия майору, или кому бы то ни было, увидеть себя слабой, испуганной. Никто никогда о ней не заботился, так почему же сейчас это должно случится? Никто никогда не испытывал к ней жалости или сострадания, и сейчас это было ни к чему. Но вот этот капитан, то и дело поглядывающий на Сирену немного встревожено, сбивал с выбранного ритма, путал мысли. Как там его? Эванс? Сирена отлично видела прикрепленный к его кителю бэйдж даже с такого расстояния - капитан Л.Эванс. Чего же тебе от меня надо, Л.Эванс? Любитель молодых омежек? Желаешь испробовать «свежего мяса»? А вот хрен тебе! Никому еще не удалось трахнуть меня, и у тебя не выйдет. Сунешься, сломаю нос на хрен, а он у тебя симпатичный. Лучше не дергайся! Видимо, все эти мысли и толика агрессии легко читались во взгляде девушки, потому что капитан Эванс вдруг невесело усмехнулся и что-то сказал, сидевшему рядом майору. И майор нахмурился, отрывисто что-то сказал в ответ. Капитан укоризненно покачал головой, и майор наконец согласно кивнул. О чем бы они там не говорили, Сирене это было не интересно. Куда больше её заботило, что будет дальше. Понятно, что этот изверг Пеникетт сегодня еще потаскает их вволю, но что это будет? Чего ждать? Глухой гундеж сотоварищей ее смешил, - что толку плеваться матом, проклятиями, сами же напросились к штурмовикам, знали, на что шли. А теперь сидят и ноют, как девки с пмс, альфа-самцы гребанные! Сирена лишь мельком оглядела парней, на секунду дольше задержала взгляд на Харингтоне. У него губа припухла, и он временами зло посматривал на девушку. Рэдклифф, Джиннот, Смит, Рэгбо не вызывали никаких эмоций. Сразу не понравились Глиссон и Аллен, вот хоть сейчас прибить их. Бывает такое. Джонс, Моусли и Кейнс напомнили Сирене, что даже альфы могут казаться нежными, как цветочки, хотя парни и не были мелкого телосложения. Ульель, Иствуд, Кумбс, Хэмсворт почему-то сразу расположили к себе, в них чувствовалась какая-то сила. Не злоба, или агрессия, помноженные на похоть, а мощь, и мощь эта была созидательной. С этими можно иметь дело. Хатчерсона и Портмана Сирена знала еще по приюту, правда, тогда они были пяти-шести летними малышами, а потом мальчиков отделили. Но и после, сталкиваясь с ними на спортплощадке, она никогда не подвергалась нападках с их стороны. Наоборот, как то Портман даже помог ей, а Хатчерсон всегда подбадривал во время соревнований. Эти двое были настроены откровенно дружелюбно. - Покажи руки, Грей, - тихо произнес Портман, скосив глаза на девушку. Сирена нехотя повернула правую ладонь к нему, скорчила рожицу. - Можно подумать, - тоже тихо сказала она, - что у тебя лучше. - Турник осилишь? – прошептал парень. - Твою мать, - только и смогла процедить сквозь зубы девушка. Посмотрела на майора и вдруг опешила от его открытой, совсем не злой улыбки. «Твою мать!» - вновь прошептала она, но только про себя. Капитан. После обеда случился неожиданный приятный сюрприз в виде отсутствия майора Пеникетта аж на целых полчаса, чем новобранцы с радостью воспользовались. Разлеглись в тени вокруг плаца, даже не обратили внимания на реплики проходивших мимо рядовых и сержантов. «Салагам жизнь не дорога! Сейчас Пеникетт им вставит по самые гланды! Наслаждаетесь последними минутами жизни?! Ох, и оттрахает их майор за этот пикничок!» - усмехались старослужащие, но ребята не прониклись, а зря. Это несчастные полчаса майор выжал из них до последней капли! На плац он прошел медленным шагом, вскинув бровь, оглядел подкинувшихся испуганных салаг, усмехнулся краем рта. И как-то неприязненно посмотрел на девушку. - Комплекс вольных упражнений, - лениво протянул он, - По двадцать подтягиваний, а пока один подтягивается, все остальные приседают, - и заорал, - Приступить! Волдыри, которые были у всех, превратились в кровоточащие лохмотья, ноги и руки тряслись, их сводило судорогой, съеденный обед так и норовил вырваться наружу, и солнце пекло нещадно. После турника был бег с препятствиями на отдаленном поле, до которого нужно было добежать за две минуты. Из-за отставших все вернулись на исходную и побежали снова, и так было три раза. Пока Ульель в ярости не заорал, что лично отимеет каждого следующего отставшего. Майор лишь ухмылялся. Малец учится командовать, хорошо. На полосе препятствий было еще веселее, - здесь все было механизировано, и ни одно бревно, стенка, ров или натянутая проволока, не появлялись несколько раз в одном и том же месте. И все-таки была какая-то периодичность, которую на четвертый раз Сирена отметила, и появилась слабая надежда дожить до конца этого дня. Понявший, что девчонка просекла устройство полосы, майор заставил всех отжиматься до… «До ебени матери!» - рыкнул майор на вопрос Кумбса «Сколько раз?». В истерзанные ладони впивались мелкие камушки, песок, щепки, тростинки, трава… Темно серые форменные футболки давно были черными от пота, и когда майор дал новую команду «Качаем пресс, куколки!», они стали просто отвратительно грязными. Через полчаса валяния в пыли, Пеникетт приказал всем построиться. Усмехаясь, оглядел надсадно дышащих, измочаленных, чумазых солдат. - Футболки снять! – сказал он и внимательно посмотрел на девушку, ожидая от неё, видимо, истерики. «Обломись!» - ухмыльнулась про себя Сирена, и легко сняла футболку, под которой оказалась плотная майка черного цвета. Пеникетт оценил это, одобрительно покачав головой. - А теперь бегом марш в казарму! – сказал он весело, - Займемся стиркой, утята! - Бляяя, - простонал Смит, на что майор тут же ответил ему: «А ты отстираешь свою футболку без мыла, солдат!» После этого никому не хотелось как-либо комментировать приказы майора. И, стоя у раковин в общей душевой казармы, никто не проронил ни слова, хотя руки немилосердно жгло едким хозяйственным мылом, и мыльная пена окрашивалась в кровавый цвет. А майор спокойно прохаживался рядом и говорил: - Повторять не буду. Запомните раз и навсегда. За любые попытки проявления сексуального интереса к кому бы то ни было буду жестоко наказывать. Не стоит пытаться угадать, каким будет наказание. Уверяю, ваша сегодняшняя прогулка покажется вам отдыхом по сравнению с ним. Все свои статусные таланты проявлять будете только в деле. Не сможете сдержаться, я покажу вам, как альфы могут плакать. И не от счастья! Всем всё понятно? - Так точно, господин майор! – хором гаркнули салаги. - Отлично, куколки! – улыбнулся Пеникетт, - А теперь пять минут, чтобы привести себя в порядок, и на ужин! Бегом марш! Немного позже Сирена стояла у закрытой двери отсека и честно собиралась с духом, чтобы открыть её и пройти к своей кровати. Она не боялась парней, но отчетливо понимала, что вряд ли сейчас сможет дать достойный отпор, если кому-то из них все же придет в голову ослушаться майора и проявить к ней свой интерес. Она знала натуру альф, и зря, что все они валятся с ног от усталости. Ладно, сейчас она еще секунды три передохнет, и войдет… - Грей, - услышала она за спиной, и, обернувшись резко, увидела капитана Эванса в паре шагов от себя. Как тихо он подошел! - Господин капитан, - она попыталась выпрямиться по стойке смирно, но Эванс махнул рукой. - Возьми свои вещи и топай за мной, - сказал капитан, поманив к себе рукой, - И поживее! Девушка лишь на мгновение зависла, но приказ, есть приказ. Пока проходила к своей койке, брала рюкзак и пошла назад, никто из парней не сказал ей ни слова. Только Хатчерсон вопросительно приподнял брови, на это она едва пожала плечами, не знаю, мол. Харингтон хмуро проводил ее глазами. - Мы не детский сад, - говорил капитан, ведя её за собой в дальнее крыло казармы, - и поэтому здесь есть отдельная комната для омег. - Правда? – от удивления Сирена даже улыбнулась, и, видимо, было в ее голосе такое облегчение, что капитан с улыбкой обернулся к ней. - Не сомневаюсь, - сказал он, - что ты способна отодрать любого, кто захочет залезть к тебе в трусики, но уж лучше не провоцировать ситуацию. - Я не, - начала было растерянно девушка, но капитан жестом попросил её замолчать. - Повторю, - улыбнулся он, от чего его зеленые глаза сверкнули хитрицой, - я в тебе не сомневаюсь. Вот эта комната. Войдя в небольшое помещение, с минимумом мебели, рассчитанное на четверых, Сирена застыла у порога. Она даже сама себе не призналась бы, как ей было на самом деле страшно представить предстоящую ночь в одной комнате с целой ротой альф. - И здесь есть душевая, - почему-то сразу смутился капитан, - Специально продумали… - Только четыре кровати? – спросила Сирена. - Омеги здесь очень редко приживаются, - мотнул головой Эванс, - Ладно, устраивайся. И… удачи тебе, Грей! Капитан ушел, плотно прикрыв за собой дверь, а девушка только сейчас разглядела добротный замок на ней. Да, замок здесь очень кстати. Ад. Три месяца подготовки длились бесконечно долго, особенно для новобранцев. Каждый их новый день начинался на рассвете с пробежки и заканчивался на закате ею же. Вроде бы ничего особенного, если не учесть тот факт, что дистанция этих пробежек каждый день увеличивалась, да и майор постоянно вносил приятные разнообразия в виде прыжков, приседаний, пения во весь голос. При этом нельзя было нарушать дисциплину строя, все должно было выполняться синхронно, «Безобразно, но однообразно» повторял майор. Полоса препятствий была не только на поле, но и в специально оборудованном водоеме, и уж там препятствия были реально смертельными, если зазеваться. И опять же, никогда не угадаешь, что и когда появится перед тобой, - сети, резкий спуск, колья или водоворот. И вода всегда была жутко холодной, как горный ручей. Занятия с оружием могли бы оказаться приятным отдыхом, если бы не вечно содранные в кровь ладони, порезанные, поцарапанные пальцы. А ими не очень-то удобно разбирать и собирать автомат на скорость, и руки тряслись почти всегда. Потому, что у салаг не было ни минуты на передышку, - одни занятия следовали за другими, и все всегда бегом, бегом. «Противник не будет ждать, - громко говорил майор, прохаживаясь вдоль столов, на которых лежали автоматы, - пока вы отдохнете. На войне дорога каждая секунда!». Занятия по стрельбе так же были тем еще испытанием, - солдаты бегом неслись на позиции, хватали оружие и отстреливались. Потом, громко отчитавшись, что стрельбу закончил, неслись к мишеням, сами меняли их, и опять бегом на позицию. Пеникетт сразу отказался тренировать их в тире, заявив, что это для их же блага. Весело со стрельбой было только, когда майор поделил роту на две команды, дал им пейнтбол-ружья, обоймы с разноцветными пулями-шариками, и определил место для каждой команды. Чей цвет больше всего окрашивал противника, тот и выигрывал. И салаги поначалу с азартом и детской радостью принялись за эту игру, но очень скоро смех сменился ругательствами и матом. На них ведь не было ни шлемов, ни нагрудников, а шарики были очень твердыми, и синяки после них были весьма серьезными. И очень скоро эта была уже не игра, а настоящие военные действия, с тактическими уловками, ходами, слаженные, продуманные. Этого и добивался Пеникетт. Единственно любимыми занятиями были инструктажи по обращению с оружием, по изучению его видов и тому подобного. И хотя инструктор, полковник Вашингтон, был суровым, малоразговорчивым мужиком, на его занятиях можно было немного расслабиться, и не ждать подвоха или сумасшедших команд Пеникетта. Правда, когда пробовали разные виды холодного оружия, майор пришел специально, чтобы посмотреть, кто на что способен. И сразу отметил, что лучше всех управляются с ножами Глиссон и Грей, а у Иствуда просто талант обращаться с мачете, копьями и мечами. После испепеляющего июля наступил прохладный август, и небо стало чаще проливаться дождем. Это стало еще одним испытанием для новобранцев, так как теперь ко всему прибавилась полная экипировка, и бежать десять километров с оружием, бронежилетом, в каске, а порой и в противогазе, и когда полный комплект ОЗК на спине, и на ногах специальные утяжеленные берцы, - просто одно удовольствие. А если еще все это намокнет, то вообще сказка! И Пеникетт орет над ухом, так что собственных мыслей не слышишь, и грязь, как жвачка, и нет конца и края испытаниям. И особенно майор любил после таких пробежек отправлять роту на занятия по рукопашной. Солдаты матерились, изрыгали проклятия, но шли, и выплескивали в поединках всю злость. Кто-то от ярости терял бдительность, проигрывал сопернику, получал персональное наказание от майора, и вновь шел на бой, и уже старался быть осмотрительнее, просчитывал ходы. Этого и добивался Пеникетт. «Надо думать всегда, Моусли!» - кричал он, - «Война – это не просто сила мускулов, выносливость, а умение шевелить мозгами!». «Обрати внимание, - говорил он, пропустившему удар и утирающему кровь из носа Смиту, - Грей не пыхтит, как загнанная лошадь! Она смотрит тебе прямо в глаза и читает твои мысли! Обмани её, опереди на полшага!». Но пока никому еще не удалось уложить омегу на землю. Не будучи чисто физически наделенной большой силой удара, она всегда использовала хитрость, гибкость, скорость. И всегда помнила, что перед ней мужчина, а значит можно и нужно использовать его слабые стороны, которых было предостаточно, что бы он там о себе не мнил. К сентябрю Пеникетт стал тренировать свою роту вместе со старослужащими, которые на тот момент были в расположении базы. И это стало новым испытанием, потому что новобранцам пришлось столкнуться с уже опытными бойцами, побывавшими на передовой, закаленными и вконец озверевшими от временного безделья. Тяжелее всего пришлось Грей, так как тут уже никто не следил, чтобы её ненароком не пришибли раньше срока. Пеникетт намеренно отстранялся, посматривал издалека, как ей отдают команды сержанты, покрикивают на неё. - Отведи руку чуть в сторону! – орал на Сирену как-то лейтенант Хэмсворт, старший брат Лиама Хэмсворта, - Ты не букет на свадьбе бросаешь, а гранату! Правильный бросок это шанс на удачу, солдат! И не подпрыгивай, как коза! И когда Грей зашвырнула учебную гранату точно в цель, лейтенант повернулся к Пеникетту и, указывая на девушку, удивленно-радостно спросил: - Ты серьезно, майор?! Типа вторая Кристи или Родригес?! Пеникетт лишь равнодушно пожал плечами, мол, не я её пригласил сюда. А сам подумал, хорошо бы, чтобы эта девчонка стала хоть немного такой же, как Гвен, Мишель или Розария. Тогда у нее действительно получится, и она сможет выжить не только здесь, на безопасной базе, но и на войне. И тут же появилась другая, странная, непрошенная мысль, - и тогда она станет такой же, как эти женщины-бойцы, жесткой, холодной, почти роботом, и исчезнет этот её немного удивленный взгляд больших глаз, а чистый, тихий смех станет вульгарно громким, не женским. Тьфу!!! Вот больше не о чем беспокоиться, кроме как о смехе этой малявки! Пеникетт отвернулся и с досадой пнул подвернувшийся камень. Хотел он или нет, но подумал еще о том, что этой девчонке совсем не место в этом аду. Боевое крещение. В ноябре, когда уже улегся снег, еще не толстым, но плотным слоем, пришли вести о том, что к границам бывшего штата Мичиган подошла дивизия противника, обошедшая с запада расположения армии перерожденных. Атаковать их было решено на рассвете, и в операции участвовали штурмовики. Послать роту новобранцев вместе с другими разрешил полковник Бивер, хотя многие из офицеров базы были против. «Половина из них не вернется!» - качал головой майор Кроусделл. «Мы их не для выставки породистых щенков готовим! – гаркнул Бивер, - Они бойцы! И бойцы погибают! Потому, что мы на войне, Кроусделл!». Пеникетт и сам был не в восторге от предстоящего, но Джим прав, - не век же их натаскивать, когда-то надо и в дело пускать. И сам вызвался командовать ротой, уже не как инструктор, а как командир. - Слушать команды! – спокойно говорил Пеникетт солдатам перед посадкой на самолет, - Я отдаю приказы капралам Ульелю и Кумбсу, они отдают приказы вам. Держаться рядом! Запрещаю лишние разговоры, реплики и комментарии засуньте себе в задницы! За любую самодеятельность отимею по полной! Вопросы?.. Отлично, бойцы! Загружаемся! Шедшую самой последней Грей, Пеникетт придержал за плечо и едва слышно произнес, исподлобья глядя ей в глаза: - Будь все время рядом со мной, поняла? Без возражений! Грей кивнула просто по привычке не спорить с майором, а сама подумала, - какого хрена? В самолете каждому был вручен наушник, - маленький кусочек пластика, и как только наушник был вставлен, солдаты словно бы включились в поток информации. Из пока мало понятного вороха координат, кодовых слов, названий, позывных, стало ясно, что рота в составе другой роты десантников направляется к расположению противника. Их целью была развернутая там лаборатория. Пока будет идти обстрел с воздуха по артустановкам, пехота пойдет в атаку, а штурмовики должны занять лабораторию. Прямой приказ был взорвать ее только в том случае, если отвлекающий маневр не сработает на все сто. О том, что лабораторию будут усиленно защищать, было понятно каждому. С некоторых пор перерожденные стали сталкиваться в боях с солдатами чистых, у которых напрочь отсутствовали страх и чувство боли. Даже умирая от ужаснейших ран, они продолжали сражаться, до последнего, пока сердце не останавливалось. В силу статуса перерожденные могли противостоять таким практически роботам, но даже разъяренным альфам, почти на грани перевоплощения, с огромным трудом доставалась победа. Долгое время химики, биологи, медики не могли обнаружить следов какого-либо вмешательства в организм человека, исследуя тела погибших чистых, но все же они смогли выявить сложный по составу препарат, который вводили солдатам через ушной канал в правое полушарие, и который делал из этих солдат полностью нечувствительных железных истуканов. Весь ужас был в том, что препарат вводился непосредственно перед боем, после постановки задач, отдачи приказов, и возвращение этих солдат не предусматривалось. То есть их заранее гнали на бойню, как скотину. Такое расточительство, такое пренебрежение к человеческим ресурсам, наводило только на одну мысль, - у руководства армии чистых появилось нечто, способное наконец-то переломить ход затянувшейся войны. - Без жалости, - вдруг тихо произнес Пеникетт, глядя прямо перед собой, - Потому, что чистые не пощадят никого из вас. Для них вы уроды, недостойные жизни. Не мы начали эту войну, но нам её заканчивать. Высаживались в приличном отдалении от линии наступления. Вокруг царила мертвая тишина, что сразу же вызвало беспокойство. То, что нигде ни единого проблеска было понятно, но почему же так тихо? «Ночное видение» - тихо приказал Пеникетт, - «Выстроиться в линию. Вперед!» И не успела рота двинуться в указанном направлении, как воздух взорвался – длинные автоматные очереди, разрывные гранаты, отрывистые выкрики. Тишина за минуту до этого была обманчивой, - перерожденных ждали. Там, где бежала вперед рота Пеникетта все еще было тихо и ни одного солдата противника. «Слишком просто» - подумал майор, все его инстинкты кричали, что нужно уходить, но приказ надо выполнить. Через десяток метров показались стены лаборатории, обшитые рифленым железом, и вокруг никого. «Это ловушка!» - билось в голове майора, но рота продолжала идти. Где-то слева шел полномасштабный бой, Пеникетт даже мог расслышать отдельные голоса, выкрикивающие команды. «Бессмертные!» - негромко пояснил он своим, и тут же сделал знак остановиться. Обойдя небольшое приземистое строение по периметру, рота остановилась перед широкими незапертыми воротами. Майор жестом приказал идти первыми Кумбсу и Моусли, и как только они осторожно прошли вперед несколько метров, не встретив ни единой души, остальные последовали за ними. «Рассредоточиться!» - скомандовал майор, - «Смотреть в оба!». Но обследовать здесь особо было нечего – вся лаборатория представляла собой большой ангар, поделенный на секции перегородками из пластика. И всего минута ушла на то, чтобы просмотреть все секции. Пусто. «Что за хрень!» - негромко поинтересовался Ульель у командира, и в этот момент распахнутые ворота захлопнулись с треском, в миг потух свет, лишь блеклые лампочки аварийного освещения продолжали гореть. - Спокойно! – майор жестом показал солдатам собраться, - Стрелять по моей команде! И тут что-то случилось. Пеникетт не услышал ничего, но его солдаты один за другим бросали оружие, хватаясь за уши, падали на колени. «Боже!» - кричал Глиссон. «Больно! Мать твою! Прекратите!» - кричали другие, не слыша самих себя. Майор заметался, в поисках источника раздражителя, но нигде не мог обнаружить ни одной похожей установки. А ведь это должен быть немаленький прибор! «Как собак! – в ярости кричал майор, обшаривая взглядом стены, - На свисток! Как гребанных собак!» Он заметил, как Грей скрючилась на полу, прижимая ладони к ушам, а из носа у неё пошла кровь. Он уже рванулся к ней, но тут все кончилось. - Что это было?! – истерично просипел Джонс, пытаясь подняться на ноги. - Свисток, - хрипел Рэгбо, покачиваясь как пьяный. - Господин майор, - начал было бледный Ульель, но тут раздалось громкое шипение, и по полу очень быстро пополз дым. - Газы! – заорал Пеникетт, но его команду почти никто не услышал. Солдаты были все еще оглушены, многие никак не могли подняться, и тут же падали, кашляя. «Задыхаюсь!» - кричал Рэдклифф, срывая с себя бронежилет. Кого-то начало тошнить. Майор смог лишь надеть маску на Грей, но она тут же её скинула, вырываясь из его рук с каким-то бешенством. - Твою мать! – орал майор, - Надеть маски! Сам он только видел клубы дыма, но ничего не чувствовал, - ни запаха, ни першения в горле. В бессильной ярости он смотрел, как его рота задыхается, и нечем не мог им помочь. Он уже понимал, что все это, и инфразвук, и газ, рассчитаны только на перерожденных, и ему самому ничем не угрожают. Но что ему теперь делать? Тупо смотреть, как погибнут его солдаты?! Взревев, он несколько раз прошелся автоматной очередью по стенам, в надежде, что обшивка не окажется слишком уж плотной. Бесполезно, пули с глухим чмоканьем впечатывались в бетон. И тут майор услышал еще негромкий, но нарастающий рык. Кое-кто из солдат поднимался на ноги и начинал рычать, задирая голову к потолку. «Обращение!» - пронеслось в мозгу майора молнией. Он не то, чтобы испугался оказаться сейчас в окружении стаи волков, он пришел в ужас, понимая, что если не остановить это, то многие солдаты, если не все, просто погибнут. Никто из них никогда не обращался, обращение было очень редким явлением, в нем просто не было необходимости. Несколько поколений перерожденных обходились без обращений и жили полноценной жизнью, и эти ребята никак не были готовы сейчас обрести свои звериные сущности. Не выдержит сердце, позвоночник треснет, как и сухожилия, кожа, капилляры, вены, аорты! Майор упал на колени возле корчащейся Грей. Он попытался прижать её к полу, чтобы хоть как-то помочь ей, но сразу почувствовал, какая сила таится в этом казалось бы хрупком теле. «Грей! Грей! – кричал майор девушке, - Слушай меня! Слушай мой голос!», но она не реагировала, лишь отбивалась в ярости. И она с силой оттолкнула от себя крупного мужчину, вскочила на ноги. Майор заметил, каким желтоватым светом сверкнули её глаза, прежде, чем она пошла на него с явным намерением вцепиться в горло. - Грей! – закричал майор, но не дал себя схватить так легко. Он уклонился от прямого захвата, коротко ударил девушку в спину локтем, и мигом прижал её спиной к себе. Одной рукой держал её удушающим, другой вывернул ей правую руку. - Мать твою, Грей! – орал он ей в ухо, но понимал, что его не слышат. А вокруг солдаты корчились от боли и злости, - кто-то уже вставал на ноги, кого-то еще било крупной дрожью. Майор видел, что еще пару минут, и он будет в западне, - Услышь меня, Грей! Сирена! Услышь мой голос! И в этот момент она с размаху, по самую рукоять вонзила ему нож в левое бедро. Вонзила и провернула клинок. От взорвавшейся боли Пеникетт даже закричать не смог, но руки его поневоле ослабили хватку. И, когда девушка рванулась было от него, он в белой пелене боли успел заметить, как кто-то вырубает её ударом в голову. А дальше – темнота. - Ну, все, - услышал Пеникетт как сквозь вату, - Очнись уже, Тамо! С трудом разлепив веки, майор увидел сидящего возле себя Эванса, и тот как-то по-дурацки улыбался разбитыми губами. - Эванс? – прошептал испугавшим его самого слабым голосом Пеникетт, и тут же дернулся, - Рота? Кто… Перед глазами поплыли противные круги, изнутри поднялась волна тошноты. И он почувствовал, как Эванс с силой его укладывает назад, на кровать. - Эй, легче! – тихо смеялся капитан, - Все живы! Все! Несколько легких переломов, пара царапин, но все живы! - Почему я здесь валяюсь? – майор уже не пытался открыть глаза, он и так понял, что находится в госпитале, - У меня же только несерьезная рана… - Ни хера себе, несерьезная! – Эванс присвистнул, - Провернула так, что задела вену, и если бы мы не заметили вовремя, то сейчас бы я тебя в урну ссыпал. Натаскал на свою голову! Это же твой коронный прием! Пеникетт слабо улыбнулся не понятно чему. Должен был бы злиться, но внутри почему-то потеплело. «Жива, значит» - вопреки доводам рассудка подумал он. Он лежал и слушал Эванса, почти не задавая вопросов. От капитана Пеникетт узнал, что вся эта канитель была изначально задумана, как эксперимент. Чистые, зная, как перерожденные ревностно относятся к своим границам, специально отправили к штату Мичиган полк, задачей которого было сделать все возможное, чтобы новый вид оружия сработал. Им нужно было в деле испытать этот особый инфразвук и газ именно на альфах. Отряды Эванса и сотни других перерожденных тоже испытали на себе этот звук, но на открытом пространстве он оказался не таким сильным, - мешали потоки воздуха. И газ не подействовал, моментально растворившись. А сражаться особо было и не с кем, потому что чистые, устроив ловушку, за собой оставили лишь сотню «отмороженных», и отряд «бессмертных» с ними быстро справился. И теперь, вот уже сутки, как правительство республики, совместно с представителями других стран, пытаются достучаться до президента федерации, бывших соединенных штатов Америки. Потому, что еще пятьдесят лет назад всем миром, когда человечество едва не погибло под натиском болезней, был принят единый закон о запрете какого-либо химического, бактериологического оружия. И вот, получается, федерация, устав от долгой войны, потеряв надежду когда-либо вернуть себе северо-западные штаты, пошла на подлый шаг. И воздействовать они решили именно на перерожденных, в которых и без того бушует столько звериных инстинктов!.. - А у тебя что с лицом? – спросил немного погодя Пеникетт капитана. - Сцепился с Кристи, - усмехнулся тот, - Она хотела всех ребят уложить там же! Орала, что они безнадежны! - Вот стерва! – майор даже приподнялся на локтях, - Она же сама перерожденная!.. - Не то слово! Как стала командиром «бессмертных», так вообще… - А где Грей? – тихо спросил Пеникетт, - Её не… - В изоляторе, - нахмурился Эванс, - И будет служебное расследование. Майор вздохнул, откинулся на подушке. Вот не повезло девчонке! Боевое крещение, мать его… «Бессмертные» Новый год наступил очень тихо. Всем новобранцам, у кого были родственники или близкие, дали увольнительные на три дня. Грей осталась на базе. Так же, как и Портман, и Хатчерсон. Им просто не к кому было идти, чтобы встретить новый год. «Даже девушки нет» - смеялся Джош. «У нас одна девушка на двоих», - подмигивал ему Дэн, тихонько кивая в сторону Грей, - «И она очень ревнивая!» Сирена не злилась на их шутки, потому что эти парни умели шутить по-доброму, без пошлостей. Да и относились к ней вопреки всем законам их альфа-натуры с теплотой и заботой. И они, наверное, были единственными, кто не упрекнул её после того случая в лаборатории, и несколько раз прибегали к изолятору, где держали Сирену почти неделю. В общем-то, обвинить девушку было не в чем, кроме ранения майора Пеникетта, но и это, в конце концов, списали на действие ядовитого газа. А, кроме того, сам майор, когда его допросили в ходе служебного расследования, сказал, что допустил оплошность. Он не должен был приближаться к перерожденным под воздействием, он должен был найти способ открыть доступ к воздуху, и уж тем более не пытаться остановить процесс обращения. И многие с ним согласились, но некоторые перерожденные все же высказались за увольнение новобранца Грей или её перевод на другую базу. То, как сильно на неё воздействовал газ, поставили ей в вину. «Перерожденный должен всеми силами противиться любым проявлениям альтер-инстинктов, каковы бы ни были причины. В противном случае, перерожденный может быть предан суду и осужден на наказание, соразмерное совершенному преступлению под воздействием альтер-инстинктов, либо казнен. Статус перерожденного не освобождает от ответственности ни в коей мере». Этот абзац из официальной статьи уголовного кодекса республики, и еще многое другое, зачитывали Грей в день её выхода из изолятора, но наказание для неё так и не было определено. А после серии медицинских тестов ей объявили, что отныне она зачислена в ряды так называемого отряда «бессмертных», и очень скоро Грей поняла, что это и есть наказание. Потому, что именно этот отряд, практически полностью состоящий из женщин-омег, посылается в авангард в первую очередь. - Почему «бессмертные»? – спросила Грей своего нового командира капитана Кристи, когда была представлена ей. Гвендолин Кристи не отличалась особым дружелюбием, а других женщин-омег вообще не воспринимала всерьез. И сейчас она хмуро оглядела новенькую, отрицательно покачала головой, словно хотела сказать: ну и на хрена мне такое чучело? - Рядовой Грей, - с расстановкой начала говорить Кристи, - в нашем отряде нет трусов, мы никогда не отступаем. Потому, что мы не альфы! И если уж ты, омега, приперлась в армию, значит ты должна выжить! Вопреки всему! И выполнить приказ! А если сдохнешь, то плакать по тебе никто не будет!.. - И все же, - не отступала Грей, - почему именно омеги? У альф сил и выдержки больше… - Потому, что разъяренная омега, - прошипела ей в ухо Кристи, - это полный крах не только для противника, но и для всех, кто окажется рядом. Уж ты-то должна знать! Неужели не помнишь, как раскроила бедро майора и вывернула руку капитану?! Сирена этого не помнила. Ей это рассказали потом, но сама она кроме разрывающего мозг свиста и последующей черной пелены ничего не помнила. Когда к ней пришел капитан Эванс, она попыталась извиниться, но он быстро остановил её, сказав, что все это чушь, и ни в чем она не виновата. «Это был самый настоящий бой, - спокойно говорил Эванс, - и противник применил подлый ход, ты сделала все, что могла. Пеникетт мог вырубить тебя, но он этого не сделал, его промах. Я допустил промедление, и ты чуть не сломала мне руку, и это мой промах. Мы на войне, рядовой Грей, так что будь готова ко всему». И все же легче ей не стало. Особенно, когда она убедилась сама, что майор Пеникетт теперь её избегает. Он выступил в её защиту, взял часть вины на себя, но сейчас не желает даже слышать её имени. А хуже всего было то, что именно теперь она поняла, - мнение майора о ней стало для неё важным. Самым важным. Важнее, чем все остальное. «Ну почему?!» - спрашивала себя девушка постоянно, и не находила ответа. Только перед глазами всплывала одна и та же картина… Устав бегать за майором по базе, Грей решила прямо прийти к нему домой, и поговорить спокойно. Где живет майор, она знала, - весь офицерский состав базы, за исключением полковников и генералов, жил в своеобразном городке на смежной территории. «Блок А, квартира 50, - «сдал» друга Эванс, - Но, если что, Грей, я буду все отрицать!» Капитан давно уже предлагал Грей сходить к майору, и без лишних реверансов извиниться. «Не бойся! – улыбался Эванс, - Тамо только с виду такой грозный! Не съест он тебя!» Но все оказалось не так. Постучав в дверь указанной квартиры, Грей не услышала отклика. Немного помялась, но все же взялась за ручку и… Дверь была не заперта! Это было не совсем привычно, но возможно здесь и не принято закрываться на все замки, городок-то охраняемый! - Господин майор, - негромко позвала Грей, вступая на порог. Огляделась. Небольшой холл, вешалка, обувная полка. Прямо - дверь в гостиную, веет сквозняком. Откуда-то справа слышно, как льется вода. «Черт, - поморщилась Грей, - он наверное в душе!» Она уже хотела повернуть назад и выйти, как вдруг виска её коснулось дуло пистолета, Пеникетт держал её на мушке. - Медленно, - спокойно проговорил майор, - повернись спиной и держи руки так, чтобы я их видел! - Господин майор, - попыталась прояснить Грей, - я только… - Я знаю, - перебил её майор, - ты хочешь извиниться. Извинения приняты. А теперь медленно, без резких движений пошла вон! - Простите… - И запомни, Грей, - теперь майор держал пистолет на уровне её лопаток, - никогда, ни при каких обстоятельствах не приближайся ко мне! Никогда! Что-то отчаянное, болезненное, но не злое, было в его голосе, и Грей решилась чуть повернуть голову к нему. Первое, что она увидела, это были его глаза, - хмурый, сосредоточенный взгляд серых кусков льда. Губы его были сжаты в тонкую линию, челюсть выпячена, ноздри чуть подрагивали. Весь его вид, от напряженных плеч, часто вздымающейся груди, до поджатых, будто в ожидании удара, мышц пресса, широко расставленных ног, говорил о том, что он на взводе, ждет нападения. Но вместо того, чтобы тут же отвернуться, не нервировать его, сделать так, как он просит, Грей залипла взглядом на немного низко сидящем на его бедрах поясе мягких домашних брюк, на темной, бегущей вниз дорожке волосков… «Твою мать!» - пронеслось у нее в голове, где-то жахнуло в животе, и она отвернулась… Потом, рассказывая Эвансу, как майор выставил её вон, она еще долго смущалась от своих воспоминаний. Да и не столько от них, а от того, каким странным образом отозвалось её тело на вид полуобнаженного мужчины. Впервые в её жизни. А ведь майор не перерожденный, он не альфа. Так почему же тогда эта буря в её груди не утихает вот уже месяц?! Почему ночами ей снится именно этот не альфа?! И почему именно с ним хочется попрощаться перед отправкой на передовую?!.. Через три дня Грей должна прибыть на линию фронта вместе с отрядом «бессмертных», и возможно, что уже не вернется назад. Мысль о том, что она возможно больше никогда не увидит майора, стеснило грудь, больно закололо, и девушка с изумлением почувствовала, как по щеке скатилась слезинка. Впервые в её жизни… Ревность. Лет с двадцати у Пеникетта появилась навязанная ему традиция. Каждое Рождество он посещал свою тетушку Сару. По началу Тамо двигало любопытство, - он ведь практически ничего не знал о своих родителях! Какими они были? Как встретились? Что случилось дальше? Почему отец отдал его в приют? Все это ему нужно было узнать. И хотя тетка и не была особо посвящена в личную жизнь погибшего брата, но худо бедно смогла ответить парню на его вопросы. Так майор узнал, что его мать была официанткой в баре, куда его отец частенько захаживал во время увольнительных. Отец был артиллеристом, и когда познакомился с матерью Тамо, ему было чуть больше двадцати, а ей что-то около семнадцати. Была ли она красивой? Тетка описывала её одним предложением, - вертлявая омежка, как и все они, эти перерожденные. А Тамо, глядя на единственный снимок родителей, невольно отмечал какими огромными и грустными были глаза у его мамы. И он совсем на нее не был похож, скорее был копией отца. Такой же высокий, крупный, большеносый, с твердой челюстью и серыми глазами. Вот только губы Тамо достались от матери, - четко очерченные, чувственные. «Ох, как она вцепилась в твоего папку!, - причитала тетка, - Небось, боялась отправиться в инкубатор!.. Ни приличных родителей, ни денег за душой, конечно! Вот и подсуетилась, окрутила Джона!.. А он что? Он мужик, одним местом только и думал…» Тамо не злился, просто слушал порой бессвязную болтовню женщины, пытаясь по мелочам собрать образ родителей. И однажды он все-таки услышал то, что в итоге немного успокоило его. - Не смог он, - пробормотала тетка как-то, - пережить, что мамка твоя умерла. Родила тебя и через день преставилась!.. Слабая оказалась… Он тебя забрал сначала, неделю просидел у твоей кроватки. Все плакал… А потом собрался, взял тебя и отдал в приют… - Я был плаксой? – глухо спросил тогда Тамо, пряча глаза. - Нет! – тетка решительно покачала головой, - Ты вообще все время молчал, только смотрел на всех очень внимательно… Ты не сердись на отца! Не мог же он бросить тебя на улице! А я бы не справилась, знаешь ли… После того разговора Тамо плакал наверное впервые в жизни. Он сидел в подворотне, спрятав лицо в вороте бушлата, и плакал. От жалости. Не к себе, а к матери, к отцу, так и не познавшим настоящего счастья. В том, что они любили друг друга, он уже не сомневался. Только немного досадовал, что у его матери не хватило сил и мужества бороться за свою жизнь ради ребенка. Какое-то детское чувство, выразившееся в мысли: ну почему ты не осталась в живых?! Тамо понимал, что это глупо, что скорее всего тогда у отца не было достаточно денег, чтоб устроить жену в нормальную клинику, что в муниципальной больнице не оказалось нужных лекарств и знающих врачей, возможно у матери был слабый иммунитет. Ведь в те года и люди, и перерожденные могли умереть от банальной простуды! Тамо понимал это, но в груди все равно жгло обидой, - ему казалось, что если бы мама постаралась и выжила бы, то все было бы иначе. Не так одиноко. Со временем Тамо стал навещать тетку по привычке, а потом к привычке добавилась симпатичная соседка. Кажется, её звали Эльза. Потом эта была уже не соседка, а девушка из бара. Норма, так вроде бы её имя. А потом и другие женщины менялись как в неторопливом калейдоскопе, и их имен Тамо уже не мог вспомнить, хоть убей. Все они были разными, и спокойными, и разбитными, и умными, и не очень. Чаще всего Тамо выбирал блондинок, высоких, длинноногих, грудастых, хотя нравились ему немного другие девушки. Молчаливые, не броские, с большими грустными глазами, но таких он избегал, сам не понимая, что его пугало. И сейчас не понимал. С Лизой он встречался изредка, когда бывал в городе. Его вполне устраивало то, что эта женщина никогда не звонила ему, не искала встреч, и у неё была своя жизнь, в которую она не собиралась впихивать майора. Она всегда спокойно улыбалась, завидев его на пороге своего кафе, задавала пару дежурных, не требующих подробных ответов, вопросов, кормила его чем-нибудь вкусным, а потом вела наверх, в свою квартиру. И там отдавалась ему с явным удовольствием и со знанием дела. Тамо все это устраивало до недавнего времени. Держа женщину за бедра и с силой вбиваясь в нее сзади, Тамо пытался отпустить уже себя, расслабиться, но ему что-то мешало. Когда-то возбуждавшие его выкрики Лизы, теперь раздражали, как и запах её духов, которые он сам ей когда-то подарил, как и ощущения её кожи под руками. Он старался дышать ртом, даже руки убрал, сжал кулаки, но… Под плотно сомкнутыми веками то и дело мелькали видения больших, широко распахнутых, прозрачно-зеленых глаз, приоткрытых в изумлении пухлых губ, и это мешало. «Твою мать» - глухо прорычал майор, и отпустил женщину, чуть оттолкнув от себя. Так же, не открывая глаз, рухнул рядом на кровать. «Давай я помогу» - прошелестела Лиза, дотронулась до его налитого кровью, все еще возбужденного пениса, но он немного резко отвел ее руку. «Нет, не надо» - Тамо набросил на себя край простыни, и чуть отдышавшись, тихо сказал, - «Извини». Лиза промолчала, и он все же глянул на неё. - И как её зовут? – очень спокойно спросила она с легкой улыбкой. - Ты о чем? – нахмурился майор. - Да ладно, Пеникетт, - Лиза уже одевалась, - Не хочешь, не говори. Все это уже не важно… - Что ты хочешь узнать? – он почувствовал, как начинает злиться. - Ничего, - пожала плечами она, улыбнулась так понимающе, - Ты главное себе не ври, майор!.. Ладно, мне пора. Дверь захлопнешь, хорошо? И с новым годом, детка!.. Лиза давно ушла, а Тамо все еще лежал и думал. Не врать себе? Не врать о том, что он уже довольно давно не может вытравить из памяти запах. Теплый, легкий запах кожи омеги. Даже когда она в ярости вырывалась из его рук, в этом запахе не было агрессии. И даже разметавшиеся волосы не раздражали его тогда, а казались нежным бархатом. И глаза, замерцавшие желтизной в бешенстве, не пугали, а притягивали. И потом, каждый раз, когда он чувствовал на себе её ищущий взгляд, когда уносил ноги, едва завидев её поблизости, он не мог не слышать этот запах. И когда она появилась так неожиданно в его квартире, первым его порывом было обнять, прижать к себе. Но руки сами собой, по привычке, въевшейся в мозг, направили на неё оружие, и говорил он ей то, что выдал тот самый тренированный мозг. И когда она обернулась без страха, а в удивлении, он хотел только одного, - прижаться носом к её щеке и вдохнуть поглубже этот запах. И не отпускать от себя. «Это бред!» - заученно твердил себе Пеникетт, ведя машину по городским улицам. «Это бред!» - повторял он себе уже давно, по десять раз на день, но ни то, что жило в его груди, ни тело в целом, его не слушали. И очень бурно реагировали, стоило лишь ему увидеть, как Эванс подходит к Грей, о чем-то говорит с ней, смеётся. И Грей ему отвечает, болтает с капитаном совершенно свободно, шутит над ним, улыбается ему открыто. «Я, что, ревную?!» - спрашивал сам себя майор и криво усмехался, а сердце выдавало болезненные удары, подтверждая. «Это бред!» - мотал головой он, но уже не мог не признать очевидного, - Грей засела в нем занозой. И вот доказательство, он теперь не может переспать с другой женщиной! «Это бред!» - в который раз сказал себе майор, заезжая на территорию базы. Чтобы хоть немного отвлечься Пеникетт пошел в тренировочный зал. Его рота почти в полном составе была в увольнительной, а значит не нужно ни за кем наблюдать, и можно просто побыть одному. Даже Эванса не было. Этот котяра уже второй день пропадал в городе, и майор подозревал, что пропадал в компании с кем-то. Но вот с кем, он даже думать не хотел! В бешенстве увеличил скорость на беговой дорожке, сердце его забухало, дыхание участилось, но ему это было только в кайф. Не думать, а лишь следить за дыханием, не сбиваясь с ритма. Ни о чем не думать! И это ему почти удалось. Через полчаса он с удовольствием снизил темп, сошел с дорожки, повернулся, собираясь тут же идти в душ, но с размаху наткнулся на Грей. - Какого черта! – вырвалось у Пеникетта. От неожиданности он даже не сразу понял, что оружия при нем нет, и теперь тупо шарит рукой за спиной, - Зачем так подкрадываться, рядовой?!.. - Простите, - тихо произнесла Грей, но никакого раскаяния в её лице не было. Она смотрела прямо ему в глаза, и не отступала назад. - На рассвете я убываю на передовую, - сказала она. - Желаю удачи! – все еще злился майор, - И для этого ты пришла сюда?! - Скорее всего, я вас больше не увижу… - Что? – склонил голову Пеникетт, - В смысле, не увидишь?... А она вместо ответа шагнула к нему ближе, схватила его за широкие лямки майки, рывком притянула к себе и поцеловала. Он даже не стал вырываться, лишь смотрел обалдело и дышать перестал. Она прильнула к его губам совсем не грубо, и при желании он мог бы отклониться, но не смог. Как не смог закрыть глаза, потому, что вид её чуть нахмуренных бровей, сомкнутых ресниц не отпускал. А её губы… Никогда, никогда прежде никто не целовал его так целомудренно, осторожно, неумело и… возбуждающи! Никогда прежде он не чувствовал таких мягких, ласковых губ, такого чистого, девственного дыхания. Он медленно закрыл глаза, мыслей в голове уже не было. Кроме одной. Он захотел, чтобы она прижалась к нему еще теснее, но не мог сам обнять её. Все тело налилось тяжестью, приятной тяжестью. Он чуть приоткрыл свои губы, желая только еще ярче почувствовать это сладкое дыхание. И в этот момент она прижалась, чуть охнула, ощутив его… Отпрянула не ловко, в смущении опустила голову. - До свидания, - бросила она глухо, и умчалась прочь. Тамо в оцепенении продолжал стоять посреди зала, чувствуя болезненные спазмы внизу живота. Но больше всего ему сейчас хотелось вновь попробовать эти губы, только эти губы и дыхание. Он закрыл глаза, едва слышно прошипел: «Боже, Сирена…» Казусы. Капитан Эванс внимательно смотрел на Грей. С сомнением, с тихой радостью смотрел и не верил тому, что она ему только что сказала. - Ты серьезно? – едва слышно произнес он, и тут же улыбнулся, покачал головой, - Он просил сказать это мне?! - Ну, уж точно не я это придумала! – улыбнулась Грей и слегка погладила капитана по руке, - Почему бы вам не поговорить друг с другом? Они сидели на подоконнике в полутемном коридоре у запертых дверей конференц-зала. Мимо проходили солдаты, офицеры. Кто-то шел на ужин, кто-то возвращался, и никто не обращал внимания на этих двоих внимания. Эванс вдруг обнял Грей за плечи и поцеловал в лоб. - Ты и обрадовала, - сказал он, чуть смутившись, - и напугала меня. Я пытался увидеться с ним, но это не так легко сделать. Тем более, что… Черт, если моё или его начальство просто заподозрит… - Да все будет нормально, Люк! – Грей вытащила из кармана телефон и повернула экран к капитану, - Смотри. Думаю, если бы он не хотел извиниться, то не прислал бы это мне, зная, что мы с тобой общаемся… Эванс, как завороженный, уставился на снимок. Глаз не отрывал от смеющегося чернявого парня, мокрого, в прилипшей к мускулистому телу футболке, штанах, закатанных до колен. Парень стоял по щиколотку в воде, хохотал, сзади застыла набегающая волна, и рядом Люк. Такой же мокрый, счастливый, держащий чернявого за плечо. - Это было год назад, - тихо заговорил Эванс, - на западной линии фронта. У нас была увольнительная. Это были самые счастливые три дня для меня… - Так почему же ты, - начала было Грей, но Эванс остановил её жестом руки. - Я не виноват, - сказал он, - что мы служим в разных родах войск. Он в военной полиции, я – десантник… - Вы хуже детей! – перебила его Грей, - Только вот Джон оказался чуть умнее тебя!.. - Очень умный! – вскинулся Эванс, - Перевестись в боевой патруль! Напроситься на передовую! Охренеть, какой умный! - Так он хотел сказать тебе, что сожалеет о тех словах, что скучает, что хочет быть ближе… - Он может погибнуть, - очень тихо, зажмурившись, с болью прошептал Эванс, - а меня нет рядом, и я не смогу защитить его. Он сильный и смелый, но он никогда не был в бою. Он избалованный мальчик-омега из очень богатой семьи, из вредности ставший военным, и он может погибнуть… - Прекрати! – слегка тряхнула его за плечо Грей, - Вы, люди, порой совсем недооцениваете омег. У него хватит сил постоять за себя. Я обязательно встречусь с ним, и скажу, как ты тут волнуешься за него… - Грей, - Эванс сжал ладонь девушки, - скажи, что скоро я буду там. Скажи, что я помню красную медузу, что я все помню, что я… Эванс не договорил, прижал голову Грей к себе, уткнулся губами в её волосы, а она стала ласково поглаживать его по спине. Молодой лейтенант военной полиции Джон Кортахарена пришел в изолятор к Сирене Грей сразу после того, как от неё вышел капитан Эванс. Девушка, не особо знакомая с иерархией полиции и прокуратуры вооруженных сил, не совсем поняла, к чему этот визит. Ведь её уже допрашивал майор-полицейский, и теперь она с легким раздражением смотрела на немного покрасневшего лейтенанта в черной униформе. Удивило её еще и то, что перед ней был омега, - красивый, даже слишком красивый, темноволосый, высокий, атлетически сложенный, зеленоглазый омега. И от него веяло весенним садом. «Как же ты на службе справляешься?!» - подумала про себя Грей, и не сразу поняла, о чем спрашивает её лейтенант. - Простите, - сказала она, чуть тряхнув головой, - вы спрашиваете меня, кто только что был здесь? - Да, - кивнул парень и покраснел еще больше, - и прошу вас, рядовой Грей! – он понизил голос, теряя остатки своей напускной важности, - Не так громко! Грей округлила рот в удивлении, но сразу все поняла. Лейтенанта интересовал капитан Эванс! Так что же он его не вызовет на допрос?! - Это был капитан Эванс, - почти шепотом ответила девушка, и невольно расплылась в улыбке, - этот мальчишка её совсем не пугал, скорее сам был напуган до чертиков, - Можете воспользоваться своим положением и вызвать его… - У меня нет таких полномочий! - зашипел парень, и немного помявшись, спросил, - У него все хорошо? - Вроде бы неплохо, - все еще улыбалась девушка, - Дать вам его номер?.. - Нет! – лейтенант оглянулся на дверь, оправил на себе форму, покачал головой, - Спасибо, рядовой Грей!.. И удачи вам… Это уже потом Грей неожиданно обрела друга в лице этого лейтенанта Кортахарена, когда он сам позвонил ей, напомнил о себе, и стал, сначала жутко стесняясь, а потом уже отбросив к черту все приличия, спрашивать о капитане Эвансе. Лейтенант был очень эмоциональным, открытым, и в общем-то приятным парнем, но Грей никак не могла понять, в чем же проблема между капитаном и лейтенантом. Однополые пары никого не удивляли и уж тем более не шокировали. С одной лишь поправкой, - если это были пары перерожденных или людей, но никак не смешанные. И, оказывается, как пояснил ей потом Эванс, еще если это не военнослужащие. И, как добавил потом Кортахарена, если это люди одного социального статуса. «Средневековье какое-то!» - удивлялась Грей, но с удовольствием общалась теперь и с Эвансом, и с его парой. И сама порой с колющей тоской думала, что было бы хорошо, если бы Пеникетт оказался альфой, или она родилась бы простым человеком. «Если бы, если бы…» - вздыхала она тайком, понимая, что просто бредит. Пеникетт почувствовал нечто схожее с ураганом, когда увидел, проходя на ужин, как Эванс обнимает Грей, а та очень даже не против. Меньше двух часов назад целовала его в губы, прижималась, что-то там лепетала про «могу вас больше не увидеть», а теперь! Обжимается с другим! И как теперь её называть?! Двуличная, лживая омега! Майора разрывало на части от злости, ревности и тупой боли. Ведь он поверил ей! Вопреки кричащим здравым мыслям, он поверил ей! Потянулся, забылся, даже начал думать о том, как было бы хорошо оказаться с ней рядом, наедине, снова… Какой же он идиот! Взрослый и тупой! «Омега есть омега, - поговаривали люди, - инстинкты правят мозгами, которые все скопились ниже пояса. Хуже альф!» И теперь Пеникетт соглашался с этим на все сто! И хуже всего ему было от того, что он начал понимать, - его отношение к Грей стало обретать формы зависимости, реальной зависимости. Когда к нему за столик присел Эванс, от ярости он не смог выдавить из себя ни слова, только смерил злобным взглядом друга, бросил нетронутый ужин и ушел. Эванс кинулся за ним следом. - Эй, Тамо! – капитан схватил майора за плечо, а тому стоило огромных усилий, чтобы не свернуть другу руку до хруста. - Что? – почти прорычал майор, не оборачиваясь. Эванс обскакал друга, загородил ему дорогу, выставив ладони вперед. - В чем дело, Пеникетт? – спросил он, вглядываясь в свирепое лицо Тамо, - У тебя сейчас дым из ушей повалит!.. А! Понял! Это из-за Грей?.. - Отвали, Эванс! – рыкнул майор, сделал шаг в сторону, чтоб обойти. - Она просто мой друг, - улыбнулся Люк, а Тамо захотелось со всей дури вмазать по этой ухмыляющейся наглой морде. - Поздравляю, - буркнул он, все еще пытаясь уйти, - вы отлично смотритесь вместе… - Через неё я пытаюсь общаться с Кортахарена, - тихо проговорил Эванс и с надеждой заглянул другу в глаза. Пеникетт пару секунд не мог сообразить, что сказал капитан. Он помотал головой, потом посмотрел на Люка почти с ужасом. - Опять?! – прошептал майор, - Ты совсем помешался на этом парне?! Сколько раз говорить тебе, что… Ты больших проблем хочешь? - Нет, - все так же тихо отвечал капитан, и так же тихо улыбался, видя, как друг успокаивается и заводится снова, но уже по другому поводу, - Я просто… Не могу без него… - Боже, Люк! – шипел Тамо, - Это бред! Ты просто попал под действие феромонов, инстинктов, омежью силу, да хрен его знает чего еще! Но это не любовь, дурак ты этакий! Ты… - Ты тоже это почувствовал? – склонил голову набок Эванс, - К Грей?.. Не ври мне, Тамо!.. От тебя за версту прет бешенством и ревностью… - Отвали, Эванс! – прорычал вновь майор и пошел прочь. Он совсем не успокоился, наоборот, - теперь его мелко трясло. Не верить Эвансу он не мог, знал, что значит для друга этот парень. Сам прикрывал друга, когда тот ускользал в самоволку, только чтобы на несколько минут увидеться с Кортахарена. И потом, молча, без лишних эмоций, поддерживал Люка, когда между ним и Джоном что-то не заладилось. И теперь выходит, что этот дурдом снова продолжается, но теперь уже в этом и Грей замешана. И везде-то она успевает! Пеникетт, уже лежа на диване в своей гостиной, тупо пялился в полумрак и думал о том, что Грей в общем-то не виновата. Все должно было так произойти, - тяга к омегам всегда жила в нем самом, ведь жизнь ему подарила омега, в нем течет ее кровь, кровь его матери. Так чему же он удивляется, чему противится? Это природа, мать её, инстинкты! И люди не так уж и отличаются от перерожденных. Эти хотя бы не притворяются… Но именно потому, что это инстинкты, майору хотелось бежать и от себя, и от всех, куда подальше. «Скорее всего, я вас больше не увижу» - вспомнилось ему. Он усмехнулся и тут же подкинулся на месте. «Твою мать! – рвануло в голове, - А ведь она права! Она… Она может не вернуться!.. Никогда!» И сна не было, как не стало и покоя. До рассвета он метался по комнатам. «В списках не значится» Вторые сутки от отряда «бессмертных» не было ни одного сигнала. Полковник Бивер потихоньку закипал, его нервозность стала передаваться всем вокруг. Бывало и раньше, что капитан Кристи самовольно меняла ход операции, редко выходила на связь, но сейчас это выглядело, как… - Либо погибли, - негромко говорил Бивер, разглядывая тлеющую сигарету в своих пальцах, - либо… - Если бы попали в плен, - хмуро перебил его майор Кроусделл, - мы бы знали уже. Поспешили бы «обрадовать»… Чего мы ждем?! Дай команду! Дай приказ выдвигаться полным составом! Полковник рассеянно покивал, глянул на едва сдерживающегося майора, на бледного Пеникетта, на сосредоточенного Эванса. - Согласен, - сказал Бивер наконец, - Полная боевая готовность. Вылет через час. Когда Грей улетала вместе со своим отрядом в составе батальона, Пеникетт её не видел. До последней секунды, пока не погрузились в самолет, она надеялась, что он все же покажется. Но зря. И пока летела, сидя рядом с другими, никак не могла избавиться от колючей обиды, что засела в горле. И потом, когда уже высадились и без передышки выдвинулись в самый центр наступления. И после, когда поступил другой приказ обойти с фланга и штурмовать с тыла противника. Выполняя команды, пробиваясь сквозь грохот, огонь, кровь, Грей не чувствовала ничего, кроме обиды, и не чувствовала страха. Все происходящее, все лица, своих и чужих, соратников и врагов, проходили мимо, не затрагивая сознания. Как вода, обтекало, как сквозь вату слышались звуки. Даже зацепившая плечо пуля отозвалась лишь тупой болью, - первое в её жизни разочарование оказалось сильнее, чем весь ужас этой бессмысленной бойни. Отрезвило её только тогда, когда ранили лейтенанта Родригес, - осколки разрывной гранаты пробили плечо и бедро, а у самой Грей был рассечен лоб. Почти ослепнув от потеков крови, она подхватила Родригес и в ужасе увидела, как падает, хватаясь за разорванное горло, капитан Кристи. - Что ты застыла?! – пробился крик капитана Доусон, - Вперед, вперед! Надо уйти с линии!.. И дальше был кромешный ад. В минуту передышки, укрывшись за каким-то сараем, Грей как можно туже перевязала плечо и ногу Родригес, успела сделать ей обезболивающее. По отрывистым выкрикам Доусон стало понятно, что теперь не они наступают, а их атакуют, и отряд их стремительно редеет. Продираясь вперед, пытаясь найти хоть какое-то укрытие, Грей видела вокруг кровавое месиво, - перерожденные почти на грани обращения раздирали на части чистых, и сами гибли от ран. Свист пуль, грохот взрывов, крики, смешавшись в гулкий саван, накрывали, не давая услышать своих мыслей. А мыслей и не было, кроме животного желания выбраться отсюда, выжить, убежать как можно дальше от всего этого. И как они оказались в запертом бункере, Грей не могла понять. Она только тупо следовала командам Доусон, тащила на себе полуживую Родригес, умудрялась отстреливаться. И, когда Доусон с рычанием захлопнула за ними стальную дверь, рухнула на землю вместе с лейтенантом. В первые секунды было неважно, куда они забрели, но послышавшиеся голоса быстро привели в чувство. Родригес оставили у входа, и вместе с Доусон пошли вперед, мысленно молясь не столкнуться с большим количеством противника. На их удачу в бункере оказалось лишь пятеро солдат, с которыми они справились без особого напряга. Правда, от рикошета разнесло в дребезги передающее устройство, так что девушки остались без связи вообще. А за стальной дверью идет бой, и не понять, кто побеждает. Одно утешение, это бункер-хранилище медикаментов, и значит, Родригес не умрет от потери крови. Пеникетт с сжимающимся от ужаса сердцем смотрел на разгромленное пространство. В дыму и копоти догорали ангары, строения, техника, повсюду валялись застывшие тела погибших, грязь смешалась с кровью, ошметками плоти. Бой шел много дальше, перерожденные теперь гнали остатки противника вглубь Южной Дакоты, но Кроусделл настоял на том, чтобы их две роты остались здесь. Ведь последний сигнал от бессмертных был отсюда, и пока он не увидит своими глазами тела омег, десантники не двинутся дальше. Тамо первым наткнулся на капитана Кристи. Вид раны не оставлял сомнений, что Гвендолин мертва, но майор все же, опустившись на колени, проверил пульс, а после аккуратно прикрыл ей веки. «Где же ты, Грей?» - тоскливо отозвалось внутри, - «Где ты, девочка?» Он уже не смотрел по сторонам. Что-то заставило его уставиться на черное месиво на земле, ему казалось, что он различает следы, ему хотелось в это верить. И это желание повело его куда-то чуть в сторону и вперед, и он пошел, сам не понимая, куда. - Эй, Пеникетт! – крикнул ему в спину Кроусделл, - Куда ты? Майор лишь махнул рукой перед собой, не отвлекаясь на объяснения, Эванс последовал за ним. И через пару десятков метров они оказались перед входом в бункер. - Согласен, - хмуро кивнул Кроусделл на вопрошающий взгляд Пеникетта, и сам оттащил труп какого-то солдата, привалившийся к двери. Но дверь была заперта изнутри, а значит, там кто-то действительно есть. Иствуд и Портман быстро справились со взрывчаткой, которая сработала на раз, разнеся не только стальную дверь, но и часть бетонной стены. - Оружие на землю! – громко крикнул Кроусделл, первым заходя в бункер, - Оружие на землю!.. - Зачем так орать, майор? – послышалось в ответ с дальнего конца коридора, и когда пыль немного осела, то мужчины увидели Доусон и Грей с автоматами наперевес. И такое облегчение читалось на их лицах! – А просто постучать нельзя было?! – с кривой улыбкой спросила Розария, а Грей устало привалилась к стене, закрыв глаза. От радости, что видит Грей живой, Пеникетт вдруг почувствовал, как мелко затряслись руки и колени. Захотелось упасть на пол и отдышаться, но больше всего захотелось взять эту девчонку в охапку и увести её куда-нибудь подальше. И там как следует надавать ей по заднице, чтоб больше никогда не смела лезть в самое пекло, чтоб тихо сидела на месте, готовила обеды, стирала бельё, рожала детей, а не вот это вот всё! Ему безумно захотелось, чтоб она оказалась сейчас в его доме и просто ждала его там, только его… - Вернемся, - тихо сквозь зубы прошипел Пеникетт на ухо Грей, хватая её за руку и таща к выходу, - башку тебе отверну, стерва! Всё душу вымотала! Я тебе такие игры в войнушку устрою! Месяц на попе сидеть не сможешь! Грей настолько обалдела от этого полу бредового шепота, от сыплющих искрами бешеных глаз Пеникетта, от близости его дыхания, что не нашла ничего лучше, как согласно кивнуть и проблеять: - Хорошо, Тамо, как скажешь… И он, сдавленно охнув, отпустил её, пораженный её голосом и обожанием в её распахнутом, удивленном взгляде. А Эванс, раскрыв рот, смотрел, как Кроусделл сидел на коленях перед Родригес, и гладил девушку по щекам, тихо приговаривая: - Все хорошо, Мишель! Теперь все будет хорошо! Ты только не засыпай, говори со мной, девочка! Посмотри на меня… Больше я тебя никуда не отпущу, слышишь?!.. И до слуха Эванса донеслось шепотом сказанное майором: Я люблю тебя! Доусон и Эванс ошалело переглянулись. «Охренеть!» - одними губами произнесла Розария, обращаясь к капитану. «Сам в шоке!» - также беззвучно ответил Эванс, дурашливо улыбаясь. Девушек отправили на базу сразу же. Остальные выдвинулись дальше, чтобы присоединиться к наступлению. Война продолжалась, хотя перелом уже наступил. «Я боюсь» Капитана Кристи похоронили со всеми почестями, положенными погибшим на поле брани героям. Поместили урну с её прахом в одну из ячеек общего склепа, навесили памятную табличку, пышный венок, трижды прогремел оружейный залп. И все разошлись по своим делам. Сирена еще долго думала о том, что вот так возможно окончится и её жизнь. Привезут, если найдут тело, в пластиковом мешке, сожгут в печи и замуруют в стену. И через пару дней уже никто не вспомнит о ней, некому будет вспоминать. Потому, что такие омеги, как Кристи, Доусон, Родригес, Грей, и сотни других, не имеют семьи и близких. За редким исключением, конечно. И это немного облегчает давление в груди от тяжелых мыслей. Глядя на то, как преданно ухаживал майор Кроусделл за Мишель в госпитале, как несся к ней, улучив малейшую возможность, как, совершенно не смущаясь, брал девушку за руку и целовал, Грей стала думать, что не все еще потеряно для «бессмертных». Во всяком случае, для Мишель. Для всех, абсолютно всех оказалось потрясением новость о том, что Кроусделл и Родригес уже довольно давно пара. Об этом никто не догадывался, все всегда думали, что майор просто любвеобильный ловелас, таскающийся за любой омегой, с мало-мальски привлекательной внешностью, а Родригес просто бой-баба, которой вообще не интересны никакие отношения. Но все оказалось не так. Мужчина был искренне влюблен, и девушка отвечала ему взаимностью. «Неужели так трудно признаться?» - с тоской думала Грей, вспоминая, как через три дня после их возвращения на базу вернулся и Пеникетт. И не приблизился к Грей ни на шаг. Он лишь коротко поздоровался с ней, столкнувшись в коридоре, спросил, все ли в порядке, как-то странно окинул её взглядом, и буквально убежал. Опять. А Грей мучилась в недолгие минуты отдыха и одиночества, снова и снова вспоминая, какой тяжелой была рука Пеникетта, как горели его глаза, как дрожал его голос в ту минуту, когда он выводил её из бункера. И эти его слова! Зачем было все это говорить, если на деле ничего не хочешь?! Зачем? Грей, не имея никакого опыта в отношениях с мужчинами, представляла себе, что отныне майор и она будут вместе. Ей казалось, что сказанного им достаточно для начала, да и сама она уже давно выдала себя с головой, так в чем же дело? Что нужно сделать еще, чтобы сподвигнуть этого дуболома на большее? Когда-то она читала где-то, уже и не вспомнить, про десять шагов навстречу. Вроде «сделай свои десять шагов навстречу и жди, пойдут ли навстречу тебе». Что-то типа того. Бред возможно, но не может же она вечно бегать за Пеникеттом и лезть к нему с поцелуями! Он же отозвался! Она чувствовала, видела, как его повело, как он готов был… «А может, со мной что-то не так?» - хмурилась Грей, размышляя. И спросила об этом однажды вечером Эванса, когда они прогуливались после ужина. Он с упоением рассказывал ей, как ему удалось увидеться с Джоном, и какой замечательный вечер они провели вместе, и девушка радовалась за друга. Эванс прямо-таки летал, улыбался беспрерывно и от избытка эмоций то и дело обнимал Грей за плечи. И не сразу заметил грусти на её мордашке, но когда она задала свой вопрос, он сначала скорчил гримасу, не понимая, а потом расхохотался громко. - Что за чушь у тебя в голове?! – говорил он, усаживая её на скамейку, - С тобой все очень даже в порядке! Ты только обрати внимание, как на тебя смотрят парни! Харингтон готов сожрать тебя на месте, Портман и Хатчерсон таскаются за тобой хвостами, Кумбс вечно вздыхает, едва тебя завидев. И некоторые девушки тоже, кстати… - Что??? – у Грей округлились глаза, - Я не… - Да знаю я, - Эванс шутливо толкнул её в бок, - Я даже знаю, кого именно ты имела в виду, спрашивая… Да ладно! Не смущайся! - Может, - все же краснея, проронила Грей, - это из-за возраста? Для него я наверное совсем малолетка… - А это тут при чем? – удивился Люк, - Ну есть у вас разница в возрасте, ну и что с того?! Так наоборот даже лучше. Тут, я думаю, дело в другом… - В чем? – Грей внимательно смотрела на капитана. - Эм-м-м, - замялся Эванс, по-настоящему засмущался под её цепким взглядом, - Как-то неудобно говорить тебе такое… Вот же блин! Убью когда-нибудь этого майора!.. - Да скажи уже! - Бля! – Эванс спрятал лицо в ладонях, и от этого глухо пробормотал, - Все потому, что ты еще девочка. Черт! - В смысле? – Грей потянула руки Эванса в стороны, чтобы он не прятался, а смотрел прямо на неё, - Конечно, я не мальчик! Скажи нормально, Люк! - Ты ведь никогда еще не была с мужчиной или с альфой? – со вздохом склонил голову Эванс, - Вот о чем я хотел сказать… - О господи! – теперь Грей уткнулась лицом в свои ладони, но не от смущения, а от облегчения, - Я уже себе такого напридумывала! А это оказывается вот что!.. О господи! – и уже с улыбкой глянув на капитана, добавила, - Никогда не думала, что девственность может быть преградой для мужчины. - Для Тамо – да, - очень серьезно сказал Люк, - Ты даже не представляешь, насколько это важно для него. День назад Эванс нашел Пеникетта в тренажерном зале, самозабвенно тягающим железо. В последнее время Люк заметил, что друг избегает всех в свободные часы. Стоит только окончиться служебному времени, как он тут же куда-то испаряется. Не сидит, как раньше, в офицерской, не болтает с товарищами, часто уезжает в город. Как вернулись с передовой, так его будто подменили! На вопросы отвечает односложно, всегда старается уйти от разговоров. Эванс даже краем уха услышал в штабе, что Пеникетт подал рапорт о переводе, и это уже не лезло ни в какие ворота. - Тамо, - Эванс присел рядом на корточки, - ты какого хрена творишь? Пеникетт ответил не сразу. Опустил штангу в пазы, сел, помахал руками, и только потом хмуро глянул на друга. - И как ты все узнаешь? – спросил он, все еще шумно дыша, - Не лезь, куда не просят! - Ты дебил, Пеникетт, - покачал головой Люк, - Упертый засранец! - Взаимно, Эванс, - криво усмехнулся Тамо, - Это все, или еще что-то есть? - Просто скажи, в чем дело? Что происходит? – Люк смотрел на друга внимательно и серьезно, - Уж я-то заслужил твое доверие. Просто скажи! Тамо вдруг покраснел, чем привел Люка в замешательство. Впервые за все время их знакомства, за пятнадцать лет дружбы, Тамо удивил, реально удивил друга. - Что? – ошарашенный Люк даже чуть не упал на задницу, - Что такое? Это… Что, так серьезно? Это из-за… Из-за Сирены? Правда? Тамо выдохнул так, словно пробыл под водой несколько минут. Обреченно покачал головой согласно. - Это слишком, - глухо заговорил он, не глядя на Люка, - Это меня пугает! Я дышать не могу, когда она рядом, и в то же время… Черт, мне стоит огромных усилий держать себя в рамках!.. Это слишком!.. - Но ведь она сама к тебе тянется, - осторожно улыбнулся Люк, - Возможно… - Я знаю, - Тамо махнул рукой, - Она… Твою мать! Эванс, я таких поцелуев в жизни своей не помню! Меня просто рвет на части!.. - Так в чем проблема, брат? Если все взаимно, иди и возьми… - Я боюсь! – и Тамо так глянул на друга, с самым настоящим ужасом. - Чего? – Люк даже привстал, - Ты же не девственник! - Она еще девочка! – Тамо вскочил и унося прочь, оставляя друга в полной прострации смотреть себе вслед. Эванс медленно провел ладонью по лицу, в изумлении качая головой. В какой-то степени он понимал друга, но что бы так страшиться?.. И куда делся самоуверенный, прущий напролом, удачливый майор Пеникетт?! Куда делась эта невозмутимая глыба?!.. И тут же вспомнил своего Джона, вспомнил, как у самого тряслись поджилки в их первый раз. Да, друга он понимал. Все или ничего. Исход войны уже был близок. Чистые сдавали свои позиции одну за другой, - вслед за Вайомингом и Небраской, перерожденные подошли к Колорадо. И тогда правительство федерации объявило о перемирии, что послужило началом капитуляции. Кое-где еще на границах вспыхивали короткие схватки между противниками, но война уже почти закончилась. Но никому еще не верилось, что это сумасшествие, унесшее на протяжении почти сорока лет столько жизней, завершилось. Никто по настоящему в это не верил, и поэтому все были в напряжении, все были готовы к продолжению. За последний месяц Пеникетт трижды уходил на передовую и трижды возвращался, каждый раз надеясь, что его рапорт о переводе подпишут. Но, видимо, во всей этой круговерти мирных переговоров о такой мелочи, как прошение какого-то майора просто забыли, а может быть эта бумага и вовсе затерялась под тоннами других бумаг в канцеляриях министерства обороны. Так часто бывает, и Тамо уже подумывал написать еще один рапорт, но все откладывал на завтра. Так дни и складывались в месяц, и пошел второй месяц. И все это время Пеникетт старался не думать о Грей, не вспоминать. Да и она вроде бы перестала пытаться приблизиться к нему, что его почти успокоило. Может, все эти не нужные эмоции улягутся, все забудется, и все вернется на свои места. Но все равно, лежа порой на своей кровати, закрыв глаза, стараясь быстрее уснуть, он грезил тем поцелуем. Иногда пугающе ясно ощущая её губы и запах, и вкус, а потом долго сидел в темноте на диване, отгоняя от себя своих же драконов. Но однажды они его настигли, в самый неожиданный момент, когда он вообще не думал о них. Как обычно вернувшись к себе, он остановился как вкопанный посреди тесной прихожей. Первым его ощущением было не понимание того, что кто-то есть в доме, а запах, - легкий, теплый, нежный, знакомый запах. Он, забыв разуться, сразу прошел в комнату и опять застыл. Теперь уже от того, что увидел её у окна, - Сирена стояла к нему спиной, разглядывая что-то за стеклом. И было не совсем привычно видеть её не в форме, а в обычных джинсах и футболке. Сапоги её стояли у дивана, на котором валялась и её куртка. Видимо, она давно здесь, давно ждет, но и не это окатило горячей волной Тамо. Он, как завороженный смотрел на её тоненькие лодыжки, выглядывающие из-под укороченных штанов, на чуть розовые пятки, на руки, сомкнутые сзади в замок, на длинный хвост волос, распластанный по узкой спине… - Зачем ты пришла? – тихо произнес он немного охрипшим голосом. Сирена обернулась не спеша, без улыбки посмотрела ему прямо в глаза, в три шага приблизилась. Подошла очень близко, не отрывала взгляда, чуть запрокинув голову. - Попробуй меня выгнать, - спокойно сказала она. - Ты сама уйдешь, - почти уверенно сказал он ей, но не нашел в себе сил отойти самому или её оттолкнуть. - Нет, - она медленно покачала головой, - я пришла, чтобы остаться. Сегодня. С тобой. Тамо… И он уже не смог и дальше просто стоять рядом с ней. Он просто послал к черту и себя, и все свои мысли. Он склонился и с гулко бьющимся сердцем поцеловал её. Очень осторожно, легко прикасаясь к губам, почти не дыша. И снова не смог прикрыть глаз, хотел, как тогда, увидеть её вздрагивающие сомкнутые ресницы, нахмуренные брови. И увидел, и услышал её сдавленный стон, и почувствовал, как плавно раскрылись её губы, и пропал. Уже не сдерживая себя, он обнял её, сжал, приклеивая к себе, смял эти чистые губы своими губами, почувствовал вкус, бесстыдно вторгся языком, обвел по краю, чуть прикусил, заставил принять себя, вызывая дрожь. И чем глубже проникал, тем сильнее она прижималась к нему, все смелее и смелее обнимала, приподнималась на цыпочках, чтобы ни в коем случае не разорвать поцелуй. И воздуха уже явно не хватало обоим, но ни один не мог остановиться. Она старалась отвечать, но это получалось у неё не очень умело, и от этого его несло десятым валом возбуждения. Её сорванные тихие стоны плавили его, лишая воли и рассудка, частые удары её сердца отдавались музыкой у него внутри, и когда она в попытке сделать вдох, оторвалась от его губ, откинула голову назад, он с тихим рыком приник к ее шее, стал покрывать её легкими поцелуями от мочек ушей до впадинки у плеча. И тогда он услышал как она почти всхлипнула, простонала «Боже», сжимая его плечи. И тогда уже не стал останавливаться, медленно целуя ключицы и грудь, насколько позволял вырез футболки. - Скажи, если дальше нельзя, - очень тихо прошептал он между поцелуями, - только скажи… - Не скажу, - выдохнула она, сама целуя его подбородок, шею, дрожащими пальцами схватившись за пуговицы кителя, - ни за что не скажу! Иначе ты опять сбежишь… Эти слова немного отрезвили его, он перехватил её руки, чуть встряхнул, заставляя смотреть на себя прямо. - Стой! – нахмурился он, - Прекрати! Сирена, посмотри на меня… А теперь скажи, что ты серьезно! Честно скажи, чего ты хочешь! - Тебя, - загнанно дышала она, краснея, - Неужели не ясно?.. - Ты хоть представляешь, что это значит? Хоть немного? - В теории, - упавшим голосом произнесла она, и сразу отступила на шаг. И сразу ему стало неуютно, как-то неправильно. Неумело целующая, пытающаяся раздеть его Сирена лишала его сил, но это было так нужно, необходимо, в обход всем разумным доводам. И вот она отошла, вдруг испугавшись… - Тебе было бы легче, - спросила она, кусая губы, в отчаянии обхватив себя руками, - если бы я что-то знала на практике? Может, мне сначала сделать это с другим?.. - Нет! – почти выкрикнул Тамо, вспыхнув бешенством от одной только мысли, что кто-то другой коснётся ее, - Нет, черт возьми! Но… Просто у тебя все должно быть не так! Сирена, это должно быть красиво! С свиданиями, прогулками, закатами, рассветами, букетами цветов!.. Ну почему я должен все это тебе объяснять?!.. Она смотрела на него обалдело, не веря услышанному. Так вот о чем он на самом деле беспокоится! Он боится, что у неё не будет «правильных» воспоминаний, «правильных» ощущений! До чего же мило и глупо… - А давай, - стараясь говорить серьезно, но невольно улыбаясь, сказала она, - оставим букеты-конфеты на потом? А закатов и рассветов я с тобой встретила столько, что и со счета сбилась! А уж сколько прогулок было… Тамо схватил её за плечи, заглянул в глаза с мольбой. - Ты даже не представляешь себе, - хрипло заговорил он, - как я хочу тебя! Безумно хочу… Договорить ему она не дала. Обвила за шею руками, прильнула к губам, заглушая каждую его слабую попытку остановить. Обнимала, целовала, гладила… - Нет… Не делай этого!.. Сирена… Не на… Детка!.. Да… Девочка моя, да! Хочу тебя! Хочу… И сдался, отдался её страстным, неловким, сносящим мозг поцелуям, теплым, нежным пальчикам, гибкому дрожащему телу. Сам не понял, как стянул с себя китель, как рывком снял с нее футболку. Чуть не закричал, когда она сама сняла с него майку и прижалась мягкой грудью, острыми сосками к его груди. Ощущения её кожи, запаха размыли последние границы дозволенного. Губами прошелся от её губ до плеч, стал спускаться ниже, к желанным ярко-розовым бусинам. Осторожно поцеловал, еще осторожнее провел языком по кругу. Услышал её громкий неподдельный стон удовольствия, повторил несколько раз, чуть не кончил, почувствовав её дрожь. Вернулся к её губам, уже не сдерживаясь впился, втолкнулся жадно, заставил обнять себя еще крепче. Подхватил на руки, понес в спальню, где легко опустил её на кровать. Не надолго оторвался от неё, пока снимал берцы. Смотрел на неё восхищенно, не мог наглядеться на её часто вздымающуюся грудь, дрожащие пальцы, которыми она чуть прикрыла покрасневшие, опухшие губы, сияющие глаза. - Еще не поздно остановиться, - произнес он, нависая над ней, - ты еще можешь уйти, и я пойму… - Даже не надейся, - зашептала она, притягивая его к себе за шею. Он лишь мягко улыбнулся и вновь стал целовать. Легко коснулся её век, щек, носа, подбородка, шеи. Вновь целовал грудь, всю, каждый миллиметр, добрался до напряженного живота. Медленно целовал, пробуя на вкус, чувствуя, как она расслабляется, слушая её тихие стоны. Чуть приостановился у пояса джинсов, трясущимися пальцами расстегнул пуговку, замок, обалдело охнул, не увидев белья. От мысли, что она сделала это специально, он зарычал, как и от вида тонкой темной дорожки, спускающейся вниз, зовущей… «С ума схожу» - застонал он, стягивая с нее одежду. Пока выпутывал её ноги из джинсов, смотрел ей в глаза, улыбался в ответ на её немного смущенную улыбку. Почти задохнулся от нежности, увидев, как она невольно прикрылась рукой, покраснела. И стал целовать ей колени, сомкнутые вместе, осторожно, по чуть-чуть раздвигая их. Спустился нежными поцелуями по левому бедру, поглаживая правое лишь кончиками пальцев, добрел не спеша до пульсирующей венки в паху. Улыбнулся, когда она инстинктивно немного подалась вверх и в то же время от него. - Я буду нежным, - прошептал он, целуя эту бешено бьющуюся голубую жилку, осторожно отодвигая её руку, - очень нежным. И ему стоило огромных усилий не застонать в голос, когда услышал её запах, губами ощутил гладкость и жар кожи, языком нашел волшебный бугорок. В этот момент она судорожно схватилась за покрывало, запрокинула голову, придушенно всхлипнула: «Тамо…» И он провел языком еще ниже и снова вверх, дурея от этого чуть солоноватого сладкого вкуса, чувствуя как она понемногу раскрывается ему навстречу, раздвигая ноги все шире. Руки его сами сняли с себя штаны вместе с бельем, хотя в голове билось «Не спеши! Не торопись! Сделаешь больно!» А еще откуда-то всплыла мысль о защите, но тут же исчезла. «Ей и так будет больно, - подумал он, продолжая ласкать клитор губами, - а если еще и латекс… Надо по-другому… Если успею…» Ласкал и ласкал, пока она вся не выгнулась в невольном порыве, почти крича, выстанывая его имя. От этого воля его растаяла в миг, как маленькая снежинка на горячей ладони. «И она как снежинка» - думал Тамо, глядя в её затуманенные, потемневшие глаза. - Ты так красива, - прошептал он ей в поцелуй, - Моя девочка, нежная моя, красавица… Иди ко мне! Хочу тебя, Сирена… Моя сладкая, единственная… Иди ко мне… иди… Он шептал и шептал, коротко целуя, осторожно опускаясь на нее, прижимаясь, медленно-медленно, чтобы не испугать, толкаясь вперед, очень медленно входя. И все-таки она закричала, и он закрыл ей рот поцелуем, продолжая осторожно продвигаться вглубь. Одной рукой не дал выпрямить ногу в невольной попытке оттолкнуть его, подхватил под колено, что сразу облегчило ему движения. Удерживаясь за остатки самообладания, он чувствовал, что надолго его не хватит, - так одуряющее тесно, жарко, восхитительно ему не было еще никогда! «Девочка моя… ты прекрасна… необыкновенная… моя… только моя» - шептал он снова и снова, аккуратно двигаясь, целуя и целуя в губы, щеки, сомкнутые влажные веки, и снова губы. «Моя красавица… моя нежная, только моя…» И вот уже её руки перестали упираться ему в грудь, а обнимали, прижимали к себе, ноги уже не сжимались судорожно, она стала отвечать на поцелуи все смелее и смелее. Снова застонала, сначала сдержанно, прикусывая нижнюю губу, смущаясь, но он прошептал ей в ухо: «Не молчи! Дай мне услышать твой голос!», и она послушалась. С негромкими вскриками «Тамо!» она вся растворилась в ощущениях, отдалась ритмичным движениям, стала сама двигаться навстречу, и очень быстро неприятное чувство жжения и колющей боли сошло на нет. И вместо этого она почувствовала, как её накрывает волнами, одна за другой, с каждым разом все больше и больше. Дыхание сорвалось, все тело будто пронзило током, запульсировало каждой молекулой, в груди, в голове лопнуло тысячами разноцветных искр. Вся отдаваясь этим порывам, она прижала мужчину к себе сильнее, протяжно застонала его имя, улетая куда-то ввысь. И все же услышала, почувствовала, как он, сильно толкнувшись, вжался в неё, почти закричал «Да!» и тут же впился жадным поцелуем. В каком-то безумии целовал и целовал её, не отпуская, коротко вбиваясь, опять и опять шепча: «Спасибо… спасибо, милая… спасибо, родная…» И от этого внутри всё расцвело, запело, тихонько зазвучало нежностью, радостью такой тихой и глубокой, таким удовольствием, о котором мужчины даже не подозревают. Принадлежать Тамо хотел на несколько дней взять досрочный отпуск, но Сирена мягко попросила этого не делать. Ей самой хотелось не отлипать от него, обнять, прижаться и не уходить никуда, и чтобы он не уходил. Но что-то неуловимое изменилось в девушке, - будто треснула внешняя оболочка, как скорлупа, и ей нужно было время, чтобы вылезти из неё, как птенцу. Тамо тоже это почувствовал, но воспринял несколько иначе, он испугался. Когда она ускользнула в ванную, стыдливо прикрываясь руками, он с некоторым трепетом заметил следы на немилосердно скомканном покрывале. Не большие, ярко-красные пятна крови. Первым его желанием было кинуться вслед за Сиреной, но тут же передумал. Зачем смущать её еще больше? Покрывало он свернул и убрал подальше, при этом не смог сдержать довольной ухмылки. Мужчина! Хотел просто дождаться, когда она выйдет, но вдруг услышал едва различимые приглушенные всхлипы, и сам не понял, как очутился в ванной и уже обнимал плачущую девушку. - Что такое? – тихо спрашивал он, пытаясь повернуть её мордашку к себе, - Больно? Где болит сильнее? Дать тебе лекарство?.. - Нет, не надо, - она уткнулась носом ему в шею, вздрагивая и икая, - Ничего не болит. Просто… все стало по-другому… мне страшно! Очень страшно! - Полчаса назад, - он улыбался ей в волосы, - ты была очень смелой! А теперь-то чего испугалась? Она порывисто обняла его, прижалась всем телом, еще сильнее заплакала. - Теперь я боюсь потерять тебя! – быстро-быстро заговорила она, - По настоящему! А вдруг с тобой что-то случится? А вдруг ты уйдешь и не вернешься? А вдруг я тебе больше не нужна?.. Мне страшно! - О боже! – в облегчении выдохнул он, усадил её к себе на колени, - Какая же ты глупая! Выдумщица! Напридумывала себе ерунды всякой!.. Эй, детка, не плачь! Я никогда и никуда не денусь от тебя, слышишь? Вот теперь я твой, даже если ты сама сбежишь от меня. Ты моя девочка!.. - И ты ни о чем не жалеешь? – она уставилась на него измученным взглядом, - Я ведь всего лишь омега, не человек!.. - Ты моя девочка, - с расстановкой произнес он, - моя женщина. Единственная. И не смог удержаться, чтобы не поцеловать её в алые распухшие губы, не вдохнуть её запах, не сжать до боли. Вновь захотелось услышать её вскрики, ощутить жар и тесноту, забыться в ней, зацеловать… - Я буду принадлежать тебе, - вдруг тихим и спокойным голосом сказала она, склоняя голову ему на грудь, - только дай мне немного времени, чтобы прийти в себя. Ладно? - Конечно, - он и не подумал досадовать, только пригладил ей вихры, - Столько, сколько надо, милая… И еще вопрос, кто кому будет принадлежать… Больше он не делал попыток, только обнимал, легко целовал, дышал ею. И ночью спал рядом, ненавязчиво касаясь её плеча. Боялся лишний раз потревожить, и боялся неведомых ему мыслей, что без сомнения сейчас роились в её головке. И это он боялся её потерять, потому что он не был альфой, а был всего лишь человеком. Кроме Эванса о случившемся между Пеникеттом и Грей никто ничего не узнал. Да и Эванс не столько узнал, услышал, сколько понял по необычно задумчивому выражению лица друга. Не стал спрашивать, лишь похлопал майора по плечу и тихо, чтоб никто не понял, произнес: «Рад за тебя, брат!». И получил дружеский, увесистый такой подзатыльник, и искреннюю счастливую улыбку в ответ. Больше они это не обсуждали. Грей старалась вести себя, как обычно. Общаться с сослуживцами, делать привычные дела, но моментами просто выпадала из реальности. Снова и снова в памяти всплывали фрагменты из того вечера, ощущения, звуки, слова. И каждый раз её обдавало жаркой волной до дрожи в коленях, до сладких спазмов в животе. В такие минуты она ясно понимала, что от неё за версту несет возбуждением, и это не оставалось незамеченным некоторыми альфами. Но в то же время, эти самые альфы, будто чувствуя принадлежность другому, не пытались приблизиться. Словно майор оставил на ней свой след, метку, хотя это было маловероятно. Было бы легче отвлечься, если бы отряд «бессмертных», который уже давно сформировали заново, отправился на передовую. Но перемирие установилось окончательно, нужды в отряде пока не было, и потому Грей порой бесцельно бродила по базе. Часто заходила на хозчасть, чтобы помочь там хоть с чем-нибудь, чтобы хоть чуть-чуть отвлечься от сжигающих её воспоминаний. Иногда ей стоило огромных усилий не кинуться на поиски майора, чтобы поцеловать, обнять, чтобы вновь почувствовать его губы на себе, его руки, дыхание, тело. Она плавилась от одних лишь видений, прикрывала глаза, закусывала губу, и таяла, мелко дрожа. И в один из таких моментов она почувствовала какой-то особенный жар, и видимо явственно покраснела от этого, потому что её тут же отправили к медикам. - Эструс, - спокойно сказала ей доктор, капитан Дэй, - Разве раньше с тобой такого не было? - Слышала, но не испытывала, - честно призналась Грей. - Так ты, что, совсем недавно, - доктор замялась, не зная как продолжить, - Это случилось у тебя впервые? - Капитан Дэй, - улыбнулась Грей, - вы хотите узнать, как давно я потеряла невинность? Неделю назад. По собственному желанию. Нет, это был человек, не альфа. - О! – смутилась доктор, - Надеюсь, что все будет хорошо… - В смысле? А что-то не так? - Да нет! – доктор с досадой махнула рукой, - Все нормально будет. Вопреки всяким слухам, никакой разницы между мужчиной и мужчиной-альфой нет. За исключением, особых феромонов, выделяемых при близости. Ну, и эструса, который действует на них чуть-чуть по-разному. Альфы съезжают с катушек, а мужчины… В принципе тоже могут съехать, особенно если омега им не безразлична, и если они сами имеют в роду перерожденных. - О! – теперь смутилась Грей, - А правда, что эструс это больно? Я сейчас кроме дикого жара ничего не чувствую. И возбуждения… - Ох уж эти мифы! – нахмурилась доктор, - Не будет больно! Это же естественный физиологический процесс. Надо только предохраняться. И нормального парня найти на эти дни. У тебя, я так поняла, он уже есть. Так чего сидишь тут и попусту болтаешь?.. Капитан Дэй с улыбкой выпроводила ошарашенную Грей, снабдив её контрацептивами и пожеланиями здоровья. А девушка застыла посреди коридора, не зная куда идти. После минутного замешательства она все же решилась, только всученную ей коробку оставила на первом же подоконнике. Ну не заявится же она с этим к Тамо! Это было бы уж слишком откровенно! Еще подумает, что только ради секса он ей и нужен. Ни о чем таком Тамо и не подумал. Он, уже в который раз, обалдел, увидев Сирену в дверях своей гостиной, и счастливо заулыбался и забормотал, что скучал по ней дико, когда она кинулась в его объятия. И шутливо заворчал на то, что она за эту неделю ни разу не посмотрела в его сторону, ни разу не пересеклась с ним на базе. «Хоть бы раз заглянула в офицерскую!» - шептал он, сжимая её в кольце рук, - «Вредина!» И поцеловал наконец, нежно, ласково, медленно раскрывая её губы, наслаждаясь вкусом, растворяясь в ней. «Я так скучал… ждал… скучал безумно…» - все шептал и шептал он, осторожно спуская руки по её спине и ниже. «И я, я тоже скучала» - пробормотала она в ответ и как-то сдавленно охнула, на секунду прижалась всем телом, и тут же чуть отстранилась. - Что? – взгляд его заметался в испуге, - Что такое? - У меня сюрприз для тебя, - улыбнулась она, краснея и таща его в сторону кухни. - Ты сама сюрприз, - начал было Тамо, но тут же осекся, увидев, что его давно забытая, практически неиспользуемая кухня приняла такой обжитой, уютный вид, - Ты готовила? Для меня? – забормотал он. - Ну, готовила, это громко сказано, - пожала плечами Сирена, все еще жутко смущаясь, - Так, просто вспомнила пару рецептов мисс Уинслет. Помнишь её? - Она все еще работает в приюте? – вконец ошарашенный Тамо плюхнулся на стул, - Сколько же ей лет? - Фи, Тамо! – скорчила гримаску Сирена, в точности скопировав известную им обоим главного повара приюта, - Спрашивать о возрасте дамы?! Какая невоспитанность! Тамо смеялся, Сирена смеялась, напряжение отпускало. Он с нескрываемым удовольствием смотрел, как она подает нехитрые блюда – клубни фаршированного картофеля под сливочным соусом и обычный салат из томатов и огурцов. Не зря Сирена так часто помогала в столовой, многое, чему её учили в приюте, вспомнила. И ничего вкуснее Тамо еще не ел, о чем он очень искренни заявил. И все удивлялся, откуда Сирена раскопала приборы. «Уверен, что у меня их не было!» - забавно приподнимал он брови, - «Ты их наколдовала что ли?» На это девушка улыбалась и говорила, что все нашла на полках шкафов тут же, и все в подарочных, не развернутых упаковках. «А, вспоминаю!» - смутился он вдруг, - «Это же тетя Сара! Её подарки, ага» А сам подумал, что слава богу есть у него тетка, на которую можно свалить все эти когда-то ненужные ему подарки от разных… Да и черт с ними! Главное, что Сирена здесь, и, похоже, уходить не собирается. - Ты немного притихшая сегодня, - он решительно встал из-за стола и опустился на корточки перед девушкой, взял её за руки, - И руки у тебя просто горят, и щеки… Ты не простудилась? Она молчала, не поднимая на него глаз. Ну как ему сказать, что с ней сейчас происходит? Ведь весь этот ужин она придумала, только чтобы не накинуться на него с порога, как какая-то распоследняя омега под гормонами! Как объяснить, что это не простуда, а… - Сирена, - спокойно, но чуть сурово, позвал он, - посмотри на меня! Скажи честно, что с тобой происходит? Он немного приподнял её подбородок, заставил прямо взглянуть и чуть не умер от вида огромных, полных слез её глаз. - Эструс, - тихо и жалобно прошептала она, и губы её скривились, пытаясь сдержать хнык. - О господи! – он встал на колени, обнял её порывисто, прижал её голову к груди, - Вот ведь дурочка! Совсем еще девчонка! И ты молчала?! Ой, какая же ты еще малышка! - Я не малышка! – проскулила она и расплакалась. - Тш-ш-ш-ш! – он стал гладить её по волосам, плечам, спине, растекаясь от счастья, ярости, нежности, бешенства, любви, желания, - Конечно, не малышка! Ты моя дуреха! Терпеть и молчать! Ну не дуреха ли?! Неужели я не заслужил твоего доверия?! Я ведь люблю тебя, Сирена... - Что? – она вмиг перестала плакать, отстранилась от него, впилась глазами, - Что ты сказал? Но вместо ответа он поцеловал, вновь нежно, очень нежно и осторожно. Словно ждал, словно хотел, чтобы она сама начала действовать, а не принуждать её. И она ответила, враз забывшись, отпустив себя, отдаваясь в его надежные руки. И не важно, что не повторил своих слов. Главное, что он их сказал. И на этот раз ему пришлось моментами сдерживать её, но ему до безумия нравилось, как страстно она отдается ему, как жаждет его, как стремится, как откликается на каждое его прикосновение, поцелуй, ласку. Как шепчет его имя, как тихо стонет, закусывает губу и порой срывается по крик. И он чувствовал её тело, как и её ощущения, терял себя в ней, и не хотел ничего, кроме неё. Весь мир, со всеми его проблемами, войнами, радостями, сгинул для него, исчез. И сам он перестал существовать, как кто-то там со званием и должностью. Он жил здесь и сейчас, как мужчина, любящий и владеющий этой женщиной, и остальное было не важным. «Я люблю тебя» - прошептал он в поцелуй, когда она плавно двигалась на нем, прижимаясь грудью тесно, - «Люблю тебя, люблю!» И она, вздрагивая от наслаждения уже в который раз, тихо простонала: «Тамо, Тамо, Тамо». Она таяла в его руках, принадлежала ему, и большего ему не надо. Я рядом. Предложение Тамо сделала Сирена, сама. После месяца отношений. О себе они уже ничего не скрывали, да и как тут скрыть? В тот вечер Сирена осталась у Тамо на долгих, счастливых, безумных, жарких три дня. Майор лишь сгонял в штаб утром, разыграл целый спектакль перед полковником Бивером, жалуясь на раненое бедро, так что тот прогнал его домой, велев отлежаться. И потом почти весь дом слышал приглушенные страстные стоны забывшейся пары. И откуда только силы взялись? Тамо словно проваливался в промежутках в сон наяву, но держал Сирену крепко, словно боялся, что она сбежит. А проснувшись, приникал к ней, как умирающий от жажды в пустыне. Сам не понимал, как такое возможно, как эта девочка смогла вывернуть его наизнанку и вновь возродить к жизни. И как он вообще жил без неё все эти годы, - без её голоса, смеха, улыбки, огромных зеленых глаз, ласковых рук, запаха, капризов, шуток, молчания. И каждый раз удивлялся, обнаружив её в квартире, - как она умудрялась прибежать раньше него? И всегда уже что-то творила на кухне, не мелодично что-то напевая. В такие минуты он мог долго любоваться её, застыв на пороге. Долго смотрел на неё влюблено, пока она, смущаясь, не обнимала его и не прятала порозовевшее лицо у него на груди. Как-то вечером они вспомнили приют, обсуждали приглашение для Тамо выступить на торжественном мероприятии, устроенном в честь победы. Он хотел, чтобы Сирена пошла вместе с ним, но той эта затея показалась чересчур выпендрежной. - Да ладно! – уговаривал он её, - Заодно повесишь в зале славы свой портрет, рядом с моим! – и засмеялся, когда она пульнула в него диванной подушкой. - Не хочу я быть на той стене! – покачала головой она, - У меня и звания-то нет. Капрал Грей! Даже не звучит! - Ну, подожди немного, - он спустился чуть ниже, чтоб расстегнуть ей рубашку и добраться до груди, - И будешь лейтенантом Грей… Разве плохо?.. Он стал целовать её грудь, приближаясь к уже затвердевшим алеющим соскам, с удовольствием слушая, как дыхание её от этого срывается. - Не хочу, - тихо прошептала она, часто дыша, - не хочу быть лейтенантом… - А кем хочешь?.. М-м-м, сладкая моя… - Твоей женой… Тамо… - Правда? – он в изумлении даже приподнялся на локтях, - Ты делаешь мне предложение? Серьезно? - Да, - она тоже приподнялась, почти коснулась его губ губами, - Предлагаю тебе руку и сердце, и все остальное… - Беру! – он с улыбкой поцеловал, - Все беру! Мне все это нужно… Ты вся мне нужна, вся… - и он вновь целовал её, начал раздевать, попутно бормоча, - Вся, моя малышка! Ты вся очень нужна мне! Очень-очень!.. - Тамо, - тихо пыталась приостановить его она, - Погоди, погоди… Ммммм… Боже, Тамо! Погоди!... - Не могу, - улыбался он, расстегивая ей джинсы, - Хочу закрепить наш договор… чтобы ты не передумала… девочка моя… - Уже не передумаю, - она удержала его руку, - Посмотри сюда! – попросила она, протягивая ему продолговатый плоский кусок пластика. Тамо пару секунд тупо всматривался в предмет, пока его не ошпарило пониманием. Глаза его распахнулись, рот приоткрылся, он даже дышать забыл. И кажется он забыл все слова на свете. Он молча сгреб её в охапку, как-то судорожно выдохнул, сжал крепче, и так держал, тяжело дыша. Сердце его билось как сумасшедшее, и она чувствовала его удары, слышала и улыбалась. Ведь она не была совсем уверена в его реакции об известии о её беременности. - Спасибо, - наконец хрипло произнес Тамо, - спасибо, спасибо… Я люблю тебя, милая! Люблю… И посмотрел в её глаза с улыбкой, и она впервые увидела непрошенные слезы в глазах мужчины, и это сказало ей больше, чем все слова, на всех языках мира. Она поцеловала его, прошептав: «Тебе спасибо! И я тоже люблю тебя, Тамо…» И дальше говорить они уже не смогли, были очень заняты. Это была красивая, сумасшедшая феерия любви. На торжественной свадьбе настоял Тамо, заявив, что мечтает увидеть свою невесту в белом платье, Сирена не смогла ему в этом отказать. А медовый месяц она потребовала провести в его квартире. «Пол мира в развалинах, - говорила она, - куда бы мы ни поехали! Лучше останемся у себя! А к океану поедим через год уже с малышом, ладно?» И Тамо согласился, признав, что перелеты, переезды для Сирены сейчас нежелательны. И вообще, он с каждым днем становился все беспокойнее и тревожнее. Каждый поход к врачу был для него испытанием, он очень близко воспринимал любое замечание, изменение в рекомендациях врача. Пока этот врач в шутку не пообещал Тамо: «Еще немного, майор Пеникетт, и вы сами будете беременным! Так глубоко все воспринимать нельзя! Все идет прекрасно! И малыш, и мама здоровы! Прекратите суетиться!» И Тамо чуть успокоился, но все равно в глубине души ужасно боялся. И вслух сказать жене не мог о своих опасениях, - зачем нервировать женщину, ей и так предстоит такое испытание меньше, чем через три месяца! Но какая же она все-таки упрямая! И совсем не боится раньше времени покупать вещи для ребенка! Однажды, придя со службы чуть раньше, Тамо застыл на пороге, услышав странные, приглушенные, пыхтящие звуки. Очень странные, сразу наводящие на определенные мысли. - Ну куда ты вставляешь, Люк?! – голос Сирены. - Да подожди! Не дергай так! – голос Эванса. - Стойте оба спокойно! Сейчас получится! О господи! – а это кажется Кортахарена. - Люк! Ну зачем так глубоко? - Ай! Больно! - Джон, ну ты-то куда спешишь?! - Люк! Ну, давай чуть сильнее! Тамо от клокочущей крови уже не слышал ничего, в бешенстве ворвался в спальню и… - О привет, майор Пеникетт! – радостно встретил его Кортахарена, - Ты вовремя, мы тут втроем не справляемся… - Привет, Джон, - едва живой выдохнул Тамо, тихо оседая на пол, не веря своим глазам. - Чего расселся? – хмуро бросил Эванс, - Помогай давай! Тамо посмотрел на сосредоточенную Сирену, изучающую инструкцию по сбору детской кроватки. Улыбнулся счастливо, покачал головой. Ну что за упрямица! - Такое ощущение, - сказала она, тыча пальцем в книжонку, - что эту кроватку проектировали инопланетяне. Ни черта не понять! - Иди сюда, - позвал её муж, встал, и когда она подошла, обнял крепко, долго целовал, не обращая внимания на присутствие друзей. Потом поцеловал её кругленькое пузико. - Я же просил пока не покупать кроватку, - сказал он наконец, - но ты упряма, как… - Мы пытались её отговорить, брат, - виновато пожал плечами Эванс, - не справились! - Ладно, - улыбнулся Тамо, взял у жены из рук инструкцию, - Давай, посмотрим, что тут к чему… А в ноябре, ясным морозным утром у Тамо родилась дочь, - чудесная сероглазая светловолосая малышка. Тамо назвал её в честь своей матери – Талула. И долго не мог отойти от своих любимых, и все бормотал новорожденной дочери: Все будет хорошо, моя принцесса! Папа рядом! Я рядом и я очень тебя люблю.