Audi, vide, sile

- Поговори со мной, - просила она, и он, конечно, не мог, не хотел, не имел права ей отказать. ...Тогда, в день казни, она смотрела. Смотрела своими абсолютно сухими, льдисто-серыми глазами, на то, как вели Мосса. Тот, конечно, пытался изобразить мужество - получалось плохо. Измордован он был качественно. Жалкий идиот, с отвращением подумал тогда Бриан - будь его воля, он бы самолично свернул шею этой гниде. Дестер был мразью и предателем, но он хотя бы был умен и заслуживал из-за этого хоть какого-то уважения - в отличие от этого юродивого. Но вот незадача - она его любила. Его, а не Бриана Льялла, рубаку-недоучку, оказавшегося не там, где надо, не тогда, когда надо. Или наоборот? А, черт с ним. Такие, как Арибет, всегда влюбляются в таких, как Мосс - смазливых, с подвешенным языком, рожденных уже с вилкой в руках, которой зачерпывают и вешают бабам на уши лапшу. Такие, как Бриан, рубят черепа врагам или выпускают им потроха - по ситуации - и получают в этой жизни четкое нихрена. По крайней мере, Арибет он не получил. И не получит. Даже несмотря на то, что на собственных руках унес ее с площади. Даже несмотря на то, что разрубил хребет какой-то суке, кривлявшейся над телом Мосса. Даже несмотря на то, что сто раз отдаст за нее свою поганую жизнь. Ты - Герой Невервинтера, говорит Аарин, скаля белые зубы на эбонитово-черном лице; Аарин умный парень, надежный, не чета всяким хлипким клерикам. Любая девка юбку задерет, говорит он, только свистни. Бриан ржет, вливая в себя десятую (или двенадцатую?) кружку эля, и щиплет за крутой бок румяную подавальщицу. Эта - не против. Медноволосая Шарвин, таскающаяся за ним с самого Полуострова, тоже не против, а очень за - обеими руками, ногами и едва прикрытыми кожаной рубахой сиськами. Брови хмурит, ревнует. Только вот не нужна ему Шарвин, и подавальщица тоже не нужна. Ему нужна Арибет де Тильмаранде, а он нужен ей - так, во всяком случае, кажется Бриану, когда она сидит рядом с ним у камина, изливая душу, и ее светло-рыжие волосы кажутся совсем огненными, подсвеченные ярким пламенем. Она близко, близко - протяни руку, и коснешься гладкой, как речной камушек, щеки, пушистых бровей, горькой вертикальной морщинки между ними, которой (Бриан может поклясться) раньше не было. Так близко, что сердце бьется о ребра, словно бешеный волк о прутья стальной клетки. Так далеко, что хоть вой, хоть отгрызай лапу, попавшую в капкан - не освободишься, не вернешь душу. Когда она уходит, Бриан окончательно слетает с катушек. От него воняет кровью, говорит Шарвин, но не уходит; Бриану тотально плевать как на первое, так и на второе. Боги, кажется, специально испытывают его терпение, постоянно отнимая всех, кто ему дорог - чума забрала родителей, напавшие на Академию твари убили младшую сестру. Но Арибет они не получат. Не получат. Маугрима он рассекает надвое, от плеча до печени, и два вонючих куска мяса с хлюпаньем валятся на пол. За тебя, думает он. За тебя. - Поговори со мной, - просит его Арибет, совсем как раньше. Только теперь их разделяет железная решетка; он Герой Невервинтера, она - архипредательница, преступница, падшая паладинша. Она протягивает сквозь прутья бледную руку, гладя его по черным, слипшимся от чужой и своей крови волосам, и он прижимает эту руку к собственному лицу - как святыню. - Давай сбежим, - хрипло шепчет он. - Хоть куда - в Мазтику, в Чалт, в Кара-Тур... Он выломает прутья голыми руками, убьет любого, кто вздумает ему помешать, увезет ее хоть на край света, заставит забыть все это дерьмо и начать все сначала; и все будет хорошо, точно будет, потому что он... - Нет, - неслышно прерывает его она. - Прощай... друг мой. ...Тогда, в день казни, он смотрит. Когда голова Арибет с длинными, длинными рыжими волосами катится по эшафоту, он стоит, застыв, и сжимает в кулаке кольцо - ее последний подарок; он не замечает, как вминаются в плоть острые грани металла и как капает на землю, впитываясь в нее, его собственная кровь. И лишь когда они остаются на площади вдвоем - он и ее обезглавленное тело - он позволяет себе упасть на колени. Наутро его находит Шарвин - прижавшегося лбом к окровавленной плахе, бледного и измазанного в земле. Тела Арибет нигде нет, и Шарвин ничего не спрашивает. - Поговори со мной, - просит он, и она не может, не хочет, не имеет права отказать.