***
В больнице ничего особенного не происходит. Ну, вначале только кажется, будто внутри холоднее, чем на улице. Ощущение проходит, как только оба мальчика привыкают к холодному свету фойе и кристально белому, режущему глаз цвету стен. Толпа у регистратуры, недовольная, улыбающаяся через силу женщина в гардеробе, сгорбленная спина уборщицы, которая ворчит как заведённая «куда по помытому» каждому, кто даже в бахилах наступил на мытый ею пол. Двое врачей неторопливо идущие мимо парней, не обращающая внимание ни на что и ловко лавирующие между будущих пациентов, которые пытаются торопливо извинится перед докторами, если случайно всё таки толкнули их. Шум голосов, шуршание бахил и одежды, и большое пространство холла перед регистратурой в городской больнице заставляют растеряться обоих. Первое, что хочет сделать Изуку, чтобы сделать хоть что-то, снять куртку и отдать в гардероб, но когда он хватается за край шарфа, чтобы начать его разматывать, Кацуки дёргает его за шкирку и тащит к информационному большому стенду, расположенному на левой стене рядом с одним из крайних окон регистрационного стола. Они смотрят на табло, табло смотрит на них , ничего не скрывая, но ничего и не объясняя. Целый комплекс зданий, умещённый на этой схеме, кажется чем-то невообразимым, непонятным и сложным. Куда могли положить девочку, если у неё нет ничего серьёзного? Ну как ничего серьёзного, так переломы, ушибы, возможно сотрясение… Изуку не знает, не помнит, что точно говорили ему девочки, которые оказывали первую помощь. Тогда всё было слишком на адреналине, нависал выговор от мамы и директора, рождался азарт, толкающий на свершения и подвиги, ужасно болели ноги, хотелось спать, а ещё его подташнивало. Травматология могла быть тем местом, где лежала Кёко. Травматология… Шесть корпусов и какие-то объяснения, вроде родной японский, а что написано? -Написано, «Дебилам, которые не умеют читать, вход закрыт», - он злобноусмехается, не собираясь помогать от слова «совсем», потому что изначально считал всё это тупиком. Нафига видеться с девочкой? Благодарность получить? Или ещё хуже, извинится за то, что не успел помочь до того, как случился пустой?Изуку, ты больной? Изуку не успевает ответить на свой(???) очередной вопрос, потому что за шкирку его опять хватает Кацуки и тащит к регистратуре. Он стоит за его спиной, надеется на то, что у него есть план, и вообще, это же Бакугоу, как ему можно не доверять. Он такой уверенный во всём, что делает, знает что и куда. У парня нет причин сомневаться в своём друге детства… -Которыйстебёт тебя и издевается почти всю твою маленькую жизнь. Конечно, почему ему не стоит доверять? Мне просто интересно, как так получилось, что именно я отделился от тебя? Ты мазохист? Издёвок не хватало? Мидория кривится и прикусывает язык, чтобы не начать отвечать, что он не мазохист, что издёвки они перерастут и всё будет нормально. И ничего он не выбирал, если бы мог, он бы вообще не выбирал такого стрёмного напарника, который только и может, что ядом плеваться и обзываться, как вообще кто-то такой мог быть частью его души? И ещё настолько большой, чтобы сейчас быть его напарником, слава богу, не имеющим материального воплощения, который бы мог отвесить пинок под зад, когда Изуку сделает очередную глупую вещь, по его мнению. Когда Кацуки открывает рот, Мидория начинает надеется на что кто-то сейчас не начнёт кричать и бомбить и их не выставят отсюда насовсем, не внесут в черный список, а потом, когда-нибудь, когда им понадобиться помощь, их не не пустят сюда и они не умрут в страшных муках, их мамы не будут плакать, стоя на их похоронах в одиночестве… - Перестань вопить всякую херню в нашей голове. Что за ахинея?- говорит он, возможно, закатывая глаза. А потом тяжело вздыхает, - он, конечно, тот ещё беспредельщик, но не дурак, в отличие от некоторых, я не буду показывать пальцем. Изуку краснеет от гнева, и застывает с открытым ртом, потому что понимает, что случится, если он начнёт громко выражать своё возмущение относительно сомнительных личностей, на которых он тоже не хочет показывать пальцем, потому что он умнее, потому что он выше этого язвительного чудовища, которое злобно хихикает над его глупым положением. Как так получилось, что житель его внутреннего мира такая задница? -Вселенная хотела, чтобы ты всегдапростёбывался, - смеется он. - Да, боже, сколько можно заниматься словообразованием от «стёба»? – не выдерживает мальчик, задаваясь риторическим вопросом вслух, и испуганно-смущенно оборачивается на Бакугоу, который закончил выводить из себя бедного человека у регистрационной стойки и смотрит на Мидорию как на придурка. Улыбается, как будто нашел ещё один повод издеваться над ним. Изуку внутренне содрогается, очень живо представляя себе, насколько больше станет насмешек после выхода с отстранения. Возможно, правда, он, конечно, не надеется, но, может быть, хотя бы Кацуки перестанет называть его беспричудным? -Чува-а-ак, ну просто непростительно упускать столько поводов для этого очень забавного занятия. Я бы сказал, ты сам виноват… Ох, Изуку видит эту гаденькую улыбочку, будто говорливое чудовище не перестаёт мелькать перед его носом.***
В третьем корпусе, к которому они шли через полупустую парковку четыре раза, потому что здания не пронумерованы, а посмотреть на информационное табло они каждый раз забывали, Бакугоу ещё раз выносит мозг медсестре, сидящей в регистратуре, пытаясь допытаться, в какой палате находиться некая Кёка, даже имени которой они не знают. Девушка злится и говорит, что сейчас вызовет охрану, чтобы их вдвоем вывели с территории больницы, потому что молодому человеку стоит почистить уши, ведь она уже сказала, что никого по фамилии Кёко с повреждениями, которые были перечислены, не поступало за последние две недели. Изуку пытался бормотать извинения на ходу, пока к выходу его за шкирку тащит Кацуки. А уже на улице, когда они стояли на крыльце и молча думали что делать, ощущая на себе подозревающий взгляд медсестры, держащей руку на пульсе, чтобы в любой момент вызвать охрану, он высказал робкое предположение, что хирургическое отделение тоже выглядит подходяще для подобного рода травм. Блондин скептически смотрит на мальчика-который-разговаривает-сам-с-собой, суёт руки в карманы и двигается в уже известном направлении, потому что, пока они искали нужный корпус, в котором расположена травматология, успели побывать в хирургии, родильном отделении гинекологии (очень сильно испугаться, ужаснуться и просто афигеть от того, как на самом деле может быть громко в больнице) и реабилитационном центре, под которое выделен отдельное, самое дальнее шестое здание. Мидория плетётся за ним. В хирургии на них смотрят с усталостью и неприязнью, потому что здесь они (он, Бакугоу, кто же ещё) уже успели досадить работникам регистратуры. Молодой парень, медбрат, при виде входящих в раздвижные автоматические двери ушёл на обед, бросив напарницу, не испытывая угрызений совести. В конце концов, он скинул на неё не толпу брюзжащих бабушек, а двоих подростков. Угрожающие, осуждающие взгляды и лучи ненависти, посылаемые милой брюнеткой, говорили о том, что она не простит его и при реальной, и при гипотетической ситуации. Бакугоу, если и чувствует неловкость за тот цирк, который устроил в своё предыдущее пришествие, то виду не подает и, не дрогнув при хмуром взгляде медсестры, идет вперёд. Мидория же готов сгореть со стыда из-за предыдущего визита сюда, он сжимается позади Каччана и пытается не отсвечивать до тех пор, пока они не дошли до стойки. Наступило молчание. Девушка демонстративно не обращала внимания на подошедших подростков. Бакугоу громко сопел, злобно зыркал в сторону медсестры. Мидория едва не пищал от напряженности и неловкости ситуации, его тело пробивала мелкая нервная дрожь, а спина покрылась холодной испариной. Как же всё таки это всё неловко. Кто-то задыхался от смеха. Кацуки знает, что тот цирк нельзя повторять, потому что иначе их точно вышвырнут из больницы и никуда они не попадут. Хотя, нахрена им вообще куда-то попадать. Если задроту так надо, то ему – то это зачем? Он позвал, пусть и выкручивается, а Бакугоу может делать то, что умеет делать лучше всего – скандалить! С победной гаденькой ухмылочкой Кацуки собирается открыть рот, как за его спиной робко раздается: - Простите, а где у вас может лежать пациентка по имени Кёка? Лицо медсестры кривится в выражении, которое строят подростки, когда хотят напакостить родителя, которые просят их улыбнуться для фотографии. Изуку кажется, что по-настоящему неловко стало именно сейчас.***
Урахара делает то, что делают врачи в странных случаях. Анализирует, то есть, берёт на анализ духовные частицы. Странная дребезжащая штука с крутящимися антеннами, иголкой под куполом и крошечным резервуаром, видимо, для духовных частиц, кажется Карин самым ненадёжным предметом, который она только видела. Её скептичный взгляд вызывает лёгкую понимающую улыбку и у учёного, и Шихоин, и они начинают с Абарайя, который громко сглатывает при виде маленькой машинки для сбора духовных частиц. Иголки и что-то, что странно выглядит и вибрирует вызывают у него неприятные ощущения, будто его заставляют облизать лягушку, вопреки количеству раз, в которых этот прибор ему приходилось применять. Реакция лейтенанта шестого отряда вселит Урахару, озорная улыбка, которая расползается на его лице, веселит Карин, весёлость девушки веселит Йоруичи, и один Абарай готов расплакаться. - Это не больно, Куросаки- сан, то, что господин приживал потерял сознание просто результат абсолютно глупого страха перед иголками и дребезжащими приборами, - говорит Урахара с каким-то намёком в улыбке, который выкупает Шихоинь, издав смешок, и который не выкупает Карин, с каким-то подозрением смотря на Абарайя, который пришёл в себя, но с пола не встаёт. Как Урахара и обещал, это действительно совсем не больно. Купол упирается в кожу, а иголка скребёт эпителий, слегка царапая поверхность. Вращающиеся лопасти создают потоки, которые засасывают в резервуар частички, окрашивающиеся в синий цвет. А потом пробирка покрывается будто бы инеем, превращающийся в лёгкие мелкие хлопья, оседающие на дне резервуара. - Ну да Боже, что это такое опять?!- измученно стонет Абарай, а потом отворачивается и прячет нос в жёстком татами. Во флакончике, который был с его духовными частицами, образовалось несколько белых проплешин. Их не было в начале, когда Урахара делал забор, но образовались сейчас. Урахара обращает внимание на резервуар лейтенанта, лежащий в его руках, и ухмыляется. -Могу сказать только то, что часть сил, скрытых в Куросаки-сан, смешалась с вашей, Абарай-сан, здесь не ничего особо серьёзного. Мы просто пока не знаем, что это такое. Для учёного нет ничего странного в том, что он что-то не знает, потому как это означает нечто интересное, а если никому не вредит, то безопасное, а значит не особо интересное, но всё рано. Что-то новое – это хорошо. Но по скептическому и оценивающему взгляду Карин и жалостливому Абарайя, который с каким-то отчаянием опороченного юноши смотрит на несчастную пробирку в своих руках, Урахара думает, что позитивный настрой он один здесь сохраняет. А, нет, вон,Йоруичи всё ещё веселится с реакции гостей. Оба сосуда с духовными частицами помещаются в центрифугу, где вращаются двадцать минут под хмурыми выжидающими взглядами Карин и Абарайя. Урахара и Йоруичи ведут светскую беседу о падении спроса на сладости, потому что всё больше детей начинают верить в бред об ожирении на почве сладкого, тогда как просто очень мало двигаются. Кариес и диабет или даже аллергия никого никогда не останавливали, а тут… Карин, у которой с недавнего времени появилась аллергия на шоколад, сконфуженно переводит взгляд с женщины на мужчину и обратно, громко глотает чай, который в лабораторию принесла Уруру, и уже не думать забыла о результатах анализа, в отличие от Абарайя. Она пытается одновременно сделать несколько видов: будто её тут нет, будто она со всем согласна, будто всё, что говорят создания не из живого мира о созданиях живых, - правда. Беседа с разговоров о сладостях переходит в обсуждение жестокости подростков, когда таймер центрифуги пищит готовностью анализа. Карин вздыхает свободнее без груза неловкости в воздухе, а Абарай начинает ёрзать на татами в нетерпении. Карин в какой-то момент пожалела его, ведь стульев в комнате всего лишь три на четверых, но решила. что будет считать его джентельменом, уступившим место даме, а не придурком, который не догадался попросить стул. -Ну, что я могу сказать, - тянет Киске, рассматривая индикатор, который опустил в пробирку с духовными частицами Карин. Содержимое расслоилось, и вязкая на вид жидкость оказалась под слоем более лёгкой ярко-синей, в которую и макнул учёный бумажку, окрасившуюся в сине-фиолетовый цвет, - как и предполагал до этого, ничего опасного. Такой цвет дают только частицы из измерителя миров. Вот только я понятия не имею, почему у девочки, никогда не бывавшей там, душа и тело полнятся им. Карин недоумевает, хмуриться и выжидательно смотрит. Ей в отличие от Абарайя, который потерял к этому интерес, будто разочаровался из-за того, что великой и ужасной тайны не существует, ничего не понятно и немного страшно. Потому что даже Урараха не знает. За стенкой лаборатории что-то пиликает, и Йоруити уходит, намекая на что-то учёному, который ей улыбается в своей обычной неряшливой манере. - Куросаки-сан, я думаю вам стоит вернуться домой. Я больше ничего нового не скажу вам. Сегодня, во всяком случае, - говорит Урахара и отходит от прохода, к которому стоял спиной. - Карин, девочка, не стоит волноваться, пока ничего не случилось. И не хмурься, - доносится из-за стены женский голос.***
- Кёко-сан? . . . ? -Нет. Кто-то ржет, Кацуки начинает звереть, Изуку неловко краснеет, Шинсо игнорирует происходящее. Кёко в палате действительно нет. -А кто тогда? Мидория, доброжелательный мальчик, но будет рад, если кто-то умрёт, задохнувшись во время смеха. -А вы, по какому делу? - От этого зависит ваш ответ? Бакугоу забрасывает Мидорию в комнату взрывом в спину и захлопывает за собой деверь. Тишину палаты теперь нарушают только кряхтения Изуку, поднимающегося с пола, и звук разрезаемого яблока. - Нет. А от моего ответа будет зависеть ваш? -Нет, - говорит Изуку. И теперь в палате полная тишина. Мальчики, возможно, не ошибутся, если скажут, что слышат, как в раздражении кипит, булькая, мозг блондина. Шинсо старается не шевелиться, потому что чувствует опасность, и начинает готовиться перехватить контроль над телом, если представится возможность. Изуку замирает, потому что чувствует холод, разливающийся где-то внутри при том, что источник находится за стеной и приближается к двери палаты. Кацуки чувствует лишь раздражение и ничего не взрывает только из-за боязни, что их могут внести в черный список больницы и направить в другой госпиталь, если им когда-нибудь понадобится помощь. Нет, он, конечно, орал на Деку, что всё это чушь собачья по дороге до палаты, но тот был очень убедителен. Слышится какой-то непрерывающийся скрип. Всё замирает. Изуку всего передёргивает, когда ветер бьет в окно с грохотом и завыванием. А потом он дёргается ещё раз, когда что-то бьётся о дверь палаты. Мальчик со странной прической спокойно кладет нож и кусок яблока на стол и со вздохом поднимается, что пойти и открыть дверь. Мидория всё отчетливее ощущает холод, который будто заставляет его внутренний мир порываться инеем. Больше никто не смеется. Когда дверь распахивается, мальчик готов надрать зад существу, испускающему зловещий холод, и спрятаться за Бакугоу. Возможно, он готов сделать это одновременно. А потом раздается раздражённый, тихий голом: - Что так долго? И в палату вкатывают девочку, сильно похожую на ту, что лежала в деревянных завалах на поляне в лесу. Изуку не понимает, почему он одновременно расслабился и насторожился, и как это вообще случилось единовременно. Но факт остается фактом, девушка, спасенная ими в лесу, - источник холода, который заставляет его внутренности сбиваться в ком. - Вот это – Кёко, - говорит Шинсо. Девочка оглядывает свою одноместную, белую до уныния палату, яркими пятнами в которой являются почти алые шкурки от яблок и черная рукоятка перочинного ножа, который притащил её друг, и понимает, что в комнате на два человека больше, чем, вроде бы, должно быть. К этим двум и обращался Хитоши. Мальчик в черной водолазке, чёрной джинсовой куртке на плюшевой чёрной подкладке, черных кроссовках и, странно, синих почти сползающих джинсах, казалось, готов был взорваться. Он хмурился, морщил нос, когда парень, стоящий рядом, делал хоть одно маленькое телодвижение, и смотрел волком на потолок и стены, будто не зная, куда деть взгляд. Второй, держал руки почти у горла и дергал ворот бордовой кофры, поверх который была надета тёмно-зелёная болоневая жилетка, постоянно шуршащая при каждом крупном движении. Он казался сильно зашуганным и каждый раз вздрагивал, если парень рядом делал что-нибудь. Кёко находил это всё забавным, а потом и вовсе чуть ли не усмехнулась, увидев немного недоверчивый и сильно обескураженный взгляд. Не каждый день можно увидеть человека, утрированно, но почти наполовину загипсованного. -Меня зовут Мидория Изуку, - сдавленно говорит парень, сначала прочистивший горло. И, зная, что его друг не будет представляться, сказал, - А это - Бакугоу Кацуки. Нам приятно с вами познакомиться. - Что ж, нам тоже очень приятно, я, как вы, видимо, уже знаете, Джиро Кёко, а это – Хитоши Шинсо, уверена, вы не представлялись, - усмехаясь, говорит девушка, которую катят к той стороне кровати, где бы она не достала яблок, - какими судьбами? - Да просто решили проведать, как ваше самочувствие, - ответил Мидория, затихая с каждым словом, стараясь не трястись от холода, продолжающего просачиваться под кожу. И, заодно, больницу на уши поставить, - дрожащим от холода голосом говорит он. Всё кончается тем, что едва Изуку пытается предложить обменяться контактами, их выгоняет медсестра, потому что часы приёма кончаются. Первоначальный план Кёко и Шинсо, заключающийся в том, что он спрячется в туалете и останется на обед и тихий час, дорассказывая о том, что происходит в школе, пока её нет, с треском проваливается, потому что четверо забывают про время. Изуку согревается только на улице. Бакугоу громко и не очень цензурно возмущается впустую потраченному времени. Шинсо всё это игнорирует и молчит, хотя и продолжает идти рядом с ребятами, ускоряясь только после прохождения охранного поста, и то потому, что им оказалось в разные стороны. О том. что впереди у него выговор от родителей за очередной прогул школы и беседа с его репетитором, он старается не думать.***
Молчание затягивается. Шинсо смущён, нервничает и всё это выдает его расслабленная закрытая наглухо поза, цвет лица, который бледнее обычного, и частые глубокие обречённые вздохи. Айзава упорно прячет нос в свои белые ленты, его поза так же расслаблено-закрыта, руки скрещены на груди, только ноги у него закинуты одна на другую, а у мальчика скрещены под стулом. Родители, украдкой наблюдающие за немой сценой из гостиной, бросают друг другу какие-то сигнала, служащие для того, чтобы всем показать, что ситуация стала достаточно неловкой для появления желания самоликвидироваться. И, конечно же, для того, чтобы показать Шинсо необходимость в его действиях, потому что: «ну, занятия же будут с тобой, тебе и начинать, сынок, ну, ты что?». Шинсо всё понимает, понимал, вообще-то, с самого начала, но это не значит, что ему от этого понимания будет проще сделать первый шаг, выдать первую реплику, или, хотя бы, открыть свою позу. Лёгкости, которую он чувствовал после посещения больницы и иронизирования над двумя его новыми знакомыми, как не бывало. На столе стынет чай, в прихожей, оказываются, очень громко тикают часы, и, кажется, в ванной подтекает кран. Или на кухне. Хитоши бросает взгляд на кухонную мойку, Айзава оборачивается за спину, прослеживая его. Вода не капает, всё хорошо. До того момента, как Шинсо не начинает понимать, что краснеет, а по спине стекает холодный пот. Лёгкий тремор касается рук, ноги начинают ныть и казаться чужими. Он не самый тонко чувствующий ситуацию человек, но это не мешает ему понимать, что всё это превращается в абсурд. Очередные пущенные парные сигналы друг другу родителями становятся последней каплей длявсё ещё не до конца заполненной чаши терпения мальчика. Он вздыхает, выдыхает, размыкает руки на груди, ставя локоть одной на стол, а второй называясь в волосы, и распутывает ноги, ставя их параллельно под столом: -Я… в общем, не могли бы вы помочь мне с практикой перед вступительным в академию? – Шинсо знает, что всё это прозвучало не очень. Но… у него вообще-то было не особо много практики в общении не то, что со взрослыми серьёзными дядями, даже со сверстниками. Последние несколько месяцев в обществе Кёко не в счет. Айзава, вот неожиданность, тоже умеет драматично и очень убедительно вздыхать, заставляя тело каменеть и покрываться краской от шеи до ушей, от осознания собственной глупости, несуразности, недальновидности (кто вообще так начинает диалог? с места в карьер, где деликатность?), потому что ради этого набора слов заставлять сидеть так долго человека не хорошо. Он оборачивается на него с выразительным взглядом (тот его игнорирует) и снова смотрит на Шинсо. Тот уже спокоен, по-обыкновенному напряжен, в закрытой позе и с флегматичным выражением лица. Будет ли много энтузиазма на тренировках вопрос хороший, но собранность переживать, видимо, не стоит, решает для себя теперь уже репетитор этого мальчика напротив. -Сегодня у нас с тобой занятия точно не выйдет, но, я думаю, уже на этой неделе мы сможем провести хотя бы одно. А так, можем встречаться дважды, - говорит Айзава, зачесывая пальцами волосы на затылке и пытаясь вспомнить, когда там у него не особо нагруженные дни, - пятница на этой неделе и понедельник – пятница на постоянную основу, нормально? Шинсо соглашается сразу, не особо парясь о том, что у него самого в эти дни с расписанием. И надеется, что не сядет в лужу за неосмотрительность и неосторожность.***
-Мам, пожалуйста, будь осторожнее, я видела, как на соседней улице был бой со злодеем, - говорит Урарака, когда в тарелке не остается риса, и поводов оставаться за столом не осталось, - я волнуюсь, - и её волнение вполне оправдано, потом что злодеи в спальном районе – редкость. Мама умилённо смотрит на неё и улыбается потом по-хитрому, мол, не волнуйся, всё хорошо, не о чем беспокоится. Урарака выдаёт однобокую вымученную улыбку, намекающую на то, что сейчас не время для шуток. Это было на соседней улице, буквально за стенкой, и герой даже не спас гражданского! Как можно так улыбаться, когда вокруг, под носом происходят такие вещи? Как можно расчитывать на помощь героев, когда они буквально на глазах у целого района будто ожидают, когда закончится злодейский настрой, когда он успокоится, и только потом что-то предпринимают? Урарака хочет стать героем, потому что это прибыльно, потому что её родителям нужна материальная помощь, но она не собирается становиться тем, кто готов бросить человека в беде, просто потому, что это может быть опасно для неё. Герои ведь, это не только те, кто получают высокую зарплату за труд, потому что он требует больше ответственности от человека, но и потому, что это на риск, присущий людям этой профессии, не способен никто кроме них. -У меня на глазах злодей раздавил человека, - говорит девочка и с мольбой смотрит на мать, которая всё ещё будто умиляется такому поведению. Мама смотрит на неё удивлённо, будто не понимает, что здесь такого, потом на мгновение мелькает раздражение и недовольство, и она становится обеспокоенной. Очако всё ещё непонятно почему, что и как, но маме ведь знает всё, у неё всегда есть ответы на все вопросы, так почему ЗаэльАппоро, соблюдающий трудовой кодекс героев на грани его нарушения, не спас человека, до глубины души поразив безразличием к человеческой жизни и разрушив последнюю веру в то, что герои, работающие в агентстве героя Ичиго, всегда оказываются в ситуациях, когда спасение и заложника, и гражданского не представляется возможным даже для про? -Девочка моя, Очако- чан, не нужно так переживать, ты же наш с папой будущий герой, то, что ты видела, уже сама зато не повторишь. С другой стороны, не будешь же ты каждый раз смотреть на меня с отчаянием, когда что-то подобное произойдёт? Вопреки тому, что егрои во что бы то ни сталопытаются предотвратить смерти, это не всегда в их силах, если ты уяснишь это сейчас, то будет замечательно, - она складывает руки друг на друга на столе, сидя с абсолютно ровной осанкой, и говорит самым ровным увещевательным голосом, будто о спасении души господом, и украдкой оборачивается на телевизор, где идёт очередной репортаж про «Новых людей». В кадр попадает Урарака с арматурой наперевес. Довольная улыбка, появившаяся после долгой речи, превращается в насмешливую, но Очако этого не видит, чтобы ужаснуться. Она слишком удивлена поведением матери, чтобы смотреть на неё. Девочка уходит в комнату, отставив пустую плошку на столе. Мама кричит вслед, чтобы не засиживалась допоздна, потому что завтра у них классный час хотят провести, и поэтому просили прийти на полчаса раньше, нельзя опаздывать, но и выспаться важно. Она вздыхает, рассматривая оставленную дочерью пиалку, и думает о том, что роль матери её в этой жизни явно дается хуже всего остального. Хотя до этого всё, вроде бы, было в порядке.