:::::::::
Точка обратного отсчета
Тэхену вдруг в субботу вечером неожиданно нужно, вот прям прет, набухаться до белой горячки. Он через сеть непонятных, подозрительных личностей, с которыми знаком его недо-лучший друг Юнги, находит, где проставляются, и по первому же зову бежит, как какая-нибудь блядь при течке. Просто потому что Тэхену надо Вот перед глазами мелькают чужие руки, затем бутылки с текилой, после лимончик — лайма у хозяев не нашлось — и по новой. После двух бутылок лагера, тодди — Тэхену сказали, что вот эта вот хуйня, больше похожая на разбавленную мочу — экзотика. Где они, блять, только умудрились спиздеть эту экзотику, он не в курсе — портвейна и ликера Тэхен окончательно покидает этот бренный мир: он теперь космонавт, президент, хорошо поет, а стриптиз танцует еще лучше. Для Тэхена теперь все возможно. Возможно то возможно, только вот тошноту и спазмы в желудке никто не отменял, но Тэхен в таком угаре, что ему похуй куда, и вся блевотина пестрыми пятнами по его любимой футболке. На утро головная боль, больше похожая на сброшенную атомную бомбу, резь и песок в горле — у Тэхена в прямом смысле на зубах скрежещет песок. Он встает с пола — на диване вместе со своим парнем Чимином мертвым сном спит Юнги — и идет на кухню. На кухне стоит отвратительный запах, будто кто-то сдох неделю назад. Тэхен зевает и чуть снова не блюет — у него во рту запах похуже будет. Потому Тэхен разворачивается и идет на балкон, попутно снимая с себя грязную футболку. Там он, найдя в заднем кармане смятую пачку пэлл мэлл, выкуривает одну никотиновую и больше задыхается от самого себя, чем от ядовитого дыма. С соседнего балкона слышатся крики, а потом в стену ударяется что-то стеклянное. Это продолжается довольно-таки долго, чтобы Тэхен заподозрил что-то неладное, но ему похуй, честно говоря. Он докуривает пачку и уходит, одолжив без возврата чью-то худи. А когда открывает дверь, нос к носу сталкивается с «чуваком, что недавно чуть не убил его». У Чонгука на скуле темнеет синяк, а у Тэхена сушняк и похмелье. Чонгук быстро скрывается, спускаясь вниз по лестнице. А Тэхен часто-часто моргает, пытаясь понять, что сейчас произошло. Не прокатывает.64 дня; 16:28:04 часов
Чонгук работает нигде как в одной из забегаловок возле метро. Тэхен узнает об этом случайно, и что зовут Чонгука не «Джон», как свидетельствует бейджик на груди — тоже случайно. У Чонгука на щеке пластырь размером с ладонь Тэхена и челка модно уложена на бок. Когда Чонгук наклоняется, Тэхен видит под ней на брови ссадину. Сегодня от Тэхена не разит перегаром и разложением. Сегодня на нем ничего не осталось от Тэхена: подводка стерта, весь пирсинг снят, краска на волосах слезла, оставив вместо насыщенного фиолетового какую-то болотную хуйню. Тэхен устало облокачивается головой на окно и наблюдает за Чонгуком. Чисто по инерции. Тот ему и слова не говорит. «Что будете заказывать?», «вот ваш кофе», «вы будете делать еще заказ?» И вот в этом «будете» отчетливо слышится «вали-ка ты к чертовой бабушке, заебал уже». А Тэхен отвечает: «буду», и Чонгук читает между строк «хуй тебе». Тэхен повадился ходить к Чонгуку на работу. Сидеть за одним и тем же столиком, смотреть в окно или пялится в телефон. И молчать. Молчать, прожигая чонгукову спину взглядом. Каждый раз наблюдая за тем, как меняется его походка — смотря где больше болит: под ребрами или в коленях. Или наблюдать за цветением диких лилий на чонгуковой коже, или как шипы роз мажут по скулам. Тэхен уверен — виноваты во всем цветы. А Чонгук упертый как баран, молча терпит, хоть уебать Тэхена хочется очень. Они не разговаривают — Чонгук не может, а Тэхену этого и не надо. Они громко так молчат. Молчат до тех пор, пока Чонгук, однажды, не приходит на работу. Тэхена что-то гложет, но он не понимает что. Осматривается в кафе и пожимает плечами, не найдя знакомую спину в белой футболке. А затем просто уходит домой. Чонгук не появляется вторую неделю подряд. У Тэхена в груди птеродактиль бьется вместо сердца и вот-вот расхуярит там все к чертям. «Чонгук уволился неделю назад». Ясно. Тэхен не обязан был знать даже этого. Но… Тэхену надо было это знать. Была зима, кажется, Тэхен плохо помнит. Тогда он впервые увидел Чонгука в слезах. Тот сидел на полу возле техеновой квартиры, выхаркивал свои органы по частям и плакал, не потому, что хотел — просто его избили до такой степени, что слезы сами рекой текли по его кровавому лицу. Чонгук тогда долго ждал после стольких дней отсутствия. Тэхен появился ближе к ночи, но Чонгук мог бы подождать и еще, ведь Тэхен ждал его дольше. Тэхен долго смотрел в глаза Чонгука и пытался отыскать там ответы на все мучащие его вопросы, но нашел лишь дикую боль и отчаяние. Тогда он молча подошел к двери и также молча оставил ее открытой. А Чонгуку не надо было повторять дважды.:::::::::
24 дня; 22:05:49 часов
Тэхен смотрит, как распускаются бутоны кроваво-алых роз, красиво расправив свои лепестки. Прямо под чонгуковым глазом. Дальше, ниже по шее, расположился пион. Очень красивый: фиолетово-желтый — просто он уже начал цвести давно. Но больше всего Тэхену нравятся ризоиды Чонгука, нитями тянущиеся по его ребрам, прямо под сердцем. Они как бы должны поглощать из него влагу, но, похоже, сосут все жизненные соки. Чонгук чахнет на глазах. А Тэхен не знает, каким раствором его полить. — Тебя не заебало все это? — Чонгук смотрит на Тэхена убийственным взглядом, а тот тыкает Чонгуку в фингал под глазом — нехуй выебываться. Чонгук морщится. — Понятия не имею, о чем ты, — отмахивается Чонгук. Тэхен смотрит пристально, без зазрения совести разглядывая некрасиво разукрашенное тело Чонгука, запоминая каждый ушиб и синяк, а у того пересыхает в горле. Тэхен выжигает взглядом на Чонгуке свои отметины. Поверх тех, что уже гниют и жутко болят. — Чонгук, я знаю, что не имею права лезть… — Вот и не лезь, — Чонгук играет желваками и снова морщится: челюсть ужасно сводит. — Но если тебя это не ебет, то меня уже заебало. Ты же, блять, как стеклянный, к тебе не прикоснуться, гляди развалишься, — Чонгук не весело смеется. — Я серьезно, блять. — Я тоже. Не лезь, куда не просят, Тэхен. — Ладно, — говорит Тэхен. И это «ладно» железобетонной стеной встает между ними. Тэхен больше ничего не говорит. Допивает чай, берет куртку и велит запереть квартиру, когда уходит. На следующий день Тэхен находит Чонгука возле мусорных баков в нескольких кварталах от дома. И не узнает Чонгука. Совсем. — Это, блять, не может больше продолжаться. — Тэхен… — еле выговаривает Чонгук. Он тянется рукой к Тэхену, но промазывает — глаза отекли и опухли до такой степени, что их не открыть. У Чонгука перелом ребра, в который раз сломана ключица и вывихнуто плечо. Не в порядке лодыжка, а на боку красуется рваный порез — баран упертый не признается от кого. — Не… надо… — Пошел ты на хуй, Чонгук. Меня не ебет, что тебе там не надо. — Тэхен… просто… забудь. — Я забыл, Чонгук. Уже давно забыл. Я, блять, столько раз забывал, что теперь больше не могу, — Тэхен рукавом стирает с глаз Чонгука грязь, перемешанную со слезами, и давится кислотой, что бурлит и плавится внутри него, разъедая все органы. Он помогает Чонгуку подняться и аккуратно, мелкими шажками, ведет его к себе. Перед глазами все плывет: из глаз течет ртуть, и вдыхая ее пары, Тэхену становится дурно. Чертов ублюдок, мать его, Чонгук.:::::::::
0 дней; 20:52:30 часов
Чонгук немного задыхается от чужого тепла. Он каждой клеточкой своего естества чувствует Тэхена. Он везде. Рядом с ним, где-то ошметками в легких, глубоко в селезенке и под глазами. Когда Чонгук закрывает глаза, то видит Тэхена. Снова и снова. Это помешательство. Он у него под кожей, в крови, Чонгук дышит Тэхеном. Тэхен везде. И Чонгуку страшно от этого, страшнее побоев и сломанных костей. Тэхен лежит рядом, мирно посапывая. Ненароком касается кожи Чонгука, а тот плавится, как раскаленный металл. Медленно превращается в лужицу. Но Чонгук знает — Тэхен не спит. Тэхен очень громко думает, и это сводит Чонгука с ума. Так, что хочется лезть на стену. Тэхен громко молчит о том, о чем Чонгук запретил говорить. Постоянно крутит в голове одни и те же мысли, как заезженная пластинка. А Чонгук скоро взорвется, потому что устал держать все в себе. И когда ночью становится совсем тихо, Тэхен слышит надломленный голос: — Отец раньше не был таким, — Тэхен приподнимается на локтях и смотрит сконфуженно на Чонгука, который укутан в кокон из одеял. А Чонгук смотрит пронзительно в сердце, но Тэхен не знает зачем: там только сосуды и капилляры — а Чонгук уже знает все. И то, что Тэхен полный долбаеб, раз до сих пор не бросил его и то, что Тэхен никогда не бросит его, даже если Чонгук будет умолять. — А каким он был? — Когда мама еще была жива, мы были нормальной семьей. Но после ее смерти, — Чонгук прикрывает на секунду глаза, а Тэхен мучительно долго смотрит на темные круги под его глазами. — Потом все… — Это не оправдание его поступкам, — строго говорит Тэхен. Он ложится рядом с Чонгуком и долго смотрит ему в глаза. Тэхен хочет спросить, почему Чонгук не ушел из дома, почему он все это терпит, почему… Но Чонгук умоляет глазами не спрашивать и Тэхен молчит. — Ты любишь его? — Задает вопрос Тэхен. — Наверное, нет. Просто чувствую жалость к нему. — Думаю, это не ты должен чувствовать жалость, а я к тебе, — замечает Тэхен. Он вдруг берет свою пачку пэлл мэлл и начинает дымить прямо в постели. Дым спиралью упирается в серо-белый потолок, а затем туманом растворяется где-то под ребрами. Он крутит в руках пачку сигарет и через какое-то время произносит: — «Через тернии к звездам». Таков девиз пачки со смертельным ядом, — он кладет ее в руки Чонгуку. — Употребляя его в небольших количествах, мы накапливаем яд тоннами. Так мы движемся через тернии к звездам? — Тэхен вопросительно поднимает брови, смотря на Чонгука, а тот лишь молчит — внимательно слушает. Тэхен вслушивается в резкое дыхание Чонгука: тому ужасно трудно дышать. Он сползает вниз на кровати и придвигается ближе к Чонгуку. Кладет голову на его живот, ластится словно кот, и Чонгук медленно, чтобы было не так больно, поднимает руку и начинает тихонько гладить макушку Тэхена. — Это все — тернии к нашим звездам, Чонгук. И ты, и я, мы преодолеем их, — Чонгуку хочется улыбаться от этих слов, но скулы сводит судорогой, поэтому он просто закрывает глаза. То, что у Чонгука гематомы россыпью, словно веснушки, по всему телу — это не тернии, это его вердикт. Чонгук знает это, просто Тэхен не готов еще смириться. И потому Чонгук говорит: — Хен, ты такой долбаеб прокуренный, но мне хорошо с тобой, — для Тэхена этого достаточно. Для Тэхена это его личные «звезды» и пошли все тернии на хуй, им с Чонгуком и вдвоем хорошо. Только. Не было никогда этих «мы». Тэхен знает это, но пока не готов еще признаться самому себе.:::::::::
0 дней; 18:08:25 часов
В час сорок ночи к Тэхену заваливается его полупьяный недо-лучший друг. Тэхен просит его не шуметь сильно — в спальне спит Чонгук — и отводит на кухню, где наливает горячий чай. — Ты какого хуя приперся ко мне? — А Юнги мягко так улыбается. — Да потому, что ты бросил меня, мелкий пиздюк, — он хмыкает и делает глоток чая. Тэхен покрывается несвойственным ему румянцем и хмурит брови. — Ты почему такой бухой? — У меня сердце разбито, мне можно, — заявляет Юнги, грея руки о кружку с чаем, и шмыгает носом. Тэхен, вздохнув, садиться напротив. У Юнги взгляд осмысленный, почти трезвый, с капелькой грусти внутри. Под его пронизывающим взглядом у Тэхена ломаются кости. Не очень приятно. Юнги прожигает Тэхена глазами, разглядывает его и все подмечает: — Хуево выглядишь, — Тэхен вздрагивает. Он и вправду «хуево выглядит»: под глазами темные круги, губы искусаны в кровь, на голове пиздец полный, а в глазах болото, в котором только тонуть. Юнги затягивает быстро. — Получше тебя, — Мин невесело хмыкает. Они еще долго так молчат: Юнги пьет уже остывший чай, а Тэхен сонно смотрит в окно, изредка поглядывая на убитого горем хена. Хен не хочет помирать один и добивает Тэхена, чтобы вместе потом тонуть: — У вас тоже все плохо? С тем парнишкой, — Юнги замечает многое — и то, что у Тэхена гниющие язвы на сердце, от которых он не спит по ночам и в существовании которых виноват Чонгук, и то, что у порога стоят две пары мужских ботинок, одни из которых точно не Тэхена. — Очень, — Юнги понимающе кивает и делает глоток холодного чая, морщась. — Мы с Чимином прокисли внутри. У наших отношений давно истек срок годности, — Юнги смотрит совсем как-то грустно, что у Тэхена щемит сердце. — Тэхен, мне больно. Юнги засыпает на диване, иногда похрапывая, а Тэхен идет в спальню и ложится рядом с Чонгуком. И долго на него смотрит. Поздно — он уже по горло застрял в трясине. И дышать ему становится все труднее. В легкие попадает торф, а в мозг перестает поступать кислород. Тэхен закрывает глаза и представляет идеальную жизнь: где Чонгука можно крепко обнять, не боясь за его переломанные кости; где его тело не украшают страшные синяки и кровоподтеки; где он постоянно улыбается и смеется, а не жмурится от боли — уже пошли галлюцинации. Тэхен сильно жмурится, стараясь успокоиться. Вот последний вздох и в глазах меркнет: Чонгук во сне стонет от боли. А Тэхен идет ко дну. Задыхается в агонии, но не может издать и звука — Чонгук проснется. Он в последний раз смотрит на него. Тэхен утонул Утром Тэхен знакомит Чонгука с Юнги. Они, как ни странно, находят общий язык и долго о чем-то переговариваются, пока Тэхен на кухне курит в окно. Затем Юнги уходит, — Чимин написал — а следом за ним и Чонгук: — Я позвоню. Тэхен остается один дома в звенящей тишине. На душе как-то неспокойно, хоть Чонгук и звонит где-то в два часа пополудни, как и обещал. В голову лезут дурные мысли, и он как на повторе думает об одном: нельзя расслабляться. Как только почувствуешь жизнь счастливой — все полетит к хуям. Где-то в районе бронхов он чувствует висцеральную боль и под венами бурлит лава. Сосущее чувство глобального пиздеца не покидает Тэхена очень долго. Но полдень проходит гладко и Тэхен все же разрешает себе немного расслабиться. Выпивает пиво за телевизором, бесцельно переключая каналы, находит какой-то мутный фильм и начинает его смотреть, пока не проваливается в дрему. Просыпается он ближе к шести. В животе землетрясение и цунами — жрать хочется пиздец как — и потому он решает сходить за продуктами. Тэхен ходит по магазину и не знает куда себя деть: выбирает не то, идет не туда и теряется между стойками мясных и молочных продуктов. Хочет, чтобы его окликнул Чонгук, подбежал к нему и выбрал все за него. Тэхен не умеет ходить по магазинам Наверное, Тэхен вообще ничего не умеет без Чонгука, одному Будде известно, как он раньше жил без него. Тэхен смотрит на корзину в руках: слишком много набрал продуктов, жалко будет портить их своим рукожопством. Поэтому он звонит Чонгуку, который готовит вкусно, чтобы позвать на ужин. Но Чонгук не берет трубку. А Тэхен упрямый — звонит еще и еще. В голове возникает маятник, который противно бьет по вискам и отдается эхом в солнечное сплетение. Пока Тэхен слушает долгие гудки, всего лишь на мгновение, пропадают все краски и звуки — внутри Тэхена оцепенение. Мучительно долго длятся секунды, пока Тэхен не слышит характерный звук — Чонгук берет трубку. У Тэхена жжет в глазах. — Чонгук? — Он слышит его дыхание: прерывистое, резкое, отдающее запахом крови. Чонгук молчит. — Чонгук?! — Судорожный вдох. Тэхен слышит, как через сквозные отверстия в легких Чонгука проходит воздух. Свист. Чонгук пытается дышать Корзина с продуктами летит вниз. Разбиваются бутылки с водой и содовой. Тэхен, не видя дороги, мчится сломя голову к выходу. Он кричит что-то Чонгуку о скорой и времени, умоляет подождать его, умоляет держаться. А Чонгук все молчит и как-то ужасно странно дышит. Ортофосфорная кислота гигроскопичными кристаллами брызжет из глаз Тэхена. Он бежит как можно быстрее, молится всем богам, что есть во вселенной, просит у пустоты и разрухи не забирать Чонгука. Он готов сделать все: и вырвать свое сердце с корнями, и продать свою душу. Но сердце Тэхена не хотят забирать — оно заражено страшной болезнью. Оно заражено Чонгуком. Ноги Тэхена несколько раз заплетаются, и тот падает на землю, катясь кубарем вниз. Встает и продолжает бежать, а кислота разъедает глаза и кожу. Тэхен давится криком. Он взбегает по лестнице вверх на последний этаж. Дергает ручку и — дверь не заперта — врывается внутрь. Чонгук лежит в гостиной. Напротив него монотонно бубнит телевизор, у ног бродит кот, а рядом с телом Чонгука океаны плазмы, лейкоцитов, эритроцитов и тромбоцитов. Тэхен падает к Чонгуку, роняет телефон и измазывает штаны и руки в его крови; и плачет, беззвучно кричит от боли. — Нет, Чонгук, нет-нет-нет. Только не смей мне тут помирать, блять, — Тэхен бьется в истерике. Омывает слезами запачканное в крови лицо Чонгука. Серная кислота, что течет по венам Тэхена, смешивается с глицерином Чонгука, и азотной кислотой, которая вместо слез. Чонгук и Тэхен плавятся от неизбежности исхода событий, и если их не охладить, гремучая смесь может взорваться, взорвав их самих. Тэхен обхватывает лицо Чонгука ладонями и кричит: — Не смей умирать! Слышишь?! Ты не для того страдал, чтобы сдохнуть вот так, — Тэхен хватает телефон, но тот выскальзывает из его мокрых рук. Он разводит руками в луже крови и начинает истерично кричать, когда этот блядский телефон выскальзывает вновь. С третей попытки он дозванивается до службы спасения и кричит что есть мочи, прося спасти его Чонгука. Тэхен захлебывается своими органами, которые лезут через горло, его тело горит, а разум в агонии. Он просит Чонгука не уходить. Остаться с ним еще на чуть-чуть. Пусть это «чуть-чуть» и не будет долгим. Ничто не вечно. Ни они с Чонгуком, ни кислород, что никак не может вдохнуть в него жизнь. Их с Чонгуком любовь тоже не вечна, Тэхен понимает это, когда видит, как в глазах Чонгука тает сознание. — Я люблю тебя! — Шепчет Тэхен в самое сердце, а Чонгук это и так уже знает. — Я люблю тебя, — еще тише, беззвучней, почти прозрачно, но больно. И в этом «люблю» ничего не осталось от первоначального значения. В этом «люблю» Тэхена — молитва и колыбельная для Чонгука. Чонгук медленно открывает глаза и делает рваный вздох: — Знаю, — с трудном, шероховато. Глаза Чонгука все больше мутнеют и теряют свой блеск. Он вновь прикрывает их. — Нет, не знаешь, — возражает Тэхен и судорожно мотает головой. — Как ты мог знать, когда я сам не знал? — Он всхлипывает, пытаясь не подавиться словами. — Я не успел показать тебе, что ты для меня значишь, — Тэхен размазывает сопли по лицу, перемешанные со слезами, он пытается стереть самого себя. Чонгук невыносимо медленно открывает глаза, мажет кровавым дыханием по щеке Тэхена и говорит: — Спасибо, что подарил мне себя, я буду вечно хранить тебя в своем сердце, — Чонгук захлебывается в крови. Где-то внутри него кровоточит сердце. Где-то внутри него умирает Тэхен. А Тэхен говорит, потому что знает — скорая не успеет: — Ты прошел долгий путь, чтобы добраться до своих звезд, Чонгук, — судорожные конвульсии. Чонгуку все труднее дышать. Он выхаркивает свои легкие на рубашку Тэхена. — Спасибо, что провел меня через тернии к ним, — Чонгук на долю секунды смотрит невыносимо пронзительно и осознано, как обычно смотрел старый, добрый Чонгук. И в этом взгляде Тэхен читает все: как сильно любит Чонгук, что Тэхену физически больно; огромную благодарность за все; сожаление о потраченном времени без возврата на повтор; В этом взгляде Чонгук в последний раз прощается с Тэхеном. — Я люблю тебя, — повторяет Тэхен, укачивая Чонгука, чтобы ему хорошо спалось. «Люблю» Тэхена — личная молитва и колыбельная для Чонгука. Чонгук слегка улыбается, но мышцы лица уже не подконтрольны, и улыбка быстро исчезает. За секунду его глаза становятся невыносимо чужими и холодными, а у Тэхена что-то отмирает внутри, когда он смотрит в них. Все тело отзывается нейропатической болью и Тэхен падает навзничь рядом с Чонгуком. Тянется к нему, пытаясь согреться, но отчего-то мерзнет еще сильней.
Долгие гудки посреди ночи. Тихий, пустой голос.
— Чонгук умер. — Что? — Чонгук умер. — Тэхен, хватит так шутить, это не смешно. — Он умер, хен. — Тэхен… — Его убил его отец. А затем покончил с собой. — Тэхен, что у тебя, блять, за шутки дебильные, заканчивай. — Тело его отца нашли в ванной. Похоже, он был не в себе. Чонгук рассказывал, что он много пил, но, видимо, еще страдал и шизофренией. Хотя единственным, кто страдал по-настоящему был Чонгук. — Тэхен, прекрати, не надо. — Юнги-хен, мне так хуево. Можно мне умереть?:::::::::
— Ты идешь? — Тэхен вновь шмыгает носом и переводит взгляд с неба на Юнги. — Да, — под их ногами хрустит недавно выпавший снег и легкий мороз неприятно щиплет кожу. У Тэхена слезятся глаза от холодного ветра, и он плотнее укутывается в шерстяной шарф, и идет дальше. Они с Юнги садятся на автобус и едут молча шесть остановок. Выходят, а затем идут вверх по холму. Тэхен присаживается на корточки и кладет букет цветов у надгробья. — С днем рождения, Чонгук.