***
Павел не сразу понял, что что-то изменилось. В инженерном отсеке, где он собирался провести этот небольшой отпуск, преследуя Скотти, особого разнообразия цветов нет. Однако красные рукава своей формы инженерной службы он замечает сразу. У Паши не возникает вопросов о том, кто его соулмейт. Не то чтобы это было очевидно, но он относил себя к людям, которые могли любить лишь одного человека. И он любил, уже довольно давно и совершенно безнадежно. Парень всего лишь хочет избавиться от болезненной рези в глазах и вернуться к работе, потому он бежит в медотсек, не обращая внимания на оклики встревоженного Скотти. Павел впервые видит мир в красках в 21. Глаза доктора похожи на море. Оно никогда не бывает абсолютно спокойным и в нем так легко утонуть. Паше кажется, что он вот-вот перестанет дышать, навсегда растворившись в этих глазах. Когда МакКой отшатывается от него, как от чумного, что-то внутри парнишки разлетается на куски с пронзительным звоном. Зато теперь он уверен в своей правоте. Лучше от этого не стало, ровно как и проще. Доктор, действительно, его родственная душа, которая не хочет иметь с ним ничего общего. Замечательно. Таким разбитым он себя никогда не чувствовал. Павел возвращается в свою каюту, так и не обратившись за помощью. Там его поджидает Хикару, отправивший мужа со спящей дочерью в отель. Павел бесконечно благодарен лучшему другу, что тот не пристает к нему с расспросами, когда он появляется в каюте запыхавшийся и с покрасневшими влажными глазами.Чехов мотает головой на все попытки Сулу заговорить. Он меняет тему. С вялой улыбкой сообщает, как очаровательно новое платье Деморы, и о том, как розовый ей идет. Собственно, этого достаточно, чтобы рулевой понял суть проблемы. Хикару пару раз порывается поинтересоваться, почему парень сидит в каюте и не спускается в увольнительную, ведь на планете больше красок, но потом бросает это гиблое дело и оставляет его одного. Павел успевает переодеться. Снимает красную рубашку и надевает желтую, более привычную. Собственная форма кажется мальчишке ужасно яркой, нелепой, будто оперенье канарейки, а не официальное одеяние старшего офицера самого лучшего исследовательского корабля Федерации. Доктор бы сказал, что он похож на цыпленка: такой же маленький, взъерошенный и несуразный, совсем не подходящий ему. Парень бы злился, если бы не понимал, почему мужчина сбежал. Он бы сам сбежал, если бы судьба неожиданно подкинула ему родственную душу на семнадцать лет младше, да еще и своего пола. Паша думает, что Леонарду не повезло вдвойне. В своих чувствах он предпочитает пока не копаться. Он не винит Леонарда ни в чем. Только глаза неприятно щиплет от слез. Когда мир был черно-белым, он не ощущал ничего подобного. Будто вместе с красками в его жизни стало больше чувств. Это так глупо. Павел усмехается, вытирает слезы и возвращается к созерцанию комнаты. Глаза постепенно привыкают к новому миру, привыкают к краскам, о которых раньше приходилось только читать. Паша знает, его любимый цвет — это цвет моря перед штормом. Синий, затягивающий, темный, как глаза корабельного врача. Чехов так и засыпает — поверх одеяла в форме и обуви. Хикару возвращается с планеты, оставляя мужа и дочь отеле, планируя вернуться к ним после того, как проведает друга. Рулевой тяжело вздыхает, стаскивает чужие ботинки, укрывает мальчишку покрывалом и думает, что зеленый, все-таки, отлично сочетается с синим. Осталось только донести эту мысль до доктора, который явно переживает не меньше из-за сложившейся ситуации. За ужином они со Споком впервые обошлись без препирательств, а после доктор сразу скрылся в медотсеке, проигнорировав предложение Скотти о дегустации местного алкоголя.***
Джим оказался прав. Соулмейтов притягивает друг к другу, как магнитом. И это не самый приятный факт, особенно когда ты стараешься избегать этой встречи всеми возможными способами. Леонард заворачивает за угол и нос к носу сталкивается с Чеховым. Первый порыв — прикоснуться, провести кончиками пальцев по розовеющей скуле. Он гонит эти мысли и отдергивает успевшую начать движение руку. Мальчишка закусывает губу и смотрит, смотрит, смотрит. МакКой не отводит взгляд и сам себе напоминает муху, трепыхающуюся в паутине. Павел легко касается запястья мужчины, проводит пальцами по огрубевшей ладони. Сам же вздрагивает от соприкосновения с горячей кожей и отстраняется. Леонард не двигается. Мужчина настороженно следит за сменой эмоций на лице юного гения. И, возможно, сделай парень сейчас хоть что-то, доктор бы перестал избегать его. Но это же Паша. Он опускает голову, разрывая зрительный контакт, и уходит. Молча. Не оборачиваясь. По негласной договоренности они пытались не попадаться друг другу на глаза. Но сделать это в замкнутом, пусть и достаточно большом, пространстве безумно тяжело. Павел сбегает из столовой, заприметив доктора, а Леонард совсем перестает подниматься на мостик. Ему приходится перевести навигатора к другому врачу и очень долго объяснять Джиму, что все хорошо и «мальчишка его ничем не обидел». Доктор бы добавил «в отличие от меня», но не стал, охраняя не только свою личную жизнь. Эти своеобразные салочки становятся все более заметными и начинают раздражать. Капитан смотрит на них и поджимает губы. Лезть к Боунсу глупо, он не станет слушать. И вообще, его друг — врач, он должен понимать, какие будут последствия у отвергаемой связи. Как оказалось, Леонард понятия не имел, что результатом его решения, помимо разбитого мальчишеского сердца, станет ужасная случайность, практически оборвавшая невинную жизнь. Что все не так просто и взаимным избеганием проблемы не решить доктор понимает через месяц. Ровно тогда, когда к нему в операционную вносят истекающего кровью Чехова. Павел зажимает рану на животе и кривит губы от боли. Ярко-красная кровь заливает пол и желтую форму. Леонард не дает себе времени испугаться. Он профессиональный хирург, с огромным опытом и волшебными руками, которые сейчас предательски дрожат, но это не имеет значения. Паша хрипит. Его глаза крепко закрыты. МакКой убирает с окровавленного лба прилипшие кудряшки, проводит трикодером над головой пациента, неосознанно поглаживая навигатора за ухом в попытке успокоить, и просит: — Смотри на меня, Паша. Смотри на меня! — Не могу, доктор. Я вас не вижу. Парень, наконец, открывает глаза. Зрачки на свет не реагируют, как и на движение, но цвет такой же яркий, как и в день той встречи у медотсека. Леонард матерится сквозь зубы, осматривая кровавое месиво на правом боку. Все не так страшно, и мальчишка, без сомнения, будет жить. Если зашить все аккуратно, то даже шрама не останется. Трикодер не выдает никаких тревожащих показателей относительно слепоты, поэтому МакКой решает заняться рваной раной, полученной то ли от копья, то ли от грубого кинжала. А потом случается то, что никак не вписывалось в планы оперирующего врача. — Чепел, замените меня. Срочно. — Доктор? — Я ослеп. Операцию проводят без него. Пока Чепел руководит процессом, бояться нечего. Она второй лучший врач Федерации, после него разумеется. Зрение восстанавливается спустя двадцать минут, но вернуться обратно Леонард не может. Он уходит в кабинет, запирает дверь и старается унять дрожь. Если к черно-белому миру он привык за 39 лет, то к полной темноте, хоть и длившейся недолго, привыкнуть невозможно. Леонард не знает, сколько прошло времени. Кажется, он успел задремать. Его будит резкий звук. Дверь пищит, оповещая о том, что ее взломали капитанским кодом, и открывается с тихим шелестом. Джим ступает бесшумно. Капитан останавливается у стола, оглядывает потрепанного сонного доктора. — Слепой навигатор и слепой хирург. Думаю, это не совпадение. Ничего не хочешь мне рассказать? Слова капитана не звучат ни упреком, ни саркастичным замечанием. Обычный вопрос, вот только ответить на него так же сложно, как разобраться в квантовой механике. И если быть честным, то отвечать на него не хочется вовсе. Джим терпеливо ожидает ответа, садится на стул. Он ставит перед другом два стакана и наливает виски, себе со льдом, а МакКою чистый, как тот любит. Разговор тяжелый — это ясно и так. Давить не хочется, но такое положение вещей грозит опасностью не только им, но и всему кораблю. — Боунс, тебе придется объяснить, пока вы оба не угробили мой корабль и экипаж. — Он мой соулмейт, Джим. Чехов моя чертова родственная душа. Капитан молчит, а Леонард осушает свой стакан в один глоток. Виски обжигает горло. Он раньше никогда не обращал внимание на то, как описывают этот напиток. А сейчас он наливает янтарную жидкость и не может не думать, что ее теплый цвет так похож на цвет непослушных мягких кудряшек юного навигатора. — Ты ведь в курсе, что нельзя избегать того, кто предназначен тебе судьбой? Это опасно, черт возьми. Ты же доктор! — Именно! Я доктор, а не… Он совсем ребенок. Вселенная просто издевается надо мной. — Ему 21, Боунс. Он лейтенант Звездного флота, который чуть не погиб по твоей, между прочим, вине. И он был влюблен в твою хмурую рожу до того, как увидел мир в красках. Не будь ослом. Синий хорошо сочетается с зеленым. Леонард не отвечает. Искушение пошутить про голубые глаза капитана — Боунс не перестает ими восхищаться — и зеленую кожу Спока довольно велико, но он молчит. МакКой сосредоточенно крутит в руках стакан, наблюдая за тающим льдом. Кончики пальцев покалывает от холода. Джим допивает виски. Он обходит стол и хлопает друга по плечу. — Я пришел сказать, что мальчишка очнулся. Отправляйся к нему. — Это приказ? — Иначе ты не согласишься. Капитан подмигивает и уходит. Леонард остается в своем кабинете один. Он тратит еще минуту, чтобы сменить испачканную в крови униформу, а после отправляется в палату, в глубине души надеясь, что мальчишка снова вырубился, и объясняться сейчас ему не придется.***
Павел не спит. Он лежит на узкой больничной койке, а над головой неприятно пищит сканер. Его лицо кажется серо-зеленым на фоне белоснежных простыней. Он потерял много крови, так что подобный цвет кожи не удивляет, но заставляет нервничать. Парень чуть заметно улыбается, когда видит в дверях доктора. Ждал ведь. Оно и понятно. Им природой положено чувствовать приближение друг друга. Леонард замирает у изножья кровати. Переминается с ноги на ногу, словно нашкодивший ребенок под осуждающим взглядом родителя. Павел следит за ним из-под ресниц, нервно сжимает пальцами одеяло, постоянно облизывает пересохшие губы. — Ты меня видишь. — Ты меня тоже. Леонард кивает. Он не знает, что можно сказать, да и нужно ли что-то говорить. Мужчина опускается на край кровати, стараясь не потревожить перебинтованный бок. Пальцы зарываются в мягкие рыжеватые кудри, нежно перебирают пряди. И это жест кажется таким привычным и правильным, что убирать руку совершенно не хочется. А Паша подается под ладонь, будто понукает продолжать ласку. — Что ты почувствовал, когда ослеп? МакКой не знает, зачем спрашивает об этом. Он так устал от тишины и одиночества за эти годы, так что сейчас ему просто хочется слушать тихий голос Павла, чтобы тот не говорил. — Страх и одиночество. Будто тебя засасывает в болото, и никто тебе уже не поможет. А потом в меня попало копье, которое я не увидел, дальше тебе все известно. А ты? — Страх. Потому что на моем столе лежал истекающий кровью мальчишка, которого сосватала мне Вселенная, а я вдруг ослеп. Павел возится под одеялом. Шипит от боли. Попытки сдвинуться на край терпят крах. Леонард ворчит на неугомонного мальчишку, но помогает подвинуться, а подумав, стаскивает обувь и ложится рядом. — Доволен? — Более чем, доктор. От тебя пахнет виски. — Не дыши, раз не нравится, — беззлобно огрызается МакКой. Он осторожно прижимает к себе хрупкое тело и старается не думать, что будет, если сюда войдет кто-нибудь кроме Кристины и капитана с главным помощником, который уже, конечно же, в курсе всех дел. Паша вопреки ожиданиям от долгожданной близости и лошадиной дозы обезболивающих засыпать не торопится. Он теснее притирается к горячему боку и кладет голову на услужливо подставленное плечо. — Ты должен поспать. — Когда я проснусь, тебя уже не будет. Когда я проснусь, мне ничего не будет угрожать, и тебя снова не будет рядом. Так что я пока не хочу спать. Мне нравится находиться рядом с тобой, — отчаянным шепотом говорит навигатор, касаясь горячими губами щеки доктора. — Тебе уже ничего не угрожает, — не сдерживается Леонард, но тут же мягко добавляет, — Паша, не глупи. Если бы я не хотел быть рядом, мы оба видели бы лишь темноту. Мне тоже нравится быть здесь. С тобой спокойно. — Я любил тебя до всего этого. Задолго до того, как мир приобрел краски. — Хоть вы с капитаном мне и не верите, но я не слепой. Мне нечего было дать тебе тогда. И сейчас-то нечего. Сам знаешь, у меня остались только кости, алкоголизм, да талант бесить остроухого гоблина метафорами. — И сердце. — Нет. Сердце тоже мне не принадлежит. Я отдал его одному очаровательному навигатору, у которого глаза зеленее травы. Кажется, вы с ним даже знакомы. Леонард усмехается, а Павел ухитряется ткнуть его в бок локтем. Они лежат на неудобной кровати, тесно прижавшись друг к другу. МакКой гладит мягкие пряди, пропускает их сквозь пальцы. А Паша улыбается спокойно и счастливо, выдыхает облегченно, когда чувствует нежный поцелуй в висок, и чуть ли не урчит как сытый триббл. Вскоре Паша крепко засыпает в надежных объятиях Леонарда, а тот смотрит на его юное лицо и не может сдержать улыбки. Он может сомневаться и бояться сколько угодно, но если Вселенная решила, что они подходят друг другу, то кто Леонард такой, чтобы противиться ее решению. — Все-таки синее и зеленое — хорошее сочетание, — шепчет он и закрывает глаза.