Под надзором

Дождь, кажется, уже давно закончился. Он чувствует этот запах сырой земли и грязи повсюду. Грязь такая же как и в его душе, это будто придавливает его к земле. Это тяжело, но он уже привык. Злобная усмешка искривила его пухлые губы, а в карих глазах зажглись опасные огоньки и они потемнели ещё больше. Когда он поднял взгляд на сидящего рядом охранника, то тот невольно поёжился и покрепче прижал к себе автомат. Улыбка заключённого стала ещё шире и будто бы дружелюбная. Издевательски дружелюбная. — Расслабься, Тедди, я ведь в наручниках, — он звякнул металлической цепочкой и ещё раз окинул охранника взглядом. Тот не шевельнулся, но смотрел на него с нескрываемым ужасом. — Эх, Тедди, ты ещё слишком молод для этой работы. Сколько тебе? Двадцать один? В твоё время я убил уже пять человек, а ты уже убивал? — он спрашивал это с неподдельным интересом, продолжая гипнотизировать парня маньячно-фосфорическим светом своих зрачков, словно змея, играющая с жертвой, перед тем как сожрать её вместе со всеми внутренностями. — Прекратите, сэр! — охранник пытался не показывать страха, но ему явно было не по себе сидеть в фургоне наедине с этим психопатом, и он не мог дождаться, когда же они уже доедут до места. Этого долбаного фрика переводят в другую тюрьму, с более жёсткими порядками, и слава богу, потому что за своё время пребывания в окружной тюрьме Лос-Анджелеса он успел нагнать ужаса на каждого — и на начальство и на самих зэков. Сокамерники часто бились в истерике и уверяли, что ночью его глаза отливают красным, а шея и руки обволакиваются черным дымом. Одного особо впечатлительного, странный «парень-демон» (так называли его за спиной абсолютно все) чуть не довел до самоубийства, так что одиночка явно пойдёт ему на пользу, а окружная тюрьма ЛА вздохнет спокойно. Кажется снова пошел дождь, он крупными каплями бил по жестяной обшивке тюремной машины, раздражая каждую клетку мозга и возбуждая невротические импульсы. Кап-кап. Кап-кап. Мысли подавляются и разум теряет нить реальности. Этот чертов псих всё так же сидит, широко расставив ноги и уставившись на носки ботинок, лишь изредка поглядывая на бедного парня со своей дьявольской улыбкой. Кап-кап. Кап-кап. Это напоминает иранскую пытку каплями воды и впринципе так оно и есть. Ото всюду веет холодом и по телу охранника пробегает крупная дрожь. Заключённый поднимает руки, скованные наручниками, и охранник хватается за автомат, но тот всего лишь поправляет свои пушистые каштановые волосы. — Ах, Тедди, Тедди, спокойно, — он откидывает голову назад и полутень падает на его лицо, высвечивая неглубокие шрамы и запекшуюся на лбу кровь, — Ты ведь не думаешь, что я собираюсь сбежать, да ещё при этом и покалечить тебя? — он вопросительно изогнул бровь и сделал это очень изящно, как актеры в старых черно-белых фильмах. Тедди завороженно смотрел на него — всё в нем было одновременно жутко и притягательно. — Ты славный, — продолжал «парень-демон», — ты напоминаешь одного из первых мальчишек, убитых мной, так что у меня какая-то непонятная ностальгия. Кажется теперь мурашки по спине Тедди бежали вовсе не от холода, но он не терял самообладания — ещё чуть и они приедут. Эта дорога кажется бесконечной. Кап-кап. Кап-кап. Неужели этот проклятый дождь тоже никогда не закончится. Ещё немного и бедолага-Тедди сам застрелится, заключённому номер 17(так он значится во всех документах) даже не придется прилагать никаких усилий. Охранник усмехается своим мыслям, но выходит полуистеричный и отчаянный стон беспомощности. Ему кажется, что сидящий напротив зэк вот-вот встанет и свернёт ему шею. Но тот выглядит спокойным и непринужденным, даже скучающим, как присытившийся миллионер, отдыхающий на собственной яхте. Охранник снова следит за ним, боясь оторвать взгляд, хотя временами ему и становилось жутко. Ему бы очень пошёл строгий костюм, стакан виски со льдом и дорогие сигары, но, увы, на нем оранжевая тюремная роба, которая сидит максимально идеально и только добавляет ему непередаваемого, «смертельного» очарования. Фургон резко закачался из стороны в сторону, а потом резко затормозил, так что было слышно жуткий скрип колес по камням и грязи. Этот скрип будто вывел обоих и охранника и заключённого из напряжённого оцепенения. Парень в оранжевой робе разминал затёкшие конечности (особенно ныли запястья и лодыжки опоясанные серебристыми браслетами), а Тедди был очень рад завершению поездки, показавшейся ему даже длинней, чем глупое субботнее шоу.  — Приехали! — крикнул шофер густым басом. Через полминуты двое конвоиров распахнули дверцы фургона. Дождь закончился почти в тот же момент как они приехали, и небо до самого горизонта было затянуто тучами. Всюду была грязь. Кажется, она всегда будет преследовать его. В тот день когда он убивал О’Хиллов тоже был дождь и грязь, только тогда там была ещё кровь, много-много соленой горячей крови, которая смешивалась с пресными холодными потоками воды. Эта смесь стекала по его рукам и переливалась розовым в свете уличных фонарей. Да, было классно. Он бы многое отдал, чтобы снова окунуться в ту ночь и почувствовать этот восторг от первой пролитой крови. Потом уже не было подобного — холодный расчет и просто рутина, а кровь казалась уже не такой и больше никогда не переливалась розовым. Он улыбнулся приятным воспоминаниям так искренне, что лицо его на миг просветлело, но если бы кто-то знал, что вызвало эту улыбку, то содрогнулся от отвращения. Он сошёл с помощью Тедди со ступенек и несмотря на скованные ноги походка его было удивительно лёгкой и пружинистой. Один из конвоиров ткнул его в плечо дулом автомата. — Полегче, приятель, — сказал он очень мягко и вкрадчиво, но одарил «приятеля» таким взглядом, что тот точно не решился бы сделать так ещё раз. Оглядевшись по сторонам, он увидел решетчатые тюремные ворота и огромное здание из серого кирпича за ними, на стене было граффити смерти в чёрном капюшоне, а дополнял антураж сидящий на «колючке» ворон, зоркими глазами следящий за всем происходящим.  — Весёленькое место, — иронично прокомментировал новоприбывший. — Шагай, — хмуро ответил ему конвоир. Тедди стоял в стороне и курил, отдав зэка в полное распоряжение двум здоровенным амбалам. — Ну что ж, дом, милый дом, вот и я,— в его глазах светилось нечто странное, будто он был уверен в том, что это место и правда станет ему домом.