Дрифт

Я знал и искал себя в этом мире холодном, Пропитанном дымом и болью.

Проходят долгие три дня. Именно проходят, не пролетают, как было раньше. Идут медленными шагами, давая возможность мучить себя всякими дурацкими предположениями, страхами и нервными срывами. В тот день Артур и Кирилл заставляют меня уехать пораньше, чтобы разобраться в ситуации с Минаевым. На моё упорное негодование парни отвечают лишь тем, что «для тебя это будет лучше и безопаснее». С недовольным молчанием покидаю квартиру Кирилла, будто между нами ничего не было. Да, и сейчас я сомневаюсь, что секс был порывом чувств, а не обычным удовлетворением потребностей. Если подумать хорошенько и капнуть глубже, то что мешало Кириллу меня обмануть? Что мешало ему взять меня без обязательств, как шлюху? Ничего… Всё произошедшее напоминает какой-то классический русский сериал. Парень переспал с девушкой. Она надеется на то, что он перезвонит, а он не перезванивает. Но это Кирилл. Он на такое способен. Но Артур бы не поддержал его. Золотарёв бы дал мне понять, что Кириллу от меня нужна была только постель. Но даже Артур не звонит мне. Оба избегают меня, как будто я какая-то прокажённая. Как говорится, ожидание перед смертью, хуже самой смерти… Неизвестность делает только хуже. Даже папа звонит редко, отмахивается парой банальных фраз вроде «всё хорошо», «немного приболел» и «позвоню завтра, а то на работе всё кипит». Но я слышу в его голосе что-то, что не предвещает ничего хорошего. Его голос усталый, тихий и какой-то измученный. Ну хотя бы Алинка светится от счастья. Артур явно постарался. За это я готова расцеловать друга. Сашка, как всегда, ухлёстывает за девочками. Ничего не изменилось. Всё по-прежнему. Но в этом я только убеждаю себя, на самом деле всё не так. Изменилось многое. И я наконец поняла, что мучило меня в присутствии Кирилла. Не ненависть, не желание сбежать, не неизвестная боль. Это любовь. Это точно она. Это желание всегда быть рядом, всегда знать, что он в безопасности. Учащённое сердцебиение, когда в голове всплывает его образ. Сбивчивое дыхание, когда думаю о его запахе. Странное покалывание на коже, когда вспоминаю его поцелуи, прикосновения, горячее дыхание на шее. И всё это действует, как наркотик. Как огромная доза героина, уносящая в никуда и дающая способность летать. Ведь, и правда, когда любишь, то за спиной появляются крылья. В тот пасмурный январский день мне приходит СМС: «В парке Горького у фонтана в 19:00». Как я говорила, дыхание сбивается, ладони потеют, а сердце бьётся так бешено, словно норовит выпрыгнуть из груди. Сообщение от Кирилла. Наверно, всё прояснилось и, он наконец успокоит мои расшалившиеся нервы добрыми вестями. Да, пускай даже злыми. Главное, чтобы прекратилась эта тупая неизвестность, щекотящая нервы. Смотрю на часы и с лёгким испугом понимаю, что до встречи осталось около получаса. За десять минут мне удаётся натянуть на себя джинсы и толстовку, привести волосы в опрятный вид и немного подкраситься, чтобы не выглядеть уж совсем болезненной. Вылетаю из квартиры, на ходу накидывая пальто. В метро, как всегда бывает по субботам, столпотворение. Я даже едва не падаю с платформы, когда бегу, чтобы успеть на поезд. Но всё же добираюсь до нужной станции без особых приключений. Ну, если за приключение не считать огромный синяк на бедре, который остался после закрывающихся не вовремя дверей вагона. Парк Горького зимой выглядит ещё прекрасней, чем летом. Повсюду лежит снег. Волшебные огни освещают всё вокруг. Прямо как в детской сказке. Лёд на катке переливается различными цветами, словно воду заморозили вместе с красками. Под фонарями кружатся тысячи снежинок. Повсюду люди, катающиеся на коньках, играющие в снежки, смеющиеся, влюблённые и все такие разные, словно кто-то придумал каждого индивидуально. Натягиваю на голову капюшон, так как из-за суматошного выхода из дома забыла надеть шапку. Лицо обжигает холодный ветер. У фонтана почти никого нет, кроме маленькой компании на скамейках в углу. Силуэт Кирилла я почему-то узнаю за одну секунду. Он стоит ко мне спиной, спрятав руки в карманы парки, которую он впервые удосужился застегнуть. Вижу на его голове капюшон, из-под которого торчат его косички. Снег под моими ногами громко хрустит, так что Ти быстро слышит звуки приближающихся шагов и поворачивается ко мне лицом. Он словно изменился с нашей последней встречи. Тогда он был улыбчивым, шутил, смеялся. Тогда он был счастлив, а сейчас его лицо стало серьёзным, ни тени шутки на нём нет. Глаза пустые, словно он витает в своих далёких мыслях, известных лишь ему одному. Под глазами залегли густые тени и огромные мешки. Я всегда знала, что он спит от силы четыре часа в день, но сейчас я уверена в том, что он не спал все эти три дня. — Привет, — неуверенно говорю я, убирая с лица выбившуюся прядь волос. Кирилл приветствует меня лишь лёгким кивком головы, что вводит меня в ещё больший ступор. Такое ощущение, что не он позвал меня, а я его. Между нами повисает молчание, во время которого я продолжаю судорожно анализировать сложившуюся ситуацию. Может, он вернулся к Ане? Или его лейбл запретил общаться со мной? Или он просто врал мне с самого начала? Мысли, одна за другой крутыми вихрями вьются в моей голове, которая начинает немного кружиться. Немного оступаюсь, едва не падая, на что Кирилл не обращает ни доли внимания. Сам он стоит, не шевелясь и не сводя глаз с огромного рекламного щита вдалеке. У меня создаётся ощущение, что он слушает музыку у себя в голове, от которой совершенно не может отвлечься. — Черти бы тебя драли, Незборецкий! Ты притащил меня сюда, чтобы я тут в ледяную скульптуру превратилась? — срываюсь я, толком не контролируя словарный поток, льющийся из моего рта. Кирилл переводит на меня безразличный взгляд, словно только меня увидел. — Что с Минаевым? — Мы с Арчи уговорили его не подавать заявление, — сухо отвечает Кирилл. В его голосе чувствуется что-то ещё помимо этого тупого равнодушия. Я хмурюсь. — Что значит, уговорили? — То и значит, — резко отвечает Кирилл, делая шаг назад от меня. Я вздрагиваю от резкости его тона. — Чётко обо всём поговорили. Он нас понял. Мы его поняли. Заключили небольшой договорик. В общем, Минаев завтра уезжает из Москвы и трогать тебя больше не будет. — Какой ещё договорик? — щурюсь я. Минаев никогда не был любителем каких-либо сделок, а тут так легко пошёл на уступки. Не очень на него похоже. Даже не так. Это совсем на него не похоже. Кирилл лишь отмахивается от меня рукой, словно от надоедливой мухи. — Тебя это волновать не должно. Ничего серьёзного, немного денег, немного хайпа и всё разрешили мирным путём, — пожимает плечами Кирилл. Его слова вызывают у меня громкий смешок. — Что ты несёшь? — спрашиваю я, подходя к Кириллу ближе. Парень переводит на меня такой злобный взгляд, от которого у меня буквально подкашиваются ноги. — Я тебе сказал, что это не твоё дело, — отчеканивает Кирилл каждое слово. Чувствую резкую боль в груди. Таким тоном он разговаривал со мной один раз в жизни. Когда отдал мне деньги «за услугу». — Он ни к тебе, ни ко мне, ни к кому-либо ещё никаких претензий больше не имеет. Это всё, что тебе нужно знать. — Ясно, — выдаю я, вкладывая в голос как можно больше равнодушия и разочарования. На самом деле внутри всё горит ярким пламенем, словно меня жгут, как старую фотографию. Словно меня отправили на свалку, как старый мусор. — Если это всё, я, пожалуй, пойду домой. Не успеваю развернуться, как Кирилл хватает меня за локоть и грубо разворачивает к себе. От его хватки становится немного больно, но я лишь высокомерно смотрю на парня. Что же, чёрт дери, с ним происходит? Кирилл наклоняется к моему лицу так близко, что его дыхание обжигает мои губы. — Надеюсь, ты понимаешь, что то, что было между нами в тот вечер абсолютно ничего не значит, — говорит он. Его слова отдаются эхом у меня в голове. В меня словно пускают стрелы, которые пробивают насквозь кожу, органы, всё внутри. А потом эти стрелы кто-то жестоко переворачивает у меня в груди. От такой невыносимой и сильной боли кружится голова, а из уст вырывается дикий крик, вопль, молящий о помощи. Выдавливаю из себя наигранный злобный смешок, чувствуя, как на глазах, запеклись горячие слёзы. Вырываю свой локоть из железной хватки Кирилла. Он надменно смотрит на меня и убирает руки в карманы джинсов. — Конечно, понимаю. Ты ведь Кирилл Незборецкий. Звезда с большой буквы! А ещё один из главных трахалей Москвы, — едко говорю я, впиваясь ногтями в ладони. Чувствую, как по руке течёт что-то тёплое. Опять кровь. Вновь придётся носить бинты. Злобно и громко усмехаюсь, отступая от Ти на шаг. Сейчас мной движет только боль, которая порождает дикий гнев. — Слушай, а я могу для тебя телефончик какого-нибудь сутенёра достать. А что? Позвонишь, он тебе такой опытный товар доставит. Будешь трахаться с партнёршами, достойными тебя. Ну знаешь, типо одного уровня. Вижу, как в глазах Кирилла загорается такой же злобный огонь, какой горит во мне. Я явно вывожу его из себя. Парень грубо хватает меня за руку, сжимая так, что я едва удерживаюсь, чтобы не закричать. — Только вякни ещё что-нибудь в этом духе, сучка, и я… — И что? Что ты сделаешь? — кричу я ему в лицо, пропуская мимо ушей его оскорбление. От любви до ненависти один шаг. Кажется, и эту фразу я понимаю и осознаю на жизненном опыте. Кирилл прожигает меня похотливым взглядом, словно раздевает. — Я у тебя первый был, да? Прошлые парни, пади, тебя боялись? А то вдруг ты заразная или ещё что, — едко выдаёт Кирилл. Даю ему такую смачную пощёчину, что он мгновенно отпускает меня и отлетает на шаг, держась за щёку. Поднимает на меня удивлённый взгляд, в котором вижу какое-то непонятное удовольствие. — Ты с катушек съехала, истеричка? Слышу в его голосе фальшь, которую он никогда не умел скрывать. Но «раскапывать» эту ситуацию я не хочу. У меня не осталось на это никаких сил. Будто я километров десять пробежала. Долгую минуту просто смотрю на него. Как же так? За три дня он ничуть не изменился, но при этом в нём изменилось абсолютно всё. Больше нет того вечно шутящего парня, который спас меня у озера. Нет парня, к которому я спешила сломя голову в больницу. Нет парня, за которого я была готова отдать всё. Он куда-то исчез. Он пропал. Пропал тот, которого я люблю. Вот так и заканчивается первая любовь. Слезами, истериками, нервными срывами. Наверно, так и должно быть. Сжимаю руки в кулаки, чувствую боль. Но не боль от ран. Болят вовсе не царапины. Болит что-то внутри. Что-то, что никому и никогда не будет видно. Болит сердце и, ноет душа. — Пошёл ты, — тихо говорю я, вкладывая в голос всё разочарование, на которое только могу быть способна. Чтобы он понял, как я ему верила. Как я хотела ему верить. На реакцию Кирилла я смотреть не хочу. Он молчит и, это всё, что я могу понять. Не хочу видеть его красивое лицо, не хочу слышать его голос, не хочу чувствовать его запах, прикосновения, поцелуи. Не хочу. На вялых ногах покидаю парк, опустив голову так, чтобы никто не видел моих слёз, бегущих горячими ручейками по бледным щекам. Домой возвращаюсь почти в девять часов вечера. Всему виной то, что я благополучно прошла мимо метро и пришлось идти до дома пешком. Часовая прогулка выбила меня из сил окончательно, но при этом ни на йоту не ослабила ту щемящую боль в грудной клетке. В голове крутятся сотни воспоминаний. Концерт, парковка в парке, вечеринка, озеро, квартира Кирилла, запах табака, тёплое дыхание на шее, крепкая рука, сжимающая мою руку, страх, когда «мазда» вылетела с обочины и песня. Песня постоянно крутится у меня в голове. Фиолетовое небо поднимало сердце, возвращая в те дни, где мы… Ни одно небо не способно вернуть те дни, в которых были я и Кирилл. Ничего не вернёт те дни, потому что их в сущности не существовало. Всё было глупым и жестоким обманом. Плюхаюсь на ковёр в гостиной, зарываясь лицом в поджатые колени. Такую режущую фантомную боль я ощущала только один раз в жизни. Когда увидела свою маму в гробу, в белом платье, с синими губами и бледным лицом. Когда Машка теребила меня, задавая глупые детские вопросы «Где мама?», «Почему она не осталась с нами?», «Когда мы её увидим?». А я даже толком не могла ничего объяснить ни себе, ни сестре. Прямо как сейчас. Я ничего не понимаю. Что делать? У меня даже парня никогда не было. Кирилл прав. Он был первым. Во всех смыслах. Я где-то слышала, что после расставания с парнем рядом должна быть мама, которая объяснит, что, да как. Но у меня нет мамы. Мамочка ничего не успела мне сказать. Мы ни о чём с ней не поговорили. Я ничего о ней не знаю. Лишь могу напевать ту колыбельную и смотреть на Машку, которая напоминает мне маму. Боль в груди усиливается. Я кричу. Кричу и, мне становится легче. Но всего на секунду. Конечности немеют. Боль, пульсирующая в ладонях, усиливается. Раздаётся трель мобильного телефона, вибрирующего у меня в кармане. Желания брать трубку нет, но я всё же смотрю на дисплей телефона. На экране высвечивается «Папочка». Я тут же принимаю вызов, прислоняя телефон к уху. — Алло, — говорю я, пытаясь восстановить дыхание и утирая слёзы. Мой голос ужасно дрожит, но папин голос вводит меня в ещё больший ужас. Папа тяжело дышит, словно пытается собраться с мыслями. — Рита, сегодня у Маши закончилось обследование, — говорит папа. Он плачет. Я слышу, как судорожно он вдыхает воздух. Я закрываю рот рукой. Нет, нет, нет. Этого не может быть. Это было бы слишком жестоко и несправедливо. Сердце готово вырваться из груди. Руки трясутся так сильно, что я едва могу удержать в них телефон. Перед глазами всё темнеет. — Что? Папа, что с ней? — тихо спрашиваю я. Я едва слышу собственный голос. Всё вокруг начинает кружиться огромным вихрем, словно меня подхватывает смерч. — Рита… — голос папы срывается. Он громко всхлипывает. Затем его голос становится таким тихим, что я едва его слышу. — У Маши диагностировали рак головного мозга. Мямлю что-то мало разборчивое. Язык заплетается. Отбиваю вызов. Телефон с грохотом падает на пол, а за ним и я лечу в пустоту, прикрывая глаза и касаясь затылком холодной поверхности. Нас защищают ангелы-хранители. Они оберегают нас. А я и Машка остались без ангела…