***
Лёва вспоминает. Сумбурно мелькают кадры прошлого, и приходит осознание, что ничего уже не вернуть. Ничто не вечно, как когда-то казалось. И внутри так пусто и холодно, что не понятно, пойти скинуться с крыши или забить на музыку. Что, в принципе, одно и то же.Как пусто в душе без миражей, без волшебства...
А ещё эти не дающие покоя мысли о нём. Том, кто сейчас обеспокоенно ёрзает на стуле и не знает что делать.Слышу все твои мысли, то, что нам близко, всё кувырком.
Лёва словно со стороны наблюдает за этой ситуацией, и пытается угадать, удастся ли выиграть джек-пот. Со стороны все кажется легче. А на деле… Если отпустить его, что тогда? Будет ли хуже, чем сейчас? И зачем задавать себе этот вопрос, если и так понятно, что без него никуда и никто? Даже если успокаивать себя тем, что не один…Я не один, но без тебя просто никто...
Как сказать, признаться, открыть душу и не разорвать ту крепкую нить, что они сплели за эти десятки лет? Не потерять то, что столько лет строилось?Как проще сказать, не растерять, не разорвать?
Шура даже не отводит глаз от лица, надеется, что друг не выдержит взгляда, и, заглянув в глаза, увидит там то, что он не в силах выразить на словах, потому что не поэт. Только он сам может увидеть и понять, как нужно. Перекроить чувства в слова, и почувствовать невербальную поддержку. - Есть ещё кое-что. – Пронзительно вглядывается в глаза Лёва. Не то, чтобы ему приспичило во всем признаться. Просто кажется, что решить это вместе будет проще. Подчиняясь сиюминутному порыву, Шура кладет горячую ладонь на прохладные пальцы Лёвы. - Ты же знаешь, что я никогда не стану осуждать тебя. Мы решим это вместе. От касания обжигающих пальцев внутри все натянулось как струна. Лёва медленно дышит, наполняя раскаленные лёгкие застоявшимся воздухом, словно готовясь нырнуть в бездну.…медленно дышат перед прыжком.
Теперь уже поздно отступать. - Я люблю тебя. – Слова разрезают воздух, словно острые осколки звезд. Больше не хочется ничего говорить, но Лёва чувствует необходимость избавиться от двусмысленности сразу, чтобы избежать дальнейших догадок и неверных интерпретаций. – Не чисто по-человечески. А всерьез. И никого никогда так не любил. – Задумчиво заканчивает он, тянется рукой к подбородку, беспокоя пальцами губы. Делает вид, что ему все равно. Ведь он где-то в стороне, смотрит, что будет дальше. И совсем не боится. Их глаза встретились в немом споре, растянутом на долгие секунды в тишине. Лишь на мгновение брови Шуры изумленно дернулись, но на лице не отразилось ничего. Только чернеющие глаза отозвались на признание, впрочем, Лёва не заметил этого. Безудержно хотелось курить, и высунуть голову в черное ночное небо в проеме окна. Прямо сейчас. - Лёв, тебе нужно отдохнуть. Попробуй заснуть. Неожиданная ухмылка озарила лицо Лёвы, и ничего больше не говоря, он поднялся и вышел из кухни. Тебе нужно время? Я дам тебе немного времени. Но не больше, чем смогу выдержать сам. Шура ошарашено рылся в памяти и вдыхал дым уже второй по счету сигареты, открыв форточку и жадно глотая свежий воздух, перемешанный с никотином. Можно бесконечно спрашивать себя, когда и как это произошло. Вот только стоит учитывать тот факт, что внутри что-то откликнулось на его слова. И ещё то, что у самого что-то такое в душе копошилось уже давно. Так давно, что сбился со счету за последние годы. Закручивал себя в узлы, чтобы не думать об этом. Промывал себе мозги, как только мог. И теперь он говорит, что любит. Когда почти получилось сломить себя. Одна сказанная им фраза вызвала неконтролируемое желание поверить во всю бессмысленность этих стараний. Шура решительно тушит сигарету и кидает пиджак на стул, неслышно шагает туда, где ещё предстоит объясниться. Потому что Лёва не спит. Прислоняется плечом к косяку, желая сродниться с темнотой. - Спишь? – Спрашивает в спину сжавшегося на постели друга. - А ты как думаешь? - Иди ко мне. Шура наблюдает, как Лёва послушно поднимается и оказывается рядом. И, казалось бы, решился, но расстояние, внезапно сократившееся до нескольких сантиметров, смущает до пустоты в голове. Шура сминает в кулак ткань Лёвиной футболки на груди. Сложно. Безумно сложно говорить. - Я тоже это чувствую. Чтобы хоть как-то унять необъяснимый трепет, тянется мимо губ, щекой прижимаясь к его щеке, и позволяет проникнуть в себя теплу, исходящему от него.Всё, кроме любви, вся наша жизнь так далеко...
Лёва убаюкивает в руках крепким, мужским объятием. Не тянется к губам, боясь спугнуть. Шура упирается переносицей в подбородок, глубоко дыша. Он боится поднять глаза, потому что там, за гранью, что-то неизвестное, отчего сладко сжимается все внутри. Но переступив черту, не останется возможности вернуться назад, и нужна недюжинная решимость, чтобы сделать этот шаг. Медленно поднимает взгляд. Лёва ловит губы, проникая с этим касанием сразу под кожу, руша последние грани. Проникает в самую глубь души, так глубоко, как никогда и никто не проникал. Лёва блаженно скулит в темноту, когда тела оказываются ближе дозволенного, а за спиной начинает что-то с грохотом падать с комода на пол. Руки, освободившие от футболки, бесконечно блуждают по телу, отключая разум. Пальцы путаются в волосах, тянут за затылок ближе. Поцелуи куда придется, жар между напряженными телами, наэлектризованными копившейся годами любовью. Целоваться до потери пульса, разбиваясь на горящие осколки сбывшихся надежд. Падать на кровать, прижимаясь друг к другу телами, стягивать грубую ткань за пряжками ремней. Ласкать губами каждый кусочек тела, терять остатки рассудка ради объединения друг с другом в одно целое. Вместе кончить, опухшими губами ловя стоны друг друга. И затем, нежно гладить кожу и невесомо касаться губ, изливаясь океаном окрыляющей нежности.***
Пасмурное утро роняет редкие слезинки дождя. Оно пока лишь стучится в закрытые двери ночи, разбивая капли об оконное стекло. Лёва судорожно роется в ящике, стараясь удержать мысли, посетившие в полудреме. И сейчас никак нельзя думать о том, что постель рядом с ним пустует, застыв в мятой гримасе грусти. Все потом. Наконец выскребает из недр тумбочки огрызок карандаша, спеша запечатлеть строки на бумаге. Все потом. Лихорадочно записывает пришедшие в голову складные фразы. Теребит память в поисках недостающих осколков. И теперь уже не унять того чувства что сковывает, принуждая верить, что все мираж. Или и того хуже, не мираж, порождая внутри ощущение ожидающей впереди пустоты. А казалось, справились… Натягивает джинсы и заставляет себя выйти из комнаты, стыдясь своего мальчишеского страха. Но Шура оказывается таким же реальным, как все окружающее. Неизменная сигарета в руке, и умиротворенный взгляд в окно. Лёва улыбается, и прислоняется виском к стене.Мы здесь на века, словно река…
Подходит, и, не давая опомниться, нежно касается губ. - Ты знаешь, я, кажется, написал песню. Лёва исчезает и через мгновение возвращается, притащив с собой инструмент. Он втискивается между ног Шуры, настраивается, и начинает перебирать струны. Тише, медленно дышим перед прыжком. Слышу все твои мысли, то, что нам близко, всё кувырком. Как проще сказать, не растерять, не разорвать? Ведь мы здесь на века, словно река, словно... Лёва запинается, с надеждой глядя перед собой. Роется в воспоминаниях о былой ночи. - Слова молитвы… - Шепчет Шура в спину, и мягко целует обнаженное плечо. Опирается о него подбородком, щекоча шею волосами. Лёва находит его руку, благодарно сжимает пальцы. Тише, медленно дышим перед прыжком. Слышу все твои мысли, то, что нам близко, всё кувырком. Как пусто в душе без миражей, без волшебства... Мы здесь лишь на миг, пусть он звучит, словно слова молитвы. Всё, кроме любви, вся наша жизнь так далеко... Лёва откладывает гитару, поворачивается, открыто улыбается в лицо. - Я не один, но без тебя я просто никто.