Книга жизни

Передо мной лежала толстая книга в вишневом кожаном переплете. На корешке были золотые узоры, а на обложке, на месте названия, с шикарными золотыми завитками, было отпечатано мое имя. Я провела пальцами по заглавным, прописным ажурным буквам, слабо улыбнувшись. Это была книга обо мне и моей жизни. То есть не биография и не что-то вроде того: это была описанная от начала и до конца моя жизнь со всеми ее событиями, радостями и горестями. Она была не единственная тут — это полная библиотека людских жизней. Меня восхищало думать о том, что, возможно, какие-то судьбы соседствуют на полке, но никогда не встречали друг друга в жизни: живут на разных континентах или в соседних домах, но даже понятия друг о друге не имеют. Или, если представить, наоборот: их книги стоят в разных концах зала, но сами люди живут вместе, возможно имеют семью. Хотя, судя по тому, что успела увидеть я пока шла за своей книгой, эта библиотека не имела никакой видимой логистики. Никаких тебе алфавитных указателей или разделения по жанрам: блуждай между стеллажей и ищи свою историю. И ты не счастливчик, если не уложишься в отведённые тебе полчаса здесь — второго шанса не будет. Я вздохнула и, наконец, открыла книгу. С первой же страницы начинался текст: плотные, мелкие и убористые строчки запестрили в глазах. Я пробежалась по странице, подавляя непонятное чувство в груди. Я была в настоящем смятении: у меня ещё около двадцати минут, за которые я могу узнать совершенно все, что захочу, о своей жизни. Я смогу даже прочесть, когда и как умру, сколько проживу, чего добьюсь, выйду ли замуж, стану ли известной… Я могу узнать все, что меня так волнует сейчас! Разве это не предел мечтаний? С первой же страницы в подробностях расписывался каждый день и месяц моей жизни. Я пролистала несколько страниц разом, и наткнулась на одно из первых воспоминаний в своей жизни. Зелёный парк в центре города, где-то середина лета и четырехлетняя я в розовом в белую полоску ситцевом платьице. Тогда бабушка с дедушкой забрали меня на день у родителей, когда тем нужно было куда-то уехать по работе, и мы пошли гулять в парк. Дедушка сильно качал меня на качелях, а я радостно верещала и просила сильнее, потому что мне нравилось тянущее тело к земле чувство секундной невесомости. Бабушка тогда ворчала, что дедушка покалечит меня, потому что я обязательно и непременно упаду с качелей, но этого не случилось. Ближе к вечеру они купили мне сладкую вату на палочке, и я была безмерно счастлива; тогда я считала, что это кусочек облака, и что все облака такие сладкие. Я закусила губу и перешла к следующим страницам. Я бы очень хотела снова поговорить с дедушкой, но, к сожалению, это место не предоставило возможности поговорить с умершим хотя бы пару минут. Не в их компетенции — и я могу это понять. В ином случае это место стало бы совсем пугающим. Октябрь, мне восемь. Мама с папой привезли домой фортепьяно. Я помню, как с опаской, настороженно, но крайне возбужденно ходила кругами вокруг инструмента, вглядываясь в это деревянное чудище со струнами и молоточками внутри, которые снаружи, почему-то, превращались в клавиши, напоминавшие маленькой мне лишь шахматную доску или домино. Чёрный — белый — черный. И так далее. В первый вечер моего будущего лучшего друга у нас дома я и не предполагала, какой любовью проникнусь, со временем, к чёрному лакированному деревянному гробику, от которого пахло стариной; я тогда по-детски, с азартом лупила ладонями по клавишам, и они издавали фальшивые и расстроенные звуки. Но мне казалось, что я побеждаю могучего зверя, и это он так стонет на последнем издыхании, поэтому не останавливалась. Я сдержанно усмехнулась и перевернула страницу. Хотелось бы мне теперь извиниться перед своим старым и верным другом за такое неуважительное отношение. Но в дальнейшем он переносил все муки обучения нотной грамоте, заунывные гаммы, первые аккорды и простейшие выученные песенки, которые приводили меня в восторг. Вместо того, чтобы, отзанимавшись с домашними гаммами или чем бы то ни было, бежать играть в куклы, я продолжала мучить черно-белую клавиатуру, играя по сотне раз одно и то же. Но клавиши приветливо стучали и поддавались детским рукам, а я каждый раз удовлетворенно оставляла ладошки на них, заканчивая играть, и благодарила инструмент, благоговейно улыбаясь. Знаю, не очень-то похоже на маленького ребёнка. Но я была такая. Первый большой концерт. Мне шестнадцать. За спиной уже множество выступлений, важных и не очень, но все они только приближали меня к полной победе над страхом сцены. Я стою за кулисами и ожидаю, пока меня назовут. Успокаиваю дрожь во всем теле, напевая любимую песню и отстукивая пальцами ритм. То, ради чего я просыпалась по утрам и ложилась спать вечерами. Тот концерт прошёл более, чем просто удачно, и я получила грант. С тех пор музыка была не просто спутником по жизни, а ещё и профессией и источником дохода. Но даже до того, как это случилось, я проводила все дни напролёт, учась чему-то новому, записывая песни, перепевая разных артистов. Я сглотнула и оторвалась от книги. От воспоминаний, которые нахлынули на меня подобно цунами, становилось то смешно, то горько. Весь спектр эмоций прокатился внутри меня за те пятнадцать минут, что я вспоминала прожитое мной. Вот и все. Пора решаться. Передо мной была открыта страница с сегодняшним днём. Конец ее ровнёхонько попадал на момент, где говорится, как я набрела на старую библиотеку, которую раньше не видела, пока возвращалась домой из университета, и зашла внутрь. Дальше — будущее. Дальше то, что я ещё могу не знать. Моя жизнь всегда была полна эмоций: взять хотя бы одни только концерты. Каждый раз ты не знаешь, чем все закончится. Ты можешь победить или проиграть, можешь выйти счастливым и с чувством выполненного долга отправиться отмечать — а может, судьба повернётся в диаметрально противоположную сторону, и ты будешь ошарашен и потерян, не зная, что делать дальше. Полностью дезориентирован. Но была бы жизнь такой яркой, если бы я знала, чем все закончится? Тогда мне не нужно было бы волноваться ни о чем — я ведь и без того знаю исход. Не стоило бы радоваться и переживать, искать выходы и бороться за что-то, если бы изначально было ясно — все закончится вот так, хорошо или плохо, но ты должен это принять. Ты этого уже не изменишь. Я закусила губы и, едва дотрагиваясь, провела пальцами по торцовой части книги. Страницы, ещё ни разу не открытые, плотно прилегали друг к другу и не давали даже маленькому лучику света просочиться между ними и осветить будущее. Но я и не хотела, чтобы оно показалось. Разве не скучно станет жить, если ты будешь знать наперёд, К чему все приведёт и как закончится, и что ты ничего из этого не сможешь изменить? В таком случае, я выбираю веру. Может и слепо, и глупо, но лучше я буду верить в то, что все в моих руках и просыпаться каждый день, не зная, что приготовит мне судьба, чем потерять всякий смысл. Ничего нет хуже, чем чувство, что от тебя ничего не зависит — особенно в собственной жизни. Я задержала дыхание, боясь нарушить эту священную тишину, и закрыла книгу, так и не глянув на последнюю страницу. Моя жизнь будто бы подмигнула мне золотыми вензелями. Я отпрянула от стола и книги, но она продолжала лежать на месте. Мне казалось, что вот-вот что-то должно случиться: подняться магический вихрь и унести мою судьбу обратно на лодку, или пол должен разверзнуться и поглотить таинственное место; но нет. Ничего из этого не случилось, и вокруг лишь продолжала стоять мертвая, но будто бы густая и бархатная тишина. Я слабо помахала своей книге, и развернулась, задумчиво шагая в сторону выхода. Тяжелые деревянные двери со скрипом закрылись за мной, и я снова оказалась в холле: тут снова никого не было. Однако, на входной двери висела бумажка, которую я не замечала ранее: я боязливо подошла к выходу и взяла сложенный пополам лист. Затем, я развернула его и прочла выведенные каллиграфическим почерком строчки:

«…а дальше — чистый лист. Твоя история пишется сейчас»