Любовь под вой сирены

Мы часто виделись. Скоро стало очевидно, что чувства взаимны. Мы сидели на мосте, когда я почувствовал, как его нежная рука робко легла на мою. Сердце ёкнуло, с улыбкой я повернул голову к нему. Он смущенно отвёл взгляд в сторону. Я взял его руку крепче, и наши пальцы переплелись. От моего взгляда не скрылась его светлая милая улыбка, я не сдержался и поцеловал черноволосое чудо в висок. Руди смутился ещё сильнее. С довольной ухмылкой я уставился на воду, как услышал нечто особенное. Прежде, чем он мне сказал, он долго собирался, шумно вздыхал, я мог чувствовать пульс на кончиках его пальцев, наконец он сказал: — Ганс, — услышав своё имя, я повернулся к нему, — я… Я люблю тебя! Настала моя очередь краснеть. — И я люблю тебя, моё маленькое чудо! — я положил свою свободную ладонь на его щёку и нежно поцеловал. Мы встречались на мосте, гуляли вместе, даже воровали и съедали улов под шум реки. Выяснилось, что он на год младше меня, он живёт с матерью, брат и сестра его скончались. Он был очень пуглив, но уже не убегал, а лишь со всей силы, на которую были способны его хилые ручки сжимал мою ладонь. Это были самые лучшие месяцы в моей жизни. Но так продолжалось не долго. В 1943 году Германия начала проигрывать Советскому Союзу. В армию набирали совсем мальчишек. Призывной возраст упал до 12 лет. И вот гестаповцы появились и на нашей улице, как чёрные вестники смерти они вышагивали по каменной дороге, а их каблуки отбивали наш похоронный марш. Все немногочисленные дети от 12 до 18 лет выстроились в шеренгу. Наши родители копошились кучками позади нас. Рослый белобрысый мужчина зачитывал длинный список призывников. Я ждал. Прозвучало моё имя. Я не отреагировал. Я боялся не своего имени, душераздирающий крик моей матери разорвал беззвучный траур улицы. Как было положено, я вышел вперёд на шаг. Имена полетели дальше. Назвали почти всех, я напрягся. Имя. Одно лишь имя. Конец света. — Руди Шварц, Маркус Шт., — в ушах зазвенело, я повернул голову, моё милое чудо на шатких ногах, весь трясясь, вышел вперёд. «Только не он. Они ошиблись. Это не должно быть ЕГО ИМЯ!» Он посмотрел на меня. Его глаза застилали слёзы. — Всё будет хорошо, — произнёс я лишь губами. — Завтра в 9 ваш поезд отходит от платформы №6. Вы поедите в лагерь, где вас обучат военному делу. Форму выдадут там же. Билет будет отдан вашим родителям. Вам необходимо иметь: — Комплект чистой одежды. — Пары… — я не слушал, я тихо плакал. Боль обхватила всё моё чёртово сердце. Моего милого воришку, в этот ад… Тут мужчина поднял правую руку. Все, кто не бился в истерике тоже подняли руки. — Вы будите бороться во имя будущего Священной Германии и нашего великого Фюрера! Зик! — Халь! — Зик! — Халь! — Зик! — Халь! Нас отпустили. На улице поднялся горький рёв матерей и их сыновей. Я пробрался сквозь толпу к моему омеге, схватив его руку, я побежал, унося его прочь. Мы сидели на мосту, я обнимал его и утешал, гладил по волосам, он плакал мне в грудь, а я пытался забрать всю его боль и страх. Я поцеловал его в макушку, когда он успокоился. — Открыть секрет? — я не перестал гладить его по волосам, моя рубашка пропиталась его слезами. Он кивнул в мою грудь. Тогда я крикнул что было мочи: — Я НЕНАВИЖУ ГИТЛЕРА! Чудо подняло своё личико и сильно удивило меня, он крикнул: — Я НЕНАВИЖУ ФЮРЕРА! — ЧТОБ ТЫ СДОХ, УСАТЫЙ ОБСОС! Ругательство разлетались над рекой. Это помогало успокоится и пронзить воздух смехом. Я обнимал его. — Клянусь! Ты не погибнешь! Я защищу тебя! Если надо, то я вырву гадские усики фюреру! Но ты БУДЕШЬ ЖИТЬ! Я сдержал клятву, но не всю…