poetic

в тридцать два, гарри поттер, у тебя хорошенькое медицинское образование, милый послушный пёс с дурацкой кличкой даффи, голая плечевая кость с глупыми-глупыми белыми нарциссами. ты лечишь маленьких детей от рака и видишь, как некоторые из них умирают. маленькие детки иногда просят подстричь их волосы твоими руками. семьдесят бесконечных улыбок за день, мистер поттер, тридцать два крепких объятия для вымерзших отчаянием сердец. ты держишь их за руку перед операцией, ты говоришь им, что всё будет хорошо, что цветы ещё успеют прорасти, и найдется милочка с точно таким же венком. в тринадцать мистер поттер влюбляется в хорошенькую девочку с рыжими волосами — точно шотландская ведьмочка — в тринадцать кожа слоится пластами на плечевой кости, обнажая коллаген, нещадной болью прорастают зеленеющие стебли. пятнадцать белых цветков, семь причин для того, чтобы уехать в лондон и потеряться в душной толпе холодного города. дороги из жёлтого кирпича, дешёвая квартирка в спальном квартале. все хорошо, мистер поттер, жизнь не останавливается на том, что вам тридцать два, а дома вас ждёт только мохнатый добродушный пёс с дурацкой кличкой даффи. мёрзлой утренней субботой ты смотришь в холодные серые глазёнки — один из признаков фенотипа — кожа у мальчишки белая-белая, обтёсанный алебастр, самая дорогая краска мира, произведённая из костей младенцев и семнадцати слёз вечной юности. хорошенькая стопка бумажечек: обследования, выписки, перечень лекарств, человеческий фактор. статистика говорит, что самым худшим болезням подвергаются мужчины за сорок пять с самым дешёвым мальборо и облысевшей черепушкой. статистика говорит, что есть люди, пополняющие малый процент, портящие общность картины. его зовут драко малфой. и ему шестнадцать. у драко малфоя длинные пальцы с покрасневшей кожицей, три родинки на максиллах и тонкий запах сигареток. у драко люциуса малфоя вторая стадия медиастинальной карциномы, дикий кашель, выбивающий кровь с гноем из нутра горловины, строгий отец со взглядом оценки на каждую вещь и дичайшей расчётливостью. драко люциус малфой плюется не только багряной плазмой, но и гадкими словечками исключительно двадцать четыре на семь со стойкой выплавкой, остервенелым взглядом и оставшимся судорожным желанием затягиваться дорогими сигаретками с лучших заводов смерти Америки. ваш срок годности истечёт несколько раньше должного, мистер малфой, у вас остался год. мистер малфой, вы беспардонно эгоистичны и высокомерны, а еще не имеете должной фантазии, лишены собственной свободы действия, и да, прятаться с мальборо в обшарпаном женском туалете — идея так себе. — малфой, ты та еще заноза в заднице со своими привычками. гарри поттер забирает из чужих девичьих ручек пачку континентальной продукции. на пястьях драко малфоя крохотные розоватые шрамы и следы от зубов — статичная нервность. каким бы подхалимым гадом ты ни был, малфой, но сдохнуть до семнадцати — исход мерзенький. внутри крохотных маленьких шрамов остаются следы грифеля и едких синющих чернил. если бы господь был, то мальчик драко со светлыми глазищами был в самом конце очереди всепрощения и понимания. — иди к черту, — потому что ты не стоишь, док, к себе должного обращения. то, что я делаю, тебя не касается, заткнись и проваливай. — не делай из себя курицу-наседку двадцати пяти детей, чтобы потом внезапно не выпить бензак вместо чая за ужином и горестно-стенальски сдохнуть у всех на глазах. мистер поттер, занимайтесь другими деточками. мистер поттер складывает руки на грудине, трёт плечевую косточку так, что милые цветы жухнут, опадая посеревшими лепестками, смотрит всё тем же наивным юношеским взглядом и прячет картонную коробочку малазийской смерти в карман медицинского халата. малфой после злится да перится. И это останется той вещью, которую он никогда не расскажет отцу. каждую субботу к драко приезжает мать и имя её — нарцисса. в тридцать два поттер уже мало думает о парадоксальности и каких-либо шансах заполнить пустоту гулкого сердца и холодной лондонской квартирки с даффи. тебе в конце концов не сорок семь. ты в конце концов можешь миленько вздыхать в пятьдесят и спонсировать самыми частыми посещениями самый лучший порносайт англоязычного пространства. господи, храни королеву и ее тюдорские розы, чтобы не спиться через год от безысходности и статичного давления общества, когда рональд уизли еженедельно хвалится миленькой женой с уэльским акцентом и рыжими физалисами по острым лопаточкам. у рональда уизли милая дочка роуз и заразная нервность скучной государственной работы. драко малфою шестнадцать, и, господи, храни королеву, этот мальчик сплошные холёность и капризная высокомерность. драко малфой выплевывает каждую таблеточку гадко, не желает даже и слушать самого худшего врача атлантической британии. самый худший врач атлантической британии обнимает маленькую девочку с вырезанной фибромой, говорит, что всё будет хорошо и её крохотные гиацинты прекрасны. самый худший врач атлантической британии видит, как холёный мальчик смотрит гаденько и нервно мнёт широкий манжет больничной рубашки. на протяжении трёх лет малфой тянется за тонкими бабскими сигаретками. на протяжении всего воскресного вечера поттер позволяет лишь кромсать картонную пачку в руках, лишь бы успокоиться. месяц красной химиотерапии, хорошенькая операция за тысячи английских фунтов. будущее драко малфоя имеет лишь два следствия. — док, я не собираюсь пить эту… у мистера поттера до одури горячие руки. драко вздрагивает, когда его пястий касаются чужие пальцы, вкладывая таблетки с таким собачьим преданным взглядом. мистеру поттеру тридцать два, нервы ни к черту, битая усталость, седина через три года. малфой перится внутри так гадко да запивает таблетки протащенным гренадином без водки — у мальчика хорошие друзья — единственное, что позволяет доктор. в шестнадцать сложно осознать, что внутри тебя грызутся метастазы и говорить с каждым днем тяжелее. голос у малфоя сиплый, будто вечные сорок лет с морской трубкой и пластиковым табаком. восемь лет работы, и доля лёгочных опухолей равна четырём процентам. драко заправляет ломкую прядку, волосы медленно сыплются на пол. стричься совсем мерзко. драко тянет руку к окну, солнышко обрамляет тонкие косточки в кожаной тряпке, россыпь тонких сосудов ветвится по щелинкам. на ладонях до сих пор остаётся тепло чужих пальцев и дикое раздражение, совсем-совсем колкое и такое скребущееся своим щенячим взглядом. в десять вечера, перед самым отбоем, в день, когда у мистера поттера ночное дежурство, малфой гордо спускается на первый этаж. и протягивает ножницы в чужие руки. гарри медленно состригает хрупкие пряди как можно короче. белокурые волосы сыплются на пол клоками. нарциссы на тонкой плечевой косточке нещадно цветут и разрастаются огромным кустом — как бы ни стричь их, какими бы таблетками ни глотаться. драко нервно ведёт плечом — долго мнётся и изводится, сейчас скажет что-нибудь без гадости. если смотреть за мальчиком слишком долго и постоянно, то начинаешь запоминать о трёх ложках сахара, оставленных кошкой шрамах, привычку обнимать подушку под боком. драко медленно запрокидывает голову с детским взглядом в серых глазищах. — у тебя же есть цветы? ножницы чикают с гадким скрипом. — конечно же. они есть у всех, твою светлую голову внезапно озарило? малфой сжимает губы — белая алебастровая полосочка — после будет рассыпчатая алость, выражение крайнего раздражения во сдержанности. — у меня больше нет. он молчаливо уходит наверх в дурацкой пижаме детской лондонской онкологической клиники. и больше не рвёт с той дикой нервностью картонные пачечки тонких бабских сигареток. и мистер поттер долго задумывается над собственными словами, искоса смотря за самым холёным и гордым мальчиком британии. у самого холёного и гордого мальчика британии целостные пласты кожи, косточки не искажены рубцами от корней цветов. поттер невзначай перечитывает хорошенькую стопку бумажек — до операции две недели, а голос у драко совсем сиплый и бесцветный. маленькие деточки смотрят с долей гадости, когда малфой отплёвывается кровью с гноем. гарри дает три столовых ложки успокоительного и чай с ромашкой. драко лишь смотрит гордо так, дерзко. говорит через силу лишь с матерью да язвит кротко, когда принимает таблетки. доктор успокаивающе проводит по белой-белой коже черепной коробки. мальчишка ёршится, вжимая чуть голову в плечи, подсучивая стопы под ножки стула. если после химиотерапии и операции у него расцветут тысячи маленьких венчиков, оплетая скальпель, то гарри будет немного грустно. когда приезжает нарцисса — как всегда без мужа — гарри не слышит и половины её слов, смотря на драко, нервно крутящегося подле, бросающего кроткие взгляды дикой раздражительности — да кому лжёшь, милый мальчик? — и закусывая губу. мистер поттер складывает руки на груди, нервно трёт плечевую косточку, цветы неумолимо разрастаются, что становится невозможно носить бинты поверх вороха. нарцисса мягко смотрит, в сердце нарциссы надежды на целый ящик пандоры, семь бутылок римского вина. гарри все косится взглядом таким цепляющим, слушает слова миссис в пятидесяти шести процентах и честно пытается быть здесь. между прочим, ты док, гарри поттер, значит скрой свои цветы, стань бесполой машиной автономного содержания с поглощением лучшей нефти и будь готов помочь каждому. — тебе не страшно? малфой лежит в кровати, накрытый одеялом, хрустящим от обилия крахмала. малфой только что миловался с хорошенькими ребятами, таскающими гренадин в бутылке от детского лимонада. и все мы тут знаем, какие шансы у парня — отрицательная бесконечность. мистер поттер до сих пор статично думает о цельности кости. и это немного жжёт глупой ревностью, что приходится надевать дурацкие футболки студенчества и пытаться не убиться. нарциссы разрастаются кустами, прорывая одежду. — я не боюсь операций, чтоб вы знали, мистер поттер. гадко язвит и хмурится, взгляд у малфоя усталый и островатый. он смотрит на чужую плечевую косточку, пытаясь скрыть детское любопытство. драко всего лишь шестнадцать, драко может не выжить в больших процентах, чем вдохнуть еще раз после наркоза. он вперисто глядит, комкая в руках ткань, оставляя паутины вмятин. чтобы обратить внимание ребенка на себя, позовите его по имени спокойным голосом, смотря в глаза. драко, тебе шестнадцать, ты нервно рвёшь пустые пачки сигарет и подтихую пьёшь гренадин, зная, что мистер поттер видит всё, но молчит. — хэй, драко. хватит так делать. глаза у малфоя светлые, под бровью тонкий шрам от домашнего турецкого котёнка. если смотреть за ним слишком внимательно — признай, док, ты даже не замечаешь, как делаешь это двадцать четыре на статичные семь — то знаешь, что на пятнадцатом позвонке у мальчишки треугольная родинка. — слушай, — начинает вновь безличностно, гарри думает, что это очередная детская гадость. — покажи свои цветы. малфой по-детски поджимает ноги под себя, конечно, старается сделать вид абсолютной незаинтересованности, мол, это вышло невзначай и случайно, но ты же понимаешь это, да? мистер поттер смотрит поверх очков триннадцатилетней удивленностью. той же, когда и та шотландская девчонка интересуется между тем и говорит о том, что суккуленты весьма прекрасны. ты понимаешь, что однажды у тебя спросят это. ты понимаешь, что придётся однажды отвечать. гарри снимает медицинский халат. каждый ребёнок обращается к нему по имени, но малфой лишь только язвочкой фамильничает, что каждая спокойная фраза мальчика вплетается в память узлами. дома тебя ждёт холодная комната и милашка даффи под старость собачьих лет. в тридцать два года становится неминуемо больно. нарциссы остро прорезают пласты кожи, что спирт больше не лечит ни через глотку, ни через литр, пролитый на мясо. когда малфой видит — видит и убеждается — то по-дурацки глупо улыбается в безманерной улыбке, утыкаясь в тонкую белую ладошку, будто скрывая истеричный смех, будто всё хорошо, и лишь грудина заходится в сбитых вдохах от кашля. если обманывать себя, то можно продолжать откликаться на каждую деточку и запирать своё сердце с каждым годом все туже и туже. больше малфой старается не смотреть на чужие плечи и кисти. ещё больше внутри мистера поттера бушуется, когда мальчишка наивным воодушевлением треплется с пришедшей милой девчонкой. и между прочим ты знаешь и видишь её цветы, и между прочим ты до сих пор остаёшься врачом детского медицинского заведения, где толково ни спиться, ни повеситься, что остается смотреть на мальчишку с сиплым голосом и целостной кожицей по всему телу — на самом деле ты не заставляешь себя это делать, хватит обманывать себя. гарри думает, что часто вспоминать людей вредно. он чаще слушает рона и листает новостную газетку. единственное, что он запоминает оттуда, это кризис души и свернутые шеи методом подвязки о дверь. забывать хоть на время белобрысого мальчика оказывается сложно. драко шестнадцать, белокурые волосы медленно щетинисто прорезаются на голове выбоинами. у малфоя пряди мягкие-мягкие. и не обманывай, что не забрал состриженный клок себе. незначительность оказывается самой важной вещью на земле. дети до сих пор снуют к тебе, греясь на твоих коленочках. и поттер думает, насколько сумасшедшая идея того, что тут мог бы гнездиться малфой и несносно ворчать глупые дурацкие проклятия. каждый раз, когда гарри видит этого несносного гадкого мерзавца, то нарциссы жгут кожицу еще сильнее. каждый раз гарри отговаривается случайностью, болезнью, сбоем организма. у малфоя нет оголённых костей, у малфоя девственная кожица, и это подначивает нутро доктора еще сильнее. отсутствие цветов может быть следствием операции, смертельной болезни, возраст ниже тринадцати и врожденная особенность, вероятностью которой выступают ноль и миллион десятых процентов. конечно же, драко малфой самый особенный мальчик. конечно же, можно жить с человеком, чьи цветы разнятся со своими, но государством не заложено одобрение. гарри поттер думает, что всё вышло слишком глупо и по-детски. гарри поттер думает, что операция, назначенная на три часа дня — это немного печально. в коридорах шаги отдаются эхом, и кажется, что молчание впервые может быть трауром. малфой по-детски раскачивается с носка на пятку, ожидая, когда его позовут, время от времени резко плюхаясь на металлический стул, касаясь чужой коленочки своей, каждый раз специально и особенно. когда тебе говорят пора, то становится немного больно. малфой судорожно хватает чужое пястье, держит так крепко-крепко, что на костяшках выступают красные пятна, и смотрит сбитым взволнованным взглядом. гарри поттер думает, что, господи, храни королеву и этого несносного мальчишку, он не будет в операционной, он сможет вновь разбирать бумажки и осматривать солнечных детей пасмурной Англии, не беспокоясь, что где-то рядом в восьмидесяти процентах умирают. гарри поттер думает, что вышел глупый месяц и нужно купить новую подстилку для даффи. сердце гарри поттера пропускает дурацкий, глупый удар, когда малфой говорит перед тем, как скрыться узником стеклянной клетки: — знаешь, у меня пустили ростки первые нарциссы.