***
Я давно понял, что нравился ему. Мне не было ясно, какие отношения на самом деле могли быть у Джеймса с представителями его собственного пола, но тяга, которая у него была ко мне, была явно сексуального характера. И, даже если я никогда не считал себя способным испытывать страсть подобно другим людям, мне давно хотелось (именно тогда я осознал, насколько сильно) поцеловать его… Утро началось для меня около полудня. Я проснулся от шума воды в ванной, и когда он прекратился, я с трудом раскрыл глаза, целую минуту смотрел в окно без единой никчемной мысли в голове и все-таки принял в кровати сидячее положение. — Чай или кофе, малыш? — Голос Джеймса донесся уже из кухни, чайник вскипал, он тихо гремел чашками. — Чай, — сказал я достаточно громко, чтобы меня можно было услышать. Не беспокоясь об одежде, я вышел из спальни, завернул в ванную, посмотрел на свою заспанную бледную физиономию в зеркале, нагнулся над ванной, чтобы включить воду… И тут же отшатнулся прочь. Ни единой капельки воды не было ни на дне, ни на стенках, ни на кране. — Джим? Ответа не последовало. Расстояние до кухни я преодолел за четыре секунды. Квартира оказалась совершенно пуста. Только на столе стояла чашка свежезаваренного зеленого чая, та самая чашка, из которой всегда пил я, над ней клубами поднимался пар. Я дотронулся до чайника на столешнице, тот был не просто холоден, а даже выдернут из розетки ради экономии электроэнергии. В мысли закралась мысль о том, что пора заканчивать принимать стимуляторы без надобности. Только когда я уже почти допил свой чай, меня вдруг осенило, что последние остатки вещества я израсходовал месяц назад.Часть 1
25 июля 2017 г. в 18:29
Он редко приходил без моего приглашения, но разрешения и запреты никогда не имели над ним власти. Он помогал мне решать сложные задачки, никогда не отказывал в просьбах, складывалось такое впечатление, что он более расположен ко мне, нежели до своей смерти. Бледный, всегда в галстуке и белой сорочке, неважно, покрой какого века он выбирал, галантный в той же степени, в какой и бестактный, Джеймс Мориарти оказывался рядом каждый раз, когда я называл его имя вслух или же про себя.
Первым приходил звук его шагов, затем — тонкий аромат одеколона, всегда одного и того же. Я точно не был уверен, в каком из веков он приобрел его, но ни одна марка так и не приходила на ум, сколько я ни пытался вспомнить, почему же этот запах был так знаком и словно был услышан давным-давно, в какой-то из прошлых жизней. Он говорил что-то едкое, я привычно, по нашему особому ритуалу так же отвечал колкостью, а затем завязывался разговор.
Джеймс, точнее, галлюцинация по имени Джеймс отличалась ото всех других тем, что всегда помнила то, что происходило в прошлые сеансы. Я вел диалог со многими, но даже брат, приходя в мое воспаленное сознание, никогда не упоминал о чём-то, касавшемся уже прежде оговоренного. Также никто из галлюцинаций не управлял беседой, меняя темы так своенравно, как делал это Джеймс. Посреди разговора он задавал вопросы, которые совершенно путали мысли, нарушали работу мозга, словно попавшая внутрь механизма часов песчинка.
Мне нравился девятнадцатый век. Обстановка спокойнее, улицы тише, всегда есть возможность войти в транс, загипнотизировав себя с помощью огня в камине. Этот красный танцующий цветок, расслабляющий все органы чувств — мерным покачиванием алых лепестков, потрескиванием дров, нежными касаниями теплого воздуха, поднимающегося вверх, всегда помогает настроиться на нужный лад, задает неторопливую текучесть мыслям.
Конечно, не поспорить с тем, что мой мозг с великолепным результатом решает наисложнейшие задачи именно в стрессовой ситуации, справляясь с обработкой огромных объемов информации за доли секунд, но также стоит отметить, что к выводам, для которых требуется не только большая оперативная память на моем жестком диске, но и фантазия, пространственное представление, умение делать интуитивный выбор, я обычно прихожу после нескольких часов подобной медитации. Однако все чаще вместо привычной практики я обращался к помощи моего соперника, давно гостящего в Чертогах (я то и дело замечал следы его присутствия в различных комнатах, даже тех, которые я старательно запирал от самого себя). Или же все дело было в потере контроля над привычкой к стимуляторам сознания?
Он никогда не говорил банального «Добрый вечер», хотя на часах каждый раз замирала четверть десятого вечера — слишком поздно для гостей, слишком рано для ночных свиданий. Он игнорировал этикет, бестактно заигрывал словами, иногда жестами, и каждый раз отказывался сесть, как бы я ни пытался усадить его в собственное кресло (предлагать ему место Джона почему-то даже мне казалось унижающим такого человека). Но в тот вечер все шло совершенно по другому сценарию, я понял это сразу же, когда стройная невысокая фигура появилась у камина, а затем по-кошачьи вальяжно раскинулась в моем кресле. Джеймс Мориарти пришёл сразу же, как только я вспомнил о нём, хотя имя его так и не было названо. Он закинул ногу на ногу, так и не посмотрев на меня, а только, казалось, любуясь танцем распустившегося в лоне камина огненного цветка. Впервые Джеймс молчал.
— Мне нужна твоя помощь… — было начал я, но был прерван.
— А мне это не интересно. Я устал отвечать на твои вопросы, теперь ты будешь отвечать на мои.
Он не повернул головы, его профиль, ставший за это время таким знакомым и привычным, казался нарисованным черной масляной краской.
— С удовольствием, — вышло, наверное, слишком дерзко и иронично, потому что Джеймс насмешливо хмыкнул и все-таки повернул голову в мою сторону.
Я сделал пару шагов к нему, не отрывая взгляда от его темных блестящих в полумраке глаз, а затем уселся напротив него, зачем-то скопировав положение его ног. Мой бледный гость усмехнулся мне прямо в лицо.
— Когда ты будешь умирать, поняв, что спасения и выхода из этого нет и не будет, что будет стоять у тебя перед глазами? — с какой-то детской претензией тихо спросил он.
Я непонимающе нахмурил брови, и он нетерпеливо прикусил губу.
— Наверное, я окажусь здесь, — неуверенно проговорил я и сцепил пальцы перед собой в замок.
— Здесь? Заглянешь в свое сознание попрощаться? А где буду я? — Чёрные глаза смотрели на меня с каким-то болезненным и испуганным нетерпением, будто от моего ответа зависело нечто важное.
— Откуда мне знать? Где ты находишься, когда я не говорю с тобой? — Я подался вперед, и это стало ошибкой, ведь Джеймс повторил мое движение, между нами оставался примерно один метр расстояния.
— Я брожу по твоим воспоминаниям, сладкий. — Кривая усмешка перекосила его лицо, он оперся на подлокотник кресла, зачем-то впился ногтями в мягкую обивку. — Всегда хотел знать о тебе если не всё, то многое. Теперь у меня есть такая возможность. Почему ты запер море там… в самом конце коридора?
— Оно редко пригождается мне.
— Оно все чаще штормит.
Молчание напрягало меньше, чем этот странный разговор. Я откинулся назад, расслабленно развёл колени, Джеймс повторил за мной и это. Он больше не смотрел на меня, а уронил тяжелый взгляд на свои белые тонкие руки. Я тоже смотрел на них, на то, как он скользит пальцами под манжет рубашки, потирает полупрозрачную кожу запястья, как поочередно касается кончиками пальцев проступающих через ту вен. Носки его небольших лакированных туфель касались друг друга, поза и жесты говорили о растерянности. Он плавно поднялся, а мне почему-то хотелось остаться без движения. Неширокий робкий шаг в мою сторону, второй…
Казалось, что у меня кружится голова, когда он присел на мои колени, соскользнул по ним чуть ближе ко мне, прижался боком к моему животу и вопросительно уставился глаза в глаза.
— Когда ты умрёшь, что будет с тобой? Ты придёшь сюда? Ты позовёшь меня? Или ты уйдёшь отсюда? Если ты уйдешь, где буду я?
Он шептал мне в самые губы, и это путало мысли сильнее, чем самые пошлые и наглые его заигрывания. Теплота легкого худого тела, впервые оказавшаяся такой реальной, не вызывала дискомфорта. Наверное, во снах можно забыть о многих своих страхах.
— Я… Не знаю, Джеймс. Я не знаю, — так же растерянно шептал я, осмелившись во второй раз в своей жизни взять его за руку.
— Тогда приходи сюда… И попроси своего несуществующего бога дать тебе остаться. — Щекой он прислонился к моему виску и замер так, нежно и бессмысленно водя пальцами по моей ладони…