***
— Майкл, привет, — голос Билла в трубке не был неожиданностью, но заставил Джексона напрячься. Он посмотрел на часы, чтобы убедиться, что дома сейчас раннее утро, хотя тут уже настало время обеда. Значит, что-то случилось. — Привет, что-то на ранчо, Билл? Или ты просто соскучился по мне? — пошутил он. — Без вас, босс, конечно всё иначе, но скучать точно некогда, — вполне серьёзно отозвался начальник безопасности. — На ранчо всё в порядке. Но вчера звонил некий Эван Чандлер, искал с вами встречи, но я сказал, что сейчас вас нет в стране. Джексон нахмурился. С Эваном Чандлером он познакомился около года назад. У него сломалась машина, и рядом оказался офис фирмы по прокату автомобилей. Владелец проката решил заключить сделку: Джексон звонит его пасынку, который являлся большим поклонником певца, и взамен может не платить за автомобиль. Майкл согласился, но скорее не из-за машины, а чтобы порадовать мальчишку. Само собой Майкл не ограничился простым телефонным разговором. Вскоре Джордан Чандлер со своей матерью и младшей сестрой были приглашены погостить на ранчо и в этом не было ничего необычного. Мальчик и вся его семья были довольно милыми людьми, пожалуй все, кроме родного отца Джордана — Эвана Чандлера. Мужчина, работающий стоматологом, считал себя недооцененным творческим гением и надеялся, что Майкл поможет ему в карьере сценариста, сведя с нужными людьми в Голливуде. В первое время Майкл искренне старался помочь Чандлеру, по большей части из-за Джордана, надеясь, что успешный отец будет лучшим примером для сына. Но, видимо, талант Эвана не был настолько большим, чтобы двери всех киностудий тут же распахнулись перед ним, осыпая зелёными купюрами, и даже знакомство с мировой знаменитостью мало что решало. Чандлер же становился всё более навязчивым и наглым. Мужчина уже не стеснялся просить у Майкла денег на ту или иную гениальную идею. В конце-концов Джексону надоело. Он не хотел идти на открытый конфликт, грубить и ссориться с Чандлером, но и продолжать делать вид, что не замечает его потребительского отношения тоже уже не мог. Поэтому всячески избегал общения с ним. — Чего он хотел? Что-то случилось с Джорданом? — Не знаю, босс. Он хотел встретиться с вами, про мальчишку ничего не говорил. Он был очень настойчив, и я решил, что вам нужно об этом знать. Также звонил Энтони Пелликано. А это было несколько странно. Пелликано многие знали в мире шоу-бизнеса. Он был частным детективом и не гнушался использовать в своей работе не самые законные методы. С ним Майкла познакомила Элизабет Тейлор, когда тот заподозрил, что кто-то из его окружения сливает информацию папарацци, нарушая тем самым контракт. Подозрение не подтвердилось, но детектив показал себя профессионалом, собрав очень объёмные досье практически на всех людей в окружении певца и то, что сыщик вдруг захотел встретиться, несколько пугало. — Спасибо, что позвонил, Билл. Я обязательно свяжусь с Пелликано, — ответил Майкл, заметив, что Лиза вошла в комнату. — Мне пора. — Да, конечно, босс. Хорошего вам отдыха. — И зачем тебе связываться с Энтони? — спросила его женщина, как только он положил трубку. — Ты знаешь Пелликано? — удивился Майкл. — Все знают Пелликано, — махнула она рукой. — Так что ему от тебя нужно? — Не знаю, — пожал плечами Джексон. — Разберусь с этим позже. Сейчас я не хочу об этом думать, ведь мы улетели, чтобы отдохнуть, — он подошёл к Лизе и обнял её. — Где дети? — Спят, — она обняла его за шею и придвинулась ближе. — И проспят ещё долго, прогулки всегда на них так действуют, поэтому сейчас мы можем побыть вдвоём, — женщина поймала взгляд Майкла и закусила губу. Джексон убрал прядь её волос, упавшую на лицо, за ушко и медленно погладил кожу на затылке, заставляя Лизу резко выдохнуть. Он смотрел на неё так, словно видел впервые. Гордая осанка, уверенный и даже немного хищный взгляд очень подходили всему её образу светской львицы. Иногда она могла вести себя иначе, более нежно, открыто, и тогда с ней было легко. Майкл понимал, чего Лиза от него ждала, не зря для их совместной поездки он выбрал этот город, признанный столицей романтиков, городом любви. Он больше не мог, да и не хотел держать их отношения в подвешенном состоянии. Эта неделя в Париже должна была доказать ему, им обоим, что они настоящая пара, и не на один день, а, возможно, на всю жизнь. Он довольно грубым и властным движением заставил Лизу прижаться к ближайшей стене спиной. Она почувствовала, как рука Майкла коснулась её бедра, чуть приподнимая подол платья, потом перешла на талию, коснулась груди, обнажённой ключицы и шеи. Пальцы мужчины едва касались кожи, но в этой деликатной, практически невинной ласке было столько чувственности, а в глазах Майкла столько неприкрытого желания, что Лиза заерзала словно девочка-подросток, которую накрыло волной гормонов и возбуждения. Ох, как же она ошибалась насчёт Джексона! Он явно не был милым скромником и прекрасно знал, что делает. «Чёртов Джексон!» — рыкнула про себя Пресли, наблюдая за его совершенно невинной широкой улыбкой, с которой он отошел от неё. — Дождись вечера, Лиза, и я покажу тебе настоящий Париж. — Ты самый соблазнительный мужчина в моей жизни, — вздохнула Пресли. — И самый невозможный. Почему тебе из всего нужно устроить шоу? — Совсем нет, — покачал головой Майкл. — Просто некоторых людей нужно всё время удивлять, иначе они заскучают. — Ты думаешь, что мне с тобой скучно?! — Я чувствую себя виноватым за то, что в последнее время уделял тебе мало внимания. — Такова, видимо, моя судьба — быть окружённой мужчинами, которые принадлежат всему миру, — смиренно вздохнула Лиза-Мария, снова подходя ближе, но по улыбке было заметно, что ей нравится такая ситуация. Быть избранной, выделенной из толпы, быть важной для тех, по ком сохнут миллионы. — Я с нетерпением буду ждать вечера, — она коснулась губами губ Майкла в лёгком поцелуе. — Может и мне удастся тебя чем-нибудь удивить, — она выскользнула из его объятий и направилась к выходу из номера. Майкл снял смежные номера, которые вместе образовывали чуть ли не отдельную квартиру, и занимали практически половину этажа. Ещё несколько номеров занимали водитель, телохранители и няни детей. Только так можно было быть уверенным, что их никто не потревожит, что никто не попытается шпионить за ними, чтобы заснять интимные моменты. Джексону и так хватило шумихи в прессе в последние месяцы: сначала из-за его поцелуя с Лизой, а потом из-за смерти Дона, так что сейчас он особенно яро защищал личное пространство, насколько это было возможно. Воспоминание о Доне грустью отозвалось в самой глубине сердца. Ему было жаль парня, ещё такого молодого, не успевшего пожить. Из всех человеческих страданий и несправедливостей, что случались в этом дуальном мире, где сплелись все возможные противоположности, именно болезни и смерти детей Майкл считал самыми трагичными. Ведь эти юные души, чистые и невинные, ничем не успели заслужить такие жестокие испытания. Ещё больше ему было жаль Ханну. Он беспокоился за неё. Многочисленные попытки связаться с ней, чтобы просто спросить, понять, как она, заканчивались ничем. Это даже не обижало, это делало больно. Майкл не хотел терять Вьюрка, не хотел, чтобы она исчезла из его жизни. Он надеялся этого избежать, но вместе с тем понимал, что с каждым прожитим днём они всё дальше друг от друга, и вскоре он может стать для неё лишь старым другом, тем, кто просто когда-то помог ей. От одной этой мысли хотелось вызвать машину в аэропорт. Майкл посмотрел на телефон, стоявший на столе. Звонок в Лос-Анджелес из Парижа будет стоить ему кучу денег, но он не мог не попробовать.***
Ханна чувствовала себя воровкой в собственном доме, но прекрасно понимала, что иначе нельзя. Комната брата с момента его смерти стала для их родителей чем-то вроде музея. Неприкосновенной экспозицией его жизни, словно воспоминаний уже начинало не хватать. И вот сейчас она, подобно грабителю, собиралась вынести из комнаты Дона, и, что ещё ужаснее, из дома его вещи. Всего лишь куртку и бейсболку, но для родителей они сейчас были равносильны золотому запасу страны. Ханна попыталась поговорить с родителями об этом за ужином, но отец так пригвоздил её взглядом, едва она произнесла имя брата вслух, что все слова тут же застряли в горле. А мама? У неё тут же появились слёзы на глазах, и она стала судорожно расставлять продукты и посуду в шкафах, то ли наводя порядок, то ли наоборот, приводя всё вокруг в ещё больший хаос. — Не одной мне нужны походы к доктору Сандерс, — негромко буркнула Ханна, пристально рассматривая еду на тарелке, и в результате так и вышла из-за стола практически ничего не съев. Сейчас, улучив момент, когда мама уехала в издательство по поводу публикации книги и её будущей промоакции, а отец с бутылкой виски уже несколько часов сидел в кабинете и в ближайшее время выходить явно не собирался, во всяком случае, Ханна на это очень надеялась, она, прижимая к себе одежду брата и стараясь не шуметь, выходила из его комнаты. Требовательная трель телефонного звонка заставила Ханну подпрыгнуть на месте и испуганно посмотреть на дверь кабинета, которая была в конце коридора, недалеко от лестницы на первый этаж. Телефон не замолкал, продолжая звучать словно сигнал тревоги. Ханна сбежала по лестнице вниз и теперь сверлила взглядом ненавистный аппарат. Ждать, что случится быстрее — замолкнет телефон или отец, потревоженный шумом, вылезет из своей берлоги, злой и подозрительный как медведь-шатун — Ханна не стала и решительным шагом направилась к аппарату: — Алло. — Вьюрок?! — голос Майкла породил дрожь во всём теле. — Майкл, — её голос дрогнул, а легкие сжались словно в приступе удушья. На неё накатила целая волна эмоций, от волнения и радости, что она слышит его, до чувства вины и острого приступа одиночества. Так давно никто не называл её этим прозвищем. Оно ещё эхом шумело в голове, а Майкл уже успел задать десятки вопросов: — Как ты? Что делаешь? Как твои родители? Надеюсь, репортёры не устроили на твоём газоне палаточный лагерь? Ханна нервно рассмеялась, представляя такую картину. — Нет, они разбежались по кустам, как и подобает диким зверям. И дома тишина… иногда до ужаса тихо, — прошептала она. — Я? Я нормально, насколько это возможно… Спасибо тебе за доктора Сандерс. Она рассказала, что ты ей звонил. — Вьюрок, — Ханна живо представила, как Майкл качает головой. — Мне нужно было сделать больше. — После того, что устроил мой отец?! — Ханну до сих пор трясло от тех интервью в газетах, что давал отец после смерти Дона. Она вряд ли ещё когда-то была на него так зла, как в тот момент, когда прочитала всё то «дерьмо», которое, подобно свиньям, разнесли журналисты по всем медиа. — Ты мог подать на него в суд за клевету, и был бы прав. Майкл устало вздохнул на том конце трубки: — Ханна, он твой отец, и с уходом твоего брата потерял не меньше, а то и больше, чем ты. Раньше ты была добрее. — Прости, — Ханна почувствовала, как щёки загорелись румянцем стыда. — Я действительно не должна на него злиться, но не получается. Они замолчали, каждый думая о своём, но даже вот так, замолкнув на неприятном моменте, Ханна ощущала его присутствие рядом. Казалось, только придвинься чуть ближе и сможешь опустить голову ему на плечо. Ощутить тепло, запах парфюма от волос и одежды, поддержку. Даже его голос, просто то, что он держал трубку где-то там и слышал её, заставляло улыбаться и наполняло душу спокойствием. — Знаешь, я снова танцую, — с длинными паузами между словами, сказала Ханна, словно признавалась в страшной тайне. — Правда?! — голос Майкла зазвенел неподдельной радостью. — Это по-настоящему здорово. Ты и музыка едины. Танцы часть тебя и это именно то, что будет помогать тебе. Я понял это ещё тогда, когда увидел тебя танцующей впервые. — Я же обещала тебе не отгораживаться больше от музыки, — вспомнила она тот давний разговор, когда раздавленная невозможностью танцевать затыкала уши берушами, и как об этом узнал Майкл. Она уж было собиралась рассказать и про запись песни Дона и про то, что она сейчас, словно воришка, забрала его одежду для номера, когда услышала женский голос с его стороны. Тело пробил холодный пот. Это был голос мисс Пресли. Она там, рядом с ним… Ну конечно, пора привыкнуть, что Лиза-Мария теперь часто будет появляться рядом с Майклом и не только на страницах газет. — Прости, Майкл, мне пора, — Ханна сделала всё, чтобы голос звучал по-прежнему, хотя внутри всё переворачивалось от ревности. — Да, хорошо, — вздохнул Майкл, — но обещай, когда я вернусь, ты приедешь на ранчо. — Вернёшься откуда? — ловко перевела тему Ханна. — Из Парижа. — Стоп! Ты звонишь мне из столицы Франции?! — воскликнула Ханна и тут же заткнула себе ладонью рот, в испуге поглядывая в сторону лестницы, не идёт ли отец. Ей повезло.— Я не хочу даже думать, сколько денег ты тратишь во время этого разговора, — уже тише добавила она. — Не важно, — рассмеялся Майкл, — и я не положу трубку телефона, пока ты не пообещаешь приехать в Неверлэнд. Он остался твоим домом и соскучился по тебе… Я соскучился по тебе. Ханна почувствовала, как снова задохнулась от наплыва эмоций, а на глаза навернулись слёзы. Если бы он сказал, что хочет видеть её прямо сейчас, она бы, наверное, бросив всё, побежала покупать билет на самолёт. — Обещаю, — выдохнула Ханна. — Я тоже соскучилась. — Майкл, мы не опоздаем? — голос мисс Пресли снова неприятным эхом ворвался в их диалог. — Тебе тоже пора, — скороговоркой выпалила Ханна, чтобы не заставлять его выбирать между ними, чтобы не слышать, что он ответит. — До встречи, Вьюрок. — До встречи, — Ханна положила трубку и облокотилась о стену. Слёзы неприятно жгли глаза, на грудь давил ком, а пальцы свело судорогой. Она только сейчас заметила, что сжала куртку настолько сильно, что пальцы занемели. Отпустив ткань, она разгладила появившиеся складки и выдохнула. «Майкл Джексон и Лиза-Мария Пресли встречаются!» — сколько раз она уже натыкалась на подобные заголовки в газетах. Пора уже привыкнуть и запихнуть поглубже свою глупую ревность. Она дорога Майклу. Он не забыл о ней. Большего она желать не в праве. Ханна, ещё раз глубоко вздохнув, быстрым движением стёрла слёзы с щёк, и стала складывать одежду брата в рюкзак. Стоило поторопиться, если она хочет избежать очередного скандала.***
Номер был отрепетирован до последнего па. Ханне казалось, что разбуди её ночью, да что там, даже во сне она сможет повторить его без единой ошибки. Те немногие студенты и преподаватели студии, что случайно заглядывали в зал, привлечённые звуками музыки, застывали на пороге не в силах оторвать взгляд от танцовщицы. Потом раздавались аплодисменты, которые заставляли Ханну подпрыгивать от испуга. — Ты обязательно должна выступить с этим на сцене! — уговаривали случайные зрители. Ханна же неуверенно пожимала плечами, разглядывая своё отражение в зеркале. Она не думала о том, чтобы выступать с этим номером, и, если уж совсем честно, ей было страшно снова оказаться перед публикой. Казалось, она совершенно отвыкла от сцены, от внимания множества глаз. Ханна вдруг вспомнила то, первое выступление на американской сцене, тёплые ладони Майкла на её плечах, его задорное: «Ну что, Вьюрок, сыграем?» В тот момент она как никогда ощутила всё волшебство, весь восторг от того, что стоишь на сцене. От того, как энергия зала и музыки сливается в единый вихрь и подхватывает, унося вверх. Тогда она хотела, чтобы музыка не кончалась, чтобы выступление не заканчивалось. Остаться вот так с Майклом на сцене она готова была хоть навечно. Воспоминание было таким живым, вызывающим те же эмоции, что Ханна почувствовала мурашки, побежавшие по коже. Да, она хотела бы вернуться туда, где ей недавно исполнилось десять, где мама и Дон сидят в зрительном зале в ожидании её выступления, а между ней и Майклом нет никаких недомолвок. Это желание было настолько сильным, что на мгновение стало больно. Нет, у неё не было никакого волшебного средства, чтобы повернуть время вспять, и она могла сделать лишь одно. Ханна подошла к телефону и набрала знакомый номер. — Джон Клейтон вас слушает, — прозвучал официальный ответ агента. — Привет, Джон. — Вьюрок, рад тебя слышать, — голос Клейтона зазвучал с отеческой теплотой. — Как ты, дорогая? Сочувствую твоей утрате. Я был на похоронах. — Спасибо, — поблагодарила Ханна, заставляя себя не думать о том, что её-то как раз на похоронах не было. — Я хотела тебя попросить. Не мог бы ты устроить мне выступление? — вернула она разговор в деловое русло. — У меня готов танцевальный номер. Мужчина вздохнул. — Я рад, что ты снова танцуешь, но в шоу-бизнесе, сама понимаешь, пропал на неделю и уже тяжело вернуться, а тут… — агент замолчал. — Понимаю, Джон, — кивнула Ханна, словно он мог её видеть. — Мне не нужна шикарная сцена с красной дорожкой и огромным залом. Я просто хочу выступить. Хоть в самом малюсеньком зале, даже лучше, если он будет небольшим. Гонорар меня мало интересует. — Хорошо, Вьюрок, сделаю всё, что смогу. Поищу что-нибудь среди площадок для новичков. — Спасибо. — Пока ещё не за что. Я позвоню тебе, как только что-то найду.***
Ханна стояла за кулисами небольшого, но полностью заполненного зала, тут даже были какие-то камеры для записи концерта для телевидения. Среди остальных выступающих Ханна мало кого узнавала, да никого особо и не рассматривала. — Скоро твой выход, — подошёл к ней Клейтон. — Ты готова? — Да, наверное, — выдохнула она, ощущая, как по телу прошли знакомые, но уже практически забытые мурашки предвкушения, как от волнения вспотели ладони и пересохло во рту. Этот танец был для неё прощанием, её несказанной речью на панихиде, её болью и любовью к брату. Чем меньше времени оставалось до выступления, тем больше нарастало волнение, превращаясь практически в страх. Ханна закрыла глаза, почти физически ощущая ту грань, когда ты либо пересиливаешь его и выходишь на сцену, либо разворачиваешься и уходишь. Раньше ей всегда удавалось победить, но сегодня за её спиной не было ни Дона, ни Майкла, ни даже отца, и она отступила назад. — Ханна, что-то не так? — с тревогой посмотрел на неё Клейтон. — Я не могу, — голос сел, превращаясь в шёпот. — Я не могу выйти туда. — Хорошо, — абсолютно спокойно ответил Джон, словно боясь, что Вьюрок забьется в истерике. Ханна сделала еще несколько шагов назад. — Эй, осторожнее! — столкнулась она с кем-то. Ханна обернулась и встретилась взглядом с парнем, который был чуть старше неё. — Прости. — Ничего. Ты в порядке? Выступаешь? — он кивнул в сторону сцены. — Ещё не решила. Мне как-то страшно, — откровенно ответила она, посмотрев в открытое, с искреннем интересом в глазах, лицо незнакомца. — Мне тоже, — улыбнулся он. — Но будем надеяться, что помидоров и яиц у них с собой нет. Хотя, с другой стороны, я не ел с самого утра, и если кто-нибудь кинет мне на сцену сэндвич, не откажусь. Ханна рассмеялась над этой глупой шуткой, и как-то сразу полегчало. Узнать имя улыбчивого парня она не успела: услышав своё, она направилась к сцене и, словно перешагнув через невидимую границу, вышла из-за кулис. Зрители встретили её настороженной тишиной, но Ханна даже не обратила на это внимания — всё оно было сосредоточено на вешалке, «одетой» в куртку и бейсболку Дона. Ханна встала перед вешалкой и, подхватив рукава куртки, накинула их на себя и приготовилась. Прошёл проигрыш песни и настало время первого па. Так легко было представить, что Дон действительно держит её в объятьях, чувствовать запах от одежды, слышать голос, поющий в песне, практически чувствовать его тепло и заставить себя вырваться из этих объятий было очень сложно, но она начала танцевать. Танцевать так, как он просил, не обращая внимания ни на окружение, ни на зрителей, ни на слёзы, что текли по щекам. Ханна танцевала, ощущая музыку, купалась в ней. Отдавая себя мелодии и всем тем эмоциям, что та порождала: любви, радости, боли, печали. Ханна то срывала куртку с крючка и накидывала на себя, то откидывала прочь, словно ткань жгла руки, но не успевала куртка коснуться пола, как Ханна снова подхватывала её, прижимая к себе. Она видела перед собой Дона и снова танцевала только для него. Упав на колени в последнем движении, вместе с последним аккордом, сквозь пелену слёз Ханна смотрела только в сторону вешалки. Видела вместо неё брата, который, улыбаясь, аплодировал ей. Резко выдохнув и смахнув слёзы с глаз, Ханна поняла, что аплодисменты вовсе не игра её воображения. Зал действительно аплодировал, и кто-то даже свистел, выкрикивая какие-то восторженные возгласы, неразборчивые из-за всеобщего гула. Хлопали не только в зрительном зале, но и за кулисами. Ханна встала на ноги и, развернувшись к зрителям, поклонилась, на большее её не хватило. Сорвав с вешалки вещи Дона, она буквально сбежала за кулисы. — Ханна, это было нереально! — обнял её там Клейтон. — Спасибо, — улыбаясь сквозь слёзы, поблагодарила она. Большего сказать не получалось — рыдания душили. Клейтон подал ей носовой платок и, обняв за плечи, скрыл от любопытных глаз. — Пойдём в гримерку. Ханна только кивнула, уткнувшись в платок. Не успели они войти, как в дверь настойчиво постучали. Джон сначала не хотел открывать: по состоянию Вьюрка было понятно, что она не готова сейчас общаться ни с поклонниками, ни с репортёрами, но стук не прекращался. — Чёрт! Кто это там такой настырный? — ворча себе под нос, Клейтон все же открыл дверь. На пороге стоял неизвестный мужчина, чуть моложе его по возрасту, в довольно ярком деловом костюме, заставлявший вспомнить расцветку попугаев Аро. — Простите, мисс Беккер сейчас не раздаёт автографы и не даёт интервью, но вы можете позвонить в мой офис и договориться о встрече, — он протянул свою визитку. — Оу! Славно, — широко улыбнулся мужчина. — Вы тоже можете позвонить в мой офис, — он протянул Клейтону похожий белый прямоугольник. — Меня зовут Мэтт Флин, я агент певца Алекса и мы как раз искали танцовщицу для его нового клипа. Думаю, мисс Беккер обладает всеми необходимыми талантами. Созвонимся завтра. До встречи. Мужчина пошёл дальше по коридору, немного развязной лёгкой походкой. — Нет, Ханна, ты не Вьюрок, ты — птица Феникс, — покачал головой Джон, разворачиваясь к подопечной. Ханна немного успокоилась и теперь просто сидела в кресле, сжимая стакан в руках, и, казалось, совершенно не обратила внимания на слова агента. Сегодня она навсегда простилась с Доном.