***
Она бессмысленно наблюдала за тем, как он ругается на кого-то через мобильный телефон. Казалось, тонкий экран треснет от изливаемого потока грубых высказываний, но этого не произошло. - И чтобы через пять минут я получил толковый отчет об этом притоне! – закончил Тадеуш. Четыре часа прошло с тех пор, как начались масштабные поиски семнадцатилетней Джилин Бигейл, а результатов не было никаких. Узнав, что её нет ни у друзей, ни у знакомых, Тадеуш спросил об итогах лечения в наркологической клинике. - Ей там не помогли, - ответила Элин, даже не удивившись тому, откуда мужчине известна такая информация. - Джилин всё ещё наркоманка, – недовольно высказалась Ринко. - Рин, не надо так! - А кто ей дает деньги на эту дрянь, а, Элин? Кто? – не обратив внимания на серьезный тон подруги, она продолжала свою тираду, – родителям ведь давно уже плевать на неё! - Я даю ей деньги на еду! И не трогай родителей, они и без того многое сделали. - Как же, сделали. Предоставили вас двоих самим себе, полная свобода воли! И ничего, что Джилин даже школу не закончила? Тадеуш молча наблюдал за их размолвкой. И после, также ничего не говоря, он направился за Элин, которая шлепнула возмущающуюся Ринко по щеке и быстрым шагом покинула квартиру. У невысокой ограды, где белели в полутьме большие лилии, мужчина внезапно понял, что это ещё одна сторона Адалины. И с этой стороны открывалась такая же стойкая, смелая и гордая девушка, но уже защищающая не себя, а свою семью. Какой бы та семья не была. Она увидела, что Тадеуш остановился рядом, потому стала быстрыми движениями ладоней вытирать соленые капли на щеках. - Знаешь, когда мне было десять, я случайно сломал отцовский компас. Это был подарок его старого друга, и отец очень дорожил компасом. Но влетело не мне. Мой старший брат, Натан, зная, каков отец бывает в гневе, взял всю вину на себя. Конечно, потом мы прикрывали друг друга несчетное количество раз. Но ту ситуацию со сломанным компасом я буду помнить всегда. Элин вслушивалась в его ровный голос, как вслушиваются в рокот спокойного моря, и не замечала, что в глазах уже не осталось слез, а сердце сжимается от обиды не так сильно. Ответ её прозвучал почти шепотом: - Когда Джилин исполнилось три года, мама уехала с Литицией в столицу, а мы остались на попечение няни. Няня была совсем старенькой, поэтому любила поспать на потрепанном кресле в нашей гостиной. И вот, едва она засыпала, Джил обязательно придумывала какую-нибудь затейливую игру. Только научившись кое-как бегать и лепетать по-человечески, она умудрялась залезать на самые непреодолимые высоты и оказываться в самых непроходимых дебрях. Те дебри я тоже не забуду никогда. Она решила, что мы вместе должны охотиться на божьих коровок в оврагах на окраине города. Как назло в тот солнечный день этих жучков было полным полно, но прятались они в самых необычных местах. Забираясь всё дальше и дальше, мы не замечали, что овраги становились все круче, а земля у их края всё рыхлее. Думаю, неосторожно ступив на такую землю, Джил и упала. Как же я взволновалась, когда услышала её рёв. Она плакала не только от испуга, но и от того, что болела вывихнутая ключица. Не помню, каких усилий мне стоило вытащить её из глубокого оврага, даже не могу вспомнить, как мы потом оказались рядом с взрослыми. Но помню слова старой няни, которую, к сожалению, уволили после. Она сказала: «Ты её старшая сестра, и, порой, ей не на кого будет положиться, кроме тебя». Адалина замолчала, потому что больше слов не нужно было ни ему, ни ей. Спустя четыре часа после их разговора у Тадеуша снова зазвонил телефон. Элин вздрогнула, как вздрагивала несколько раз до этого, потому что не могла успокоить в себе нервное чувство ожидания. - Они нашли девушку, похожую на Джилин. Едва услышав слова молодого мужчины, она сразу же поняла, что это её сестра. Разгоревшаяся уверенность оказалась сильнее любых сомнений.***
Перед глазами стояла белизна, такая чистая, слепящая, что даже выступали слезы. Или слезы появились из-за чего-то другого? Элин замерла и попыталась выслушать молодого доктора в белом халате. - Она в терминальном состоянии, но мы проводим реанимационные мероприятия. В любом случае, у всех есть шансы. - Что за состояние, вы нормально сказать можете? Голос лучшей подруги звучал где-то в стороне. Элин различала в нем нервные, надрывные тона, как будто слышала каждую мельчайшую частицу звука. Она ответила быстрее врача, она ответила только себе, чтобы удостовериться, что все происходит на самом деле: - При смерти. - Да, но мы делаем всё возможное! - Делайте больше! А эти слова были сказаны сильным голосом, резким, не терпящим возражений тоном. Он принадлежал тому, на кого можно было положиться, кто обязательно выполнит обещанное и даже поймет без потока ненужных фраз. После ухода побледневшего доктора, Тадеуш наблюдал, как Адалина не мигая смотрела на горящую табличку с надписью «Реанимация». Тонкая фигура девушки утопала в большой голубой футболке, из-под нижних краев которой виднелись темно-красные шорты. Она и не думала сменить свои простые домашние вещи на что-то другое, мысли девушки были заняты только сестрой. Перед её глазами до сих пор стояло то полуразрушенное здание, с изрисованными граффити стенами и выбитыми окнами. Стекло, смешанное с мелкими камешками и осколками шифера, хрустело под ногами при каждом тяжелом шаге. И там, где-то в темном сыром подвале нашли Джилин. Первое, что увидела Элин – лицо, почти синее, точно лишенное воздуха, лицо, выпачканное чем-то грязно-бурым, такое незнакомое, но с такими родными чертами. Она упала на колени рядом с этим лицом, рядом с этим худым, изможденным телом в рваной одежде. Упала, чтобы почувствовать едва уловимую, задыхающуюся жизнь в груди младшей сестры. Сколько надежды хранила эта стойкая девушка, хотя надежды никакой и не было. Эзра сразу же сообщил Тадеушу, что притон, в котором обнаружили Джилин, оказался полон трупов. Передозировка тем самым наркотическим веществом. И сестра Элин была единственной, кто пока ещё подавал признаки жизни, после принятия этой дряни. «Пока ещё», - сказал Эзра, решивший непосредственно участвовать в поисках, и Тадеуш запомнил эту фразу. Запомнил, потому что во всех предыдущих случаях был летальный исход, и потому, что сказать об этом исходе следовало Адалине. Её сестра умрет, либо случиться чудо. Тадеуш никогда не задумывался не только над чудесами, но и над чувствами тех, кому нужно сообщить о чем-то плохом. Неизбежно плохом. - Адалина, послушай, – произнес он, присаживаясь на серую больничную кушетку рядом с девушкой. – Твоя сестра… - Ты как-то сказал, что у меня волосы, точно цветы сакуры. - Что? – он смотрел в её зеленые глаза и не понимал, почему она заговорила об этом. - Была история…однажды ночью Джилин взяла из отцовской мастерской всю красную краску: акрил, акварель, гуашь, даже батик… Она смешала её на большой палитре и раскрасила мои светлые волосы. А я ничегошеньки не почувствовала, зато утром, вот утром был настоящий ужас, всё ведь засохло. А когда её спросили, зачем она это сделала, то Джил ответила просто: «Папа учил, что белый с красным будет розовый. Элин станет такой красивой, как сакура!» Волосы с тех пор отрасли на много, но розовый оттенок все равно остался, я не знаю, почему так. Но я знаю, что если она чего-то хочет, то обязательно этого добьется. Жить она хочет. После они долго сидели молча. Тадеуш не стал говорить Адалине о том, что сестра её обречена. Быть может, он тоже немного поверил в чудо. А за большими серыми дверьми, над которыми мигала табличка с надписью «Реанимация», точно бледнеющий рассвет очередного дня, возвращалась к жизни семнадцатилетняя девушка.