Между твоими ключицами

Вону входит в квартиру и, ещё толком не разувшись, уже понимает, что его надежды на спокойный вечер с ужином из доставки, чтоб без возни и грязной посуды, разбиваются вдребезги. А ведь так хотелось. С кухни идёт мощный запах горелого, гремит посуда, в раковине вода переливается через край чего-то, а Мингю сдавленно матерится «бля, бля, бля, не успел». Мингю матерится и у него на кухне что-то пригорело. Мингю никогда не матерится при Вону. Он даже тянет укоризненное «ну хё-о-о-он» каждый раз, когда Вону вполне безобидно чертыхается себе под нос. Вону не знает, почему так, поэтому сильно удивляется. Но больше тому, что у Мингю на кухне что-то сгорело. У Мингю. Сгорело. Такого просто быть не может, по крайней мере, такого раньше никогда не случалось, поэтому Вону с опаской заглядывает на кухню, не зная, чего ожидать. Может быть, Мингю экспериментирует и готовит с завязанными глазами, может быть, его держат на мушке из какого-нибудь дальнего угла здоровый мужик в татухах, и поэтому у него всё валится из рук. Или, может быть, сегодня плохой день не только у Вону. На кухне нет никакого мужика со стволом, но Мингю, который выглядит абсолютно как обычно, всё равно проливает часть красного соуса мимо кастрюльки, снова сдавленно матерится и сшибает локтём бутыль с патокой на пол. Та вдобавок оказывается открытой. - Извини, хён, я не успеваю, - Мингю избегает его взгляда и, зажав кастрюльку подмышкой, спешит к плите - убавить огонь у кипящего нечто, походу подскальзываясь на патоке, но без печальных последствий. Вону делает глубокий вдох, затем долгий выдох, кладёт свой рюкзак на стул и аккуратно подходит ближе к месту кулинарных боёв. Мингю красный, нервничающий, ищет тряпку по всем поверхностям, чтобы вытереть патоку с пола. Вону находит её прямо у него под носом, услужливо подаёт, и, пока Мингю скрывается под столешницей, миролюбиво предлагает: - А может всё-таки пиццу закажем? Мингю моментально высовывается и, широко раздув ноздри, начинает тараторить на одной ноте о вреде фастфуда, гастриты, «ты же не знаешь, что туда положили, хён, и как приготовили». Вону пожимает плечами. - Вот про это я тоже ничего не знаю, - он коротко кивает на плиту, - что туда положили и всё такое. Но зато вижу, как готовили, и, если честно… - Ну, хён. Мингю кидает тряпку в полную раковину и отчаянно пытается оправдаться. - Это новый рецепт, он элементарный, на самом деле, но у меня что-то не получается, я же ведь как лучше хотел и… - Ну и зачем возишься, если не получается, - Вону осекается в тот момент, когда Мингю разочарованно поджимает губы и сильно сжимает в руках розовое кухонное полотенце. Вид у него в этот момент как у обиженного ребёнка и фартук в клеточку только дополняет этот образ. Вону вздыхает – у него жутко болит голова, на завтра нужно сделать дохера и ещё чуть больше, а встать придётся снова рано, этот университет выжимает из него последние соки, и да, он всё ещё за пиццу и спокойный тихий вечер без грязной посуды и возни, но… Он аккуратно огибает Мингю, наступает носком в мокрое (дурацкая патока, да зачем вообще нужна патока на ужин?), находит более или менее чистую с виду ложку и смело запускает в бурлящее на плите. То, как Мингю затаил дыхание, крепко стиснув полотенчико в руках, слышно даже через это бурление. - Нормально, - выносит вердикт Вону. Чуть не добавляет «вкусно», но вовремя останавливается, это должно звучать правдоподобнее, поэтому вместо «вкусно» он говорит твёрдое «съедобно». Мингю, как и ожидалось, не верит: подходит ближе, берёт его руку с ложкой, зачем-то длинно облизывает то, что на ней осталось, самым кончиком языка. Картинно так, с каким-то особым выражением. Вону подзависает. И ведь пора бы уже привыкнуть к таким закидоном, пора бы уже смириться. Кто бы знал, как сложно иногда просто промолчать, когда вот такое вот прямо под носом, на ровном месте. - Чего-то не хватает, - Мингю наконец отпускает его руку и Вону с трудом возвращает внимание к кастрюле, потому что да, чего-то не хватает, но хоть убей – он не сможет определить, чего именно. Ему в еде обычно или слишком остро, или слишком солено. Другого не дано. И как бы Мингю с едой не извращался – ему обычно всё равно. Главное, чтоб только не морепродукты. Он хочет предложить вариант с каким-нибудь базиликом или просто чёрным перцем, когда Мингю резко наклоняется к нему и громко, с большим смаком, чмокает его в щеку. - Теперь вкуснее. Вону поворачивается к нему, молча смотрит снизу вверх на довольную физиономию и широкую лыбу – ни тени разочарования по поводу своего краха как кулинара, снова счастлив, снова обычный Мингю в привычном режиме. Слов нет. Пауза затягивается. Мысли, что очень странно для Вону, не генерируются в подкол или что-нибудь уничижительное. Даже сматерится уже как-то поздно, но в тот момент, когда Вону всё-таки решается хотя бы на обычное «бляяять», Мингю опережает его, оставляя с глупо раскрытым ртом. - Я закажу пиццу и всё тут уберу. А ты в душ, хён. Давай-давай. И подталкивает его с кухни в поясницу, а потом сильно ниже, аккуратно похлопывая, а этого Вону без комментария оставить уже не мог физически. - Ну рот же жирный, ну что ты делаешь, господи, - он запоздало морщится, как будто Мингю может это увидеть, трёт поцелованную щёку пальцами, опять морщится в никуда, просто потому что. За спиной снова какофония звуков – в раковине переливается через край, варево на плите прощально бухтит в последний раз, почему-то свистит вскипевший чайник. А Мингю как ни в чём не бывало начинает подвывать себе что-то под нос. Мин-кулинар уступил место Мин-домохозяйке. Вону знает, что когда выйдет из душа, на кухне будет идеальный порядок, а на столе – коробка с его любимой пиццей. Мингю не нужно об этом напоминать. Вону уверен, что он всегда помнит. - Ага, но ничего, помоешься же ведь. Вону оборачивается метнуть убийственный взгляд как раз в тот момент, когда Мингю набирает номер доставки, облокотившись на уже расчищенный кусок столешницы. Конечно же заказывает его любимую пиццу. На убийственный взгляд отвечает кривой ухмылочкой и издевательски слащавым воздушным поцелуйчиком. Вону вздыхает - спокойный уютный вечер, без возни и нервов, ага, конечно. Когда у них такие были. И что самое странное – он почти не злится. Привыкает, наверное.