Да будут метели, снега, дожди и бешеный рёв огня, да будет удач у тебя впереди больше, чем у меня.
Проходит три недели, и за это время Кашин окончательно встает на ноги, и Лиза выдыхает с облегчением. Нападения на позиции на протяжении этого времени с новой силой тревожат многих: младшего лейтенанта Тушенцова, оставившего Юлика на попечение видавшей уже многое, но не всё Лизы; лейтенанта Кашина, стремящегося каждый день улизнуть из лазарета и пойти в бой; сержанта Неред, переживающую за неаккуратного Юлика и раненых Руслана и Кашина; старшего лейтенанта Соболева, волнующегося каждый раз, когда Полина уходит вытаскивать раненых с поля боя; сержанта Онешко, растерявшегося от одиночества; медсестру Полину, вздрагивающую только от одной мысли о потере Коли. Ад на Земле. Он пылает всё ярче. Медленно, но верно взвод начинает отступать, что неудивительно. За два года неменяющееся положение дел на военной арене надоело обеим сторонам: разозлило одну и утомило другую. Сильная волна вновь ударяет по Чукотке, расширяя область своего влияния и захвата, и там начинается отступление наших войск. Сейчас с упорным постоянством пытаются разбить Сахалинские фронта, но уставшие солдаты ещё держат оборону. Надолго их хватит? Вечер. Алые закаты, медленно тянущиеся через кромку горизонта, редки на юге Сахалина, но поистине красивы. Лиза стоит и разговаривает с Юликом, только вернувшимся от Руслана. Новый выговор за одиночное держание позиции злит сержанта Онешко, ведь это его прямая обязанность на фронте — воевать. К ним приближается лейтенант Кашин, держащийся профессионально и сурово — с убранными за спину руками. Впервые Лиза видит его таким вытянутым, с ровной осанкой и довольно высоко поднятым подбородком. Пока Кашин приближается, она замечает, как осунулся лейтенант: скулы стали острее, черты лица приобрели больше резкости, а цвет кожи отливает сероватым оттенком. Ну, или это игра с освещением. — Сержант Неред, — обращается он к своей подопечной, не замечая Юлика, — у нас сегодня ночное дежурство. Оденьтесь тепло, берите всё необходимое, выдвигаемся через час. — Так точно, товарищ лейтенант, — отчеканивает Лиза и, попрощавшись с расстроенным сержантом Онешко, бежит в землянку. Последнее её дежурство было так себе. Соболев её изрядно достал расспросами о Полине, зато теперь ходит довольнее и приветливее обычного. Конечно, у Лизы есть предположения, почему всё именно так, но лезть в чужую личную жизнь — так себе перспектива. Личная жизнь. Когда-то давно, ещё в мирное время, это было что-то запредельное, невероятно романтичное и милое. Все эти любовные чувства были вне понимания Лизы, и она не хотела их воспринимать. Какой в них смысл? Есть такая прекрасная вещь, как дружба. Чем она хуже вашей ванильной любви? Сейчас ей пофиг. Война так повлияла на неё или неудачи на любовном фронте? Возможно, она не видит искренней любви и не испытывает её потому, что родители Лизы были хорошими друзьями? Потому, что никто не проявлял к ней любовный интерес? Или же проявлял? Останавливая свои сборы, Лиза садится на кровать. В голову приходят несколько примеров из жизни, но так мимолётно, что она не успевает о них задуматься. Мальчик из детского сада, имя которого она забыла, был её «мужем». В начальной школе одноклассник, дёргающий девочку за косу на одной перемене, а на другой — сующий в руку шоколадки с извинениями. В старшей школе — друг, постоянно искавший встреч наедине. Сосед, молодое поколение отцовских друзей, пацаны со двора — никого из них Лиза не помнит в лицо… Только… Все эти парни общались с ней не потому, что с Лизой весело, а потому что Лиза им нравилась как девушка? Качая головой, она мысленно отрицает этот бред. У неё всю жизнь было множество друзей и очень мало подруг. Проще общаться с парнями, с которыми весело, чем с девушками, с которыми скучно. Бывают исключения с обеих сторон баррикад, конечно, но… Парни весёлые, они понимают её юмор, шутки, она практически на одной волне с ними. Если и влюбляться в неё… Да это то же самое, что парень влюбится в парня! Вся эта чушь с любовью не интересна Лизе. Всё, вопрос закрыт. Она продолжает складывать вещи в мешок и снова останавливается. Так ведь нормально, если один человек полюбит другого, вне зависимости от того, кто кем является. Эта мысль, настолько простая, так удивляет Лизу, что она снова садится и устремляет свой взгляд в соседнюю кровать, но смотрит в пустоту. Оказывается, это проще простого! Любые чувства естественны, будь то любовь, грусть, радость, гнев или страх. Это нормально. — Тогда почему я не испытываю любовь? Почему я её не чувствую? Эти слова вырываются сами собой, как Лиза не старается их удержать. Самое странное и непонятное. Почему это не дано ей? — Смотря что ты понимаешь под любовью, — раздается голос у двери, и Лиза в страхе смотрит в сторону выхода. У порога стоит улыбающаяся Полина и смотрит с пониманием. Вот кого точно можно спросить и не бояться быть раскрытой. — Я не знаю, как это понимать, — после некоторой паузы Лиза разводит руками и прикрывает глаза. — Всё сложнее, чем кажется на первый взгляд. Полина садится напротив Лизы, от чего скрипит койка. Тусклая лампа под потолком придаёт зеленоватой форме коричневый оттенок, а красному кресту на повязке — оранжевый. — Каждый любовь понимает по-своему. Тебе нужно только определиться. — Полина мечтательно опускает взгляд вправо, говорит уверенно. — Я вот думаю, что любовь — самое большое и светлое чувство из всех. Оно не обязательно должно проявляться к человеку в романтическом плане. Мы любим своих друзей, потому что нам нравится с ними общаться. Мы любим своих родных, потому что это наши близкие люди. Мы любим что-то делать, например, вышивать крестиком или петь в душе. Мы любим какое-то определенное блюдо, какую-то черту в человеке, например, кудрявые волосы или зелёные глаза. Мы любим своё хобби или работу. Мы любим кошек или собак, или и тех, и других. Можно любить всё вокруг — что захочешь. И это совершенно не стыдно, наоборот! Любовь преображает человека, совершенно любая любовь к любому «объекту». Чем больше этого в твоём сердце, тем ты… счастливее. Полина поднимает взгляд, и Лиза понимает, что медсестра действительно верит в свои слова, живёт ими. Глаза, полные счастья, светятся в полуосвещённой землянке поразительно ярко и искренне. — Лиза, забудь, что сейчас война! Забудь, просто люби — что хочешь и кого хочешь. Тут сержанта словно ударяют под дых. Забыть про войну? Про этот страх и всепоглощающий ужас? Разве можно такое говорить? — Как можно забыть? Как можно закрыть глаза или надеть розовые очки? Полина, ты слышишь себя? Любовь тебе вскружила голову, одумайся! «Правда» Полины звучит слишком сладко и хорошо. Как можно было с таким пониманием любви и восприятием мира пойти служить? — Дослушай меня, ты делаешь поспешные выводы. Лиза занимает максимально комфортную позу: скрестив руки на груди и нахмурив брови, она замолкает. — Я не говорю забыть о смерти, бросаться в омут с головой и потерять всякую осторожность. Этому огромное «нет», но… Не закатывай глаза, дослушай. Война — самое страшное, что может случиться с человеком, с обществом. Она лишает людей всего на свете: дома, семьи и близких, здоровья, счастья. Ты спросила меня: «Как можно закрыть глаза или надеть розовые очки?». Ответ: «Никак». Война — так же испытание, выпавшее в твоей жизни. Осунешься, потеряешь смысл жизни — тебя быстро заберет старуха с косой на тот свет. — Полина становится с каждым предложением всё серьёзнее. — Твой выбор: бороться за себя и всё, что ты любишь, или преждевременно сдаться, добив себя после первой травмы? Лиза молчит, отведя взгляд в сторону. Болевая точка задета. Ранение в руку, смерть друга, товарищей по взводу, ужасная депрессия в госпитале. Сколько таких же морально сломанных солдат она видела, ведь они повсюду! Но какие же сильные и яркие люди встречаются на фронте, даже несмотря на всё пережитое горе, на все испытания. — Как ты можешь так об этом легко говорить? У тебя такое лёгкое восприятие, будто ты и не служила вовсе. — Разные люди по-разному реагируют. Чем быстрее ты восстановишься, тем легче для тебя. — Только возможно ли восстановиться после всего пережитого? — Это сложно, конечно же. В один миг не изменить всего и сразу, тут нужна кропотливая работа с самим собой. Выбор только за тобой, кем быть. Лиза быстро собирает оставшиеся вещи и выходит из землянки. Сказанные слова Полины ещё долго будут прокручиваться в голове, задавая вопрос снова и снова. Какой твой выбор, Лиза? Какой он?***
Восемь часов, Кашин как всегда пунктуален. Он сидит на небольшом пне у ворот, докуривает сигарету и смотрит на темнеющий лес, накрываемый тишиной надвигающейся ночи. Сколько раз он видит красоту сахалинской природы, столько же раз не замечает её величественности и нежности. По-волшебному прекрасный и тихий край. Тише он только в мирное время, но, несмотря на военные действия, природа словно живёт своей спокойной и размеренной жизнью. В голове вспыхивают картины воспоминаний о прошлом, счастливом и ярком. Сахалин для лейтенанта Кашина не просто место его личной войны, а место детства. Часто с семьёй он гостил тут у родственников отца, проводил бо́льшую часть своих дошкольных лет. Об этих временах он до сих пор вспоминает с теплотой. Тогда всё было хорошо: живые родители, верные друзья, мирное небо над головой… Теперь ничего нет. Одна боль да вездесущие шрамы. Кашин тушит бычок и выдыхает последний никотиновый дым. Приближается готовая к дежурству Лиза, задумчиво глядящая в землю. Только сейчас он замечает, какой может быть серьёзной его подчинённая: нахмуренные густые брови создают тонкую морщинку друг между другом, сосредоточенный взгляд блуждает где-то внизу, заострившиеся скулы напряженно выпирают. Уже вблизи Кашин замечает посеревшие волосы, выбивающиеся из-под пилотки на лоб, мелкую россыпь веснушек от солнца и цвет глаз — карий с серебряными крапинками. Что-то заставляет его взять ещё одну сигарету и предложить Лизе. Та, на его удивление, берёт и закуривает. «Наверно, что-то действительно серьёзное, раз сигу взяла», — думает Кашин, поджигая ей табак. — Я думал, ты не куришь. Она кашляет, отгоняя рукой от лица летевший в глаза едкий дым. — Раньше курила, — тихо говорит Лиза и глубоко затягивается. Больше она не кашляет. Докурив в тишине, они молча выходят на ночное дежурство, новое для Лизы и обыденное — для Кашина. На самом деле, он любит тихий тёмный лес, слегка напряжённый и прохладный воздух, обстановку «проветривания мыслей». Лейтенант Кашин улыбается своим раздумьям и прислушивается, идёт ли за ним сержант Неред. Лиза, ускоряя шаг и прокручивая в голове важные слова, пытается решиться что-то сказать (это видно по её лицу). Наконец, когда уже сам Кашин хочет спросить: «В чём дело?»; Лиза решается. — Товарищ лейтенант, разрешите обратиться. «Какая серьёзная. Ну, что ж. Официально так официально, товарищ сержант». — Разрешаю. Проходит ещё пара секунд, прежде чем девушка снова преодолеет себя. — Вопрос личного характера можно задать? Кашин усмехается (благо, Неред не видит его, он идёт впереди). — Ну, попробуй, попробуй. До лейтенанта доносятся торопливые шаги сержанта, шелест листвы под её ногами и глубокий вдох, который, наверно, создает для неё видимость уверенности. Слышится выдох. — А Вас дома кто-то ждёт? Что-то на секунду обрывается. Дом. Как давно он не слышит это слово, вызывающее только приятные воспоминания. Так было раньше, теперь ассоциации мрачнее тучи, темнее самой беззвёздной ночи. Может, дело в том, что дома толком и нет? Так, обломки на его месте. Раньше, скажи кто это слово Кашину, перед его глазами предстаёт загородный дом его семьи — величественный и красивый снаружи, уютный и тёплый внутри. Все выходные в юности проходили тут, сопровождаясь радостными новостями или событиями. То родственники из Сахалина приедут, то родственники из Казани. А если совсем везло, то приезжал отец, нагруженный работой, но желающий провести хотя бы два дня с семьёй. Что сейчас? Коттедж разрушен из-за того, что эту территорию на Чукотке уже оккупировали американцы. В последний миг, смотря с яростью на врага и с горечью на руины, восемнадцатилетний Кашин клянётся самому себе, что перебьёт всех врагов за омрачённые воспоминания. Уверенности придала новость о том, что мать не спаслась. — Дома… Увы, нет, я остался один из всей семьи. — А что случилось? — Пиздец случился. Кашин замолк. В воспоминаниях взрываются бомбы, в то время как его увозят в безопасное место. В машине рядом нет матери. Он думает, что она уехала раньше, но… не спаслась. Отец не проследил, проворонил, предал её. Позже, когда Кашин уже был на фронте, ему сообщили, что в захваченном посёлке её казнили. Защищала маленьких детей от захватчиков. — Мать казнили, отец попытался сбежать, над ним совершили самосуд в его полку. Отец получил за свою ошибку. Сражаясь на передовой, он струсил. Не спас свою жену, не остановил сына, ушедшего в самое пекло, на Сахалин, и сам испугался, что умрёт. Пытался убежать, но его поймали и расстреляли сослуживцы. Как бы горько Кашину не было, он считает это справедливым. — Простите, товарищ лейтенант, — севшим голосом приглушенно говорит Лиза. — Не ты их убила, не тебе прощения просить. — Лейтенант останавливается и поворачивается к поникшей Лизе. — А тебя ждут? Он видит, как её глаза на секунду прищуриваются, словно сдерживаясь. В них мелькает тень печали и великой скорби, так что сомнений нет — ответ отрицательный. — Нет. Мать умерла от рака, отец пропал, воюя на Камчатке. Лиза рукавом убирает пыль с глаз, задержавшись на их уголках. Кашин продолжает путь, чтобы не смущать свою подчинённую. — Твой отец — тот самый майор Неред? — Может и тот самый, товарищ лейтенант… Может быть… — тихо говорит сержант Неред и снова замолкает.***
Лиза старается не отставать от Кашина, но это довольно сложно: широкий шаг лейтенанта, в сравнении с которым её шаг — просто маленький шажочек, очень резвый. Они петляют по тропам, сворачивая между деревьями, уклоняясь от веток и паутины, прислушиваются: есть ли посторонние звуки? — Чем ты занималась до войны? — интересуется шёпотом Кашин, разорвав тишину. Лиза хмыкает и ехидно улыбается. — Хуйнёй. А Вы? — Хуйнёй, — Кашин пожимает плечами, а Лиза смеётся беззвучно в кулак. И не выдерживают, тихо смеются, но практически сразу же прекращают, вспомнив о скрытности. Как всё это странно. Недавно ненавидели друг друга, а теперь откровенничают, не матерят друг друга, не хотят убить… даже смеются! Как же странна жизнь. — А чем бы занимались, не будь войны? — Не было б войны, всё бы мы были другими людьми. Так что хуй знает. Девушка понимающе кивает, думает некоторое время и решается. «Была — не была! Смеху тоже нужно место». — А я бы также хернёй страдала или… продавала бы какие-нибудь кружки. Вот сплю и вижу, как говорю к месту и не к месту: «Покупайте кружки!» Кашин качает головой без упрёка, снисходительно. А Лиза понимает, что не всё так плохо. Нет ничего дурного в улыбке, смехе, дружбе. Даже если идёт война.***
Перед глазами предстает тёмная блестящая гладь озера. Вокруг тихо, ни души. Воздух веет сыростью и растительностью, просачивается в дыхательные пути, окутывая лёгкие болотным запахом. — Может, стоит срезать и обойти с другого берега? Он явно выглядит короче, — говорит Лиза и показывает на левую сторону озера. Она явно не в восторге от этого места. — Хуёче, — огрызается Кашин и пытается вглядеться в даль. — Это неизведанная сторона, никто не ходил там. В темноту переться — самоубийство. Лиза смотрит на наручные часы и разочарованно цокает. — Время поджимает, мы можем не успеть. — Дежурные не убегут, они чё, ёбнутые, пост оставлять без присмотра? Сержант Неред пожимает плечами и восклицает: — Да хуй знает, вдруг что. Лейтенант Кашин колеблется, но потакает Лизе, и они идут по неизведанному берегу озера. Аккуратно прощупывая берег, двое продвигаются вперёд, держа оружие наготове. Почва под ногами становится мягче, начинает неприятно и громко чавкать. «И угораздило меня, — думает Кашин, перешагивая через очередную подозрительную жижу. — Совсем тупею». Лейтенант понимает, что сержант тормозит. Причина не ясна, но как только Кашин поворачивается, он понимает, что дело плохо. У Лизы паника. Она стоит на месте и несуразно машет руками по сторонам. А ноги медленно уходят вниз, уже доставая до середины голени, даже не смотря на все попытки их вытащить. Кашин дёргается вперёд. Подлетает к Лизе и сильными рывками пытается её вытащить, ухватив сзади за талию. В голове всё спутывается. Машущие руки бьют по лицу и плечам. Девичий севший голос в панике стучит больнее молотка. Липкий страх просачивается под кожу. Пробегает дрожь по телу от нечеловеческих хрипов. — Пальцы вперёд подними, старайся вытягивать. И не паникуй, всё нормально, — говорит Кашин, а у самого сердце колотится, как заведённое. Лицо бросает в жар от осознания. Он сам начинает уходить под землю. Кашин вытаскивает ноги на раз-два, одна нога Лизы наконец показалась на поверхности. По телу пробегает холод, выгоняя жар. — Давай, ещё немного! Чавк-чавк. Кашин уже думает, что ломает бедной девушке рёбра, но тут его руки соскальзывают. Он отлетает назад, падая в камыши с громким всплеском, ныряя в них с головой. Тут же раздается всплеск меньше. Лиза, вылетев из тины, падает в озеро. Намокнув по пояс, девушка не пытается вылезти, а бредёт к месту, где волнуется вода. Кашин ещё не встал. Зацепился за что-то. Не может встать. В попытках нащупать что-то в мутной тёмной воде, он начинает паниковать. В ушах слышно сердце, пальцы мгновенно холодеют и дрожат. К спине кто-то прикасается. Ещё несколько раз. Кашин благополучно, не без помощи Лизы, выныривает и начинает хватать ртом воздух. — Пригнитесь, — шепчет Лиза, и они присаживаются за камыши. Когда всё стихло, по одному вылазят из воды и выдыхают спокойно. — В пизду всё это, пошли по другому берегу, — махнув рукой, говорит Кашин, плюнув на это дело. Лиза только кивает и неловко ждёт, что будет дальше.***
Всё-таки обойдя озеро, опаздывающие отходят на приличное расстояние. Мокрые штаны неприятно липнут к ногам, вытягивая тепло из тела. Всё-таки это — пиздец страшно. Самое удивительное для Лизы то, что Кашин не ругает её, не материт на чём свет стоит. Он просто вытащил её. Просто взял. И вытащил. А она вытащила его. Может, он вытаскивает её? Если так, то надо решиться. — Товарищ лейтенант, можно я извинюсь? Кашин останавливается, на его лице застывает тень удивления. — За что? Лиза останавливается, переминаясь с ноги на ногу и поправляя винтовку за спиной, смотрит в пол. Либо сейчас, либо никогда. Нужно быть честной, чтобы начать всё заново. — Иногда я бываю очень резкой и вспыльчивой. Вы не вправе терпеть, ведь это нарушение субординации. Да и ещё это озеро. В общем, извините. Сержант замечает непонимание и явный шок, который сложно скрыть. Даже такому профессионалу, как лейтенант Кашин иногда сложно перекрыть настоящие эмоции ложными. — Почему тогда это происходит? — Не знаю, — пожимает плечами Лиза. — Если что, сразу идите к Климову и меня переведут. Это шутка. Не вздумай так делать. Чувак, шутка.