Цветы лучше пуль

Я — свой худший враг.

      Три недели прошли незаметно. Лежа вечером на земле под чистым небом со звёздами (тут темнеет рано), Лиза вспоминает, что же произошло за это время.       Хм, ну… она «подружилась» со взводом и медсёстрами, с которыми она спит в одной землянке. Особенно хорошо сошлась с младшим лейтенантом Тушенцовым и его «духом» Юликом (у которого фамилия — Онешко —звучит реже, чем её имя, хотя она сто раз просила не называть её «Неред»). Пару раз общалась с Соболевым, который оказался тоже приятным (несмотря на то, что все эти люди — солдаты, и смерть им не чужой «человек»).       Но хуже всего обстояли дела с «её» лейтенантом, который очень формально и довольно пренебрежительно обходился с ней. Лиза за проведенное рядом с ним время ни разу не видела и тени улыбки на лице грозного Кашина. Да что там улыбка, о выражении каких-либо эмоций можно вообще спокойно промолчать. Ни положительных, ни отрицательных — ни-че-го. Словно в груди бьется самое обыкновенное сердце, а в голове функционирует самый обыкновенный мозг — никакой романтики.       «Странно, для солдата не свойственна романтика, — думает Лиза, рассматривая звёзды и вдыхая прохладный воздух. — Но солдат, как любой человек, должен иметь душу. Видимо, у рыжих нет души. Сто процентов, эта инфа не пиздеж».       Что ещё из пережитого? О, ну прошло пару боёв, которые были для неё легче лёгкого. Счёт на убитых врагов Лиза вела в прошлом взводе, сейчас она решила дать фору другим. За ней уже числится около семидесяти американцев: большая часть — простых служащих (от рядового до старшего прапорщика), небольшая часть младших офицеров (от младшего лейтенанта до капитана), парочка старших офицеров (от майора до полковника; первых у Лизы было только два) и несколько снайперов. Да, нравственные ценности и обычные достижения во время войны нехило так смещаются.       А застеленное мелкой россыпью звёзд небо, кажется, очень близко расположено к солдатам, что мирно спят после тяжёлого дня. Космический тёмно-фиолетовый (или это тёмно-синий?) цвет выглядит нереально глубоким, яркие крапинки на нём смотрятся гармонично и завораживающе.       С этой дурацкой войной все забывают о простых прелестях жизни. Те же звёзды, небо, прохладная вода, тёплая кровать, запах грозы или шум моря. Много чего! А ещё душа, эмоции, чувства… Может, Кашин не просто так кажется таким уёбком?       Множество вещей стирает эта «подруга», заставляя солдат идти на верную гибель. Все вынуждены меняться. Да, теперь их жизнь не похожа на беззаботную и счастливую. И сколько продлится ещё всё это, раз война уже идёт два года, и особо ничего не происходит? Ещё два? Пять лет? Десять? Никто не знает. Но с каждым днём жертв всё больше.       Лизу зовёт пойти с ней Полина — медсестра, с которой она живёт в одной землянке. Девушка с очень миловидным личиком как прямое доказательство того, что война зовёт за собой всех. Вот смотришь на неё и никак не подумаешь, что Полина связана со смертями и ужасами реальной жизни. Модель, отличница, умница-красавица, но никак не бывший солдат и нынешняя медсестра.       Тихо и стараясь ни на кого не наткнуться, они идут в сторону землянки Кашина, Тушенцова и Соболева.       — Зачем нам туда? — спрашивает Лиза, показывая на образовавшуюся перед ними тяжелую дверь.       — Тебя Руслан позвал, — коротко отвечает медсестра, открывает преграду и практически впихивает Лизу во внутрь.       В отличие от их землянки, эта была посвободнее. Сразу видно — офицерская. Две двухъярусные самые простенькие кровати стояли друг напротив друга, между ними — две тумбы. В центре помещения вбит в землю железный стол, за которым сидят Тушенцов и Соболев, о чём-то переговаривающиеся.       Руслан очень приближен к служащему составу взвода, в отличие от других офицеров. Он единственный хорошо общается со всеми на равных, от капитана до сержанта или медсестры.       — Большое спасибо, Полин. — Тушенцов кивает и смотрит пристально на Лизу. — Ну что, Неред, садись. Побазарим.       «Да, спасибо, Полин», — думает девушка, грозно смотря на подставившую её подругу.       Конечно, Руслан очень классный, Полина тоже неплохая, но сегодняшний вечер Лиза планирует провести в тишине под звёздным небом. Иногда нужно время для того, чтобы побыть одной и подумать о своём. Ещё раз спасибо за разрушенные планы.       Соболев, поймавший взгляд медсестры, улыбается, а Полина заливается краской и тихо выходит.       Лиза смотрит на старшего лейтенанта Соболева и недоумевает, как на войне у него сохранилась такая милая — даже смазливая, — внешность. Ну да, приятный парень, но он тут, по меньшей мере, год… Как? Впрочем, давайте сошлемся на какую-нибудь чёрную магию, обряды и всё в этом роде.       Разговор с Тушенцовым завязывается сразу, также быстро уходит на улицу Соболев. Лизе всегда при их простых беседах кажется, что Руслан ей как старший и очень понимающий брат.       Быстро ты, Лиза, сходишься с людьми, привязываешься к ним, ох как быстро.       «Нет смысла в целом взводе быть одной, так быстрее убьют», — думает она, пока младший лейтенант рассказывает про разные случаи на их позиции.       — …а баб у нас всегда мало бывает. Сестёр в расчет не берём.       — Почему это? У нас, под Владивостоком, полвзвода девушек было… — она осекается.       Эта брошенная без разбора фраза сильно ударяет по воспоминаниям Лизы. В голове резкой болью всплывают разные образы. Лица сослуживцев, половина из которых — молодые девочки. Обгоревшие и мёртвые тела, везде и на каждом шагу, преследуют её уже давно в кошмарах. Первые привязанности на фронте, первые потери. Не каждый выдержит эту адскую мясорубку для психики. Никто и не выдерживает. Трупы, море крови, крики — привычное дело для солдата. Но приезжала Лиза туда девушкой, не знающей страшной правды. И там всех поломало. Она — не исключение.       — Кстати, о бабах. Была тут одна, незадолго до тебя. Лерой звали. Толковая девка была, только неосторожная. Ну, её также закрепили за Кашиным, на всякий случай. Всё было хорошо, пока она числилась за ним. Как только открепили, через неделю попала под обстрел.       Лиза поджимает губы, отгоняя ворох неприятных воспоминаний, и отхлёбывает из кружки остывший чай.       — Жесть… — медленно протягивает она, не убирая далеко от лица кружку.       Может это как защита? Тогда — от чего?       — На самом деле, за ним много кто числился. И парни, зелёные совсем, и девушки, только все они после открепления были убиты.       По спине у Лизы пробегает холодок.       — Же-е-е-есть.       Глаза девушки бегают из угла в угол, не успокаиваясь ни на секунду.       — Да ты не ссы, я ж пизжу. Уверен, тебя скорее перебросят на другую точку, чем оставят тут тухнуть. Здесь, как никак, все обречены.       Тушенцов допивает чай и громко шлёпает стаканом по столу. Лиза слегка подпрыгивает от неожиданности, мысли совершенно не здесь.       — Что, стрёмно? — смеется Тушенцов, украдкой поглядывая девушке за спину. В землянку могут войти в любой момент сослуживцы, а Лизе, как новенькой и к тому же — как девушке, стоит держать ухо востро.       — Почему здесь все обречены? — ей не давал покоя этот вопрос. — Самая обычная позиция, каких много. Смертность тоже вряд ли какая-то космическая, как везде.       — Эту точку знаешь, когда открыли?       Молчание.       — Не знаешь… Два года назад, так, для справки. Сразу же после объявления войны. И весь этот пиздец тут лютует уже два года. С каждым днём на нас всё сильнее давят, потому что здесь одна из крупных точек, близко расположенная к Америке. Мы всё держим и держим, а нас отстреливают, как мух. Из первого состава знаешь, кто остался?       Лиза во все глаза смотрит на сослуживца и ловит каждое слово, чуть нахмурившись.       — Я, Климов, Соболев да Кашин. Вот так вот.       Подумав о последнем, Лиза сразу вспоминает, что у того на руках постоянно надеты плотные перчатки. Если с правой руки он иногда снимает эту некую «защиту», то левая всегда скрыта от посторонних глаз. Единственная мысль, которая кажется Лизе разумной, состоит в том, что с левой ладонью лейтенанта что-то не так.       — А чё у него… с рукой?       — У Кашина-то? Лерку спасал в очередной раз. На ней ни царапины, у него полтела в ожогах. После этого её открепили, она и ушла. А он долго восстанавливался, орал, как собака резаная. Ему же запретили выходить, всучили увольнительную, мол, пиздуй отсюда. А Кашин, чёрт настырный, припёрся, на глазах Климова разорвал увольнительную и пошёл отстреливать америкосов.       Ожог. Ну, в принципе, возможно, но…       — Неред, на выход!       Мысли обрываются. В проёме мелькает фигура капитана Климова и тут же исчезает. А его вездесущий звонкий голос, словно что-то лёгкое, остается висеть в воздухе.       — Ну, Лизка, тебе пизда, — говорит Руслан, скрестив руки на груди.       Девушка мгновенно оживает.       — Чё, боишься за меня? Будто впервые нагоняй получать буду.       На лице Лизы мелькает тень улыбки, а в голове — страшные картины тысячи и одной муки лейтенанта Кашина.