Объятия

Когда им было не с кем поговорить, у них всегда был Рэй. Если требовалось, он всегда находил тему, на которую можно было поболтать и ему самому, чтобы собеседнику не нужно было вставлять особенно много фраз и совершенно не требовалось вникать в рассказанное гитаристом слишком глубоко, и другим, чтобы можно было поговорить на всякие ненавязчивые темы. Когда Майки становилось особенно плохо после наркотиков, он шёл к Торо. Он мог сидеть у него часами, литрами выпивая слишком сладкий чёрный чай и неотрывно слушая байки про старых знакомых Рэя и про неловкие ситуации, в которые тот попадал в своей далёкой юности. Иногда младший Уэй оставался у него на ночь, потому что заслушивался и начинал зевать, и заботливый Рэй укладывал его спать на своей кровати. Всё заканчивалось всегда одинаково – Майки, не полностью отдавая себе отчёта в своих действиях, крепко хватал длинноволосого за руку, когда тот накрывал его одеялом, и прижимался к нему своим худым телом, обнимая. Рэй всегда был горячим – не только в плане своего отношения к музыке или взаимоотношений с людьми. От него веяло физическим теплом, об него можно было греться, когда на улице было особенно холодно. Его руки всегда согревали ладони Фрэнка, страдающего от дистонии. Для Майки каждая их посиделка с Рэем заканчивалась одинаково. Он обнимал друга, тот садился к нему, позволяя костлявым рукам басиста обвивать своё тело. Когда Майки начинал плакать, Торо мягко снимал с него очки и гладил по голове, а потом они валились на спину и обнимались до тех пор, пока Майки не успокаивался и не засыпал. Тогда гитарист вставал, укрывал его одеялом и шёл на кухню убираться. С Бобом было сложнее. Он всегда был довольно болтливым и агрессивным, и потому каждый раз, когда он объявлялся на пороге Рэя с бутылкой алкоголя (это всегда был либо дорогущий виски, либо ром) начинался с громких криков. Боб не умел плакать, он умел стучать кулаками, грязно ругаться матом и выпивать. Ещё он умел играть на барабанах, но дома у Рэя это умение было бесполезным. Когда он в оранжево-алых красках описывает степень стервозности той суки, которой он доверился и почти предложил руку и сердце, Торо тяжело вздыхает и достаёт свою бутылку водки, спрятанную как раз для таких случаев. Боб выпивает рюмку за рюмкой, а потом остаётся у гитариста на ночь, мгновенно отключаясь, когда его голова касается подушки. Поутру барабанщик всегда выглядит лучше, чем прошлым вечером, и перед уходом он крепко обнимает Рэя, крепко и надолго прижимаясь к нему и вдыхая запах растрёпанных кудрявых волос. Объятия Рэя были признаны целебными: после двух минут, проведённых в руках этого человека, на душе становилось легче, а дыхание сразу переставало затрудняться от навязчивых мыслей. Рэй одновременно любил и ненавидел свою особенность. Самым частым гостем его рук всегда неизменно был Фрэнк. Мальчик, чьи эмоции просто невообразимым образом сочетались в его маленьком теле, чья разрушительная агрессия имела невероятные масштабы, и чья невзаимная любовь медленно убивала его день за днём. Какие только слова Рэй не слышал от него в отношении Джерарда. Половину того дерьма, что говорил ему Фрэнк о солисте, он даже постесняется произносить вслух, но та горечь, которая вкладывалась в эти слова год за годом, наполняла эти слова ещё большим смыслом. Айеро приезжал либо днём и трезвым, либо пьяным в дрова, когда Торо уже спал, и будил его своими навязчивыми стуками в дверь. Зажигая настольную лампу, он одевался и впускал в свои объятия полурыдающего-полустонущего гитариста, чьи руки сразу находили его тело и мгновенно захватывали его в свой плен. Рэй брал его на руки и нёс в спальню, не прекращая шептать успокаивающие слова и гладить его по голове даже тогда, когда Айеро сворачивался клубочком на его постели, поджимая к животу ноги, и блевал в принесённое другом ведро. Рэй всегда был рядом, и Фрэнк всегда к нему приходил. В особо тяжёлые ночи, когда Фрэнк начинал говорить тихо, а заканчивал криками, Торо пил с ним. Он искренне не понимал, почему этот потрясающий парень так сильно любит их вокалиста и почему до сих пор не может отпустить эту любовь, если ему так невыносимо больно, но каждый раз садился с ним рядом, шептал «иди сюда» и, гладя его по голове, обнимал его. И Фрэнк прижимался к нему, как маленький ребёнок, как будто в руках Рэя находилось единственное спасение, как если бы у него не осталось никого, кроме этого кудрявого добряка, умеющего говорить для других и слушать чужие разбитые истории. Фрэнк часто обнимал Рэя в турах. Когда Джерард выкидывал очередную выходку, больно режущую сердце Фрэнка, он бежал в гримёрку, где находил репетирующего Рэя, и падал к нему в руки. Торо всё понимал и, убирая медиатор в карман джинсов, поднимал Фрэнка с колен, усаживая его к себе на ноги, обнимал его, отчаянно пытаясь забрать у этого мальчика хотя бы часть его боли. Рэй отлично помнит, что Фрэнк выбросил все свои пачки красного мальборо, когда старший Уэй начал общаться с Бертом. Айеро было слишком больно, он стал до невозможного агрессивным и ещё более разрушительным. Он курил Парламент, задымляя кухню Рэя, и нервно пил принесённый им портвейн. На одном из концертов Уэй снова ведёт себя непристойно, пытаясь раззадорить Фрэнка и получить от него хоть какое-то прикосновение, но Айеро с неестественной лёгкостью уворачивается от каждого взгляда солиста, кинутого в его сторону. Когда Джерард начинает говорить с фанатами, Фрэнк настраивает гитару, выливает на себя полбутылки воды, делает глоток и, выкинув бутылку в ревущую толпу, идёт к Рэю. Он прижимается к его плечу своим лбом, и Торо треплет его по волосам, широко улыбаясь и едва заметно целуя в висок. - Выпьем после концерта? – говорит он ему на ухо, чтобы тот услышал, и Фрэнк, отстранившись, кивает и идёт на свою сторону сцены. Он садится на комбик и, не вникая в речь Джерарда и не смотря на него, закуривает. Джерард приходил к Рэю всего один раз, но в тот раз они обсудили всё, что только можно было обсудить. На тот момент он уже давно бросил пить и пришёл к другу с одной только целью – поговорить. На нём были бесформенный серый свитер и джинсы, которые были ему явно велики. В ту ночь они не спали. Рэй делал то, что действительно умел – слушал исповедь Джерарда. Джерард делал то, чего не делал практически никогда – каялся. Ближе к четырём часам утра Уэй сложил свою голову на стол, лбом опираясь о костяшки своих сжатых кулаков. Рэй аккуратно положил свою ладонь ему на плечо и, неловко поджав губы, стиснул её. Джерард поднял взгляд и увидел в глазах Торо понимание. Он слегка улыбнулся и, прошептав мягкое «можно?», крепко прижался к гитаристу. Рэй тепло улыбался и гладил его по спине. Рэй – воплощение человеческой доброты. Он раскуривает Фрэнковы мальборо, когда солнечные лучи на кошачьих лапах подкрадываются к его ногам. Он улыбается. Сегодня он засыпает один.