Часть 1, экзистенция — фанфик по фэндому «EXO

Часть 1

11 июля 2017 г. в 23:17

Настройки текста

I still love you I swear I always will ©

Чанель знал Кенсу от силы год, возможно, даже меньше. В обыкновенном девятнадцатилетнем мальчишке не было ничего особенного, если судить по первым чаще обманчивым впечатлениям. Для хваткого и мечтательного взгляда творческого человека, — такого, как Пак Чанель, к тому же, еще и фотографа, — вся эстетическая картина составляла запоминающиеся крупные черты лица, которые так необычно и пропорционально смотрелись вкупе с компактным телом угловатого недоподростка. Хемингуэй наставлял, что большая часть айсберга всегда прячется в бездне океана, в то время как на поверхности скупо виднеется лишь его верхушка, — Чанель убедился в этом самолично, впервые сталкиваясь с таким человеком, внутренний мир которого был настолько нетипичен и необъятен, что не то чтобы влезть, в него хотелось окунуться. За фактически черной, лишь на свету остро-карей радужкой глаз пряталась целая макро вселенная, которая становилась почти что материальной разом с этим выдержанным молчанием, холодным спокойствием и намагниченным пристальным взглядом. И когда Чанель решался брать в руки фотоаппарат, наблюдая за тем, как Кенсу в небольших ладонях держит толстую старую книгу, то почему-то фотографировал не просто симпатичного паренька, при закате солнца лежащего на старенькой, но аккуратной кровати; а будто бы взрослого, умудренного опытом человека, одухотворявшегося пожелтевшими, пахнущими стариной страницами. Тогда, Чанель, еще толком не прознавший о жизни Кенсу, сделал для себя вывод, что тому пришлось повзрослеть слишком рано, и был, как ни странно, прав. А следом его ждало еще более жестокое разочарование. Кенсу, даже за счет всей своей внутренней ярко выраженной индивидуальности, умением нетипично мыслить и тонко ощущать грани прекрасного, не имел особых талантов в творчестве, хотя Чанель всегда видел в нем неугасающий огонь чего-то непонятного, вроде большого количества идей, размышлений, огромного полигона для экспериментов и действий. Но тот в конечном итоге оказался негодным для искусства. Кенсу мог видеть, ощущать, мыслить, но изобразить был не в состоянии. Чанель считал это потерей века. Вообще, все, что было связано с Кенсу, имело маленький подзаголовок, как бы придаток ко всему — парадокс. Чанель все время сталкивался с чем-то непонятным, хотя всегда думал, что повидал достаточно за свои двадцать девять с лишним лет. К слову, Чанель часто ощущал себя ребенком рядом со взрослым, хотя Пак — именно тот, кто родился раньше на десять лет. Отношение Кенсу к этим странным, наверное, даже дружественным отношениям, Чанель, к сожалению, насквозь не видел, потому что если обычно, как гласят мудрые слова, глаза — зеркало души, то взгляд Кенсу можно было бы отнести к разряду нечитаемых. Символически, его глаза с большим количеством вкрапления белка казались лишь привлекательной корочкой книги, но вот то, что она скрывала на своих страницах, было наполненным мистицизмом секретом. Эта тайна манила и манила очень искусно. Чанель видел в Кенсу все: вдохновение, частичку природы, вселенную, и даже свежее дыхание жизни, словно в одном человеке сосредоточилось то, что Чанель мечтал почерпнуть.

У Чанеля всегда было много друзей и знакомых, поэтому даже на собственный день рождения в снятом ночном клубе было не протолкнуться от огромного наплыва толпы. Но, даже учитывая огромное количество людей, Кенсу все равно ни с кем не контактировал, коротко и незаинтересованно отвечая на реплики подобраться к себе поближе от посторонних, тех, кто не Чанель. Паку импонировало это отшельничество и намеренное желание отгородиться ото всех, потому что, как самый эгоистичный ребенок в мире, Чанель ненавидел делиться кем-то, а тем более чьим-то вниманием. Он жадничал даже непроизвольно кинутым на другого человека взглядом Кенсу, поэтому, как только вновь увидел, что подле друга вырос новый силуэт, тут же нарисовался рядом и присел поближе к Кенсу, опаляя светящуюся бледную кожу друга перегаром. И то ли хмельное состояние, заставившее видеть и чувствовать то, что было бы странным ощущать в трезвом; то ли светодиод клубной аппаратуры, под каким-то особенным углом обласкавший скулу друга, но Чанелю удалось заглянуть за приоткрывшуюся корочку книги. Жаль, титульный лист тут же расплылся в глазах, а смазанные буквы не дали прочесть желаемого. Книга вновь захлопнулась, как только плеча Чанеля коснулась тяжелая рука подошедшего друга — Кенсу отвел взгляд, как-то нервно и взвинчено, что совершенно не характерно для него, отпив из узкого горлышка небольшой бутылки хмельное пиво, заискивающе шипящего в стеклянных стенках. Чанель готов поклясться, что слышал эти коварные звуки.

Кенсу вновь читал, по привычке подложив две пухленькие подушки под проблемный из-за постоянной сутулости позвоночник. Чанель сидел рядом так тихо, как мог, потому что привык не мешать другу во время чтения. Он знал, что совсем скоро у Кенсу заболит спина и тот, не найдя более удобного положения, все же закроет книгу, отложит на старенькую прикроватную тумбочку и вперит пристальный взгляд в Пака. А Чанель, привыкший много болтать, начнет постепенно разгоняться и рассказывать, рассказывать, рассказывать, наблюдая за вздрагивающей улыбкой, которую Кенсу лишь при Чанеле не прятал бы в уголках губ. А действительно улыбался, хоть и скудно, словно жадничая, но улыбался бы. Потом приподнимется, примет сидящее положение и заглянет в глаза замолчавшего Чанеля, будто ожидает действий от самого себя. Пак послушно закроет рот, хотя стойкое ощущение ненадобности подобного действия со своей стороны вновь заставит в скором начать без умолку болтать. Постепенно Чанель заметит, что Кенсу что-то отпускает, и тот вновь начнет иногда улыбаться, расслабляясь под лучами уже греющего солнца, темным мандариновым светом касающимся скулы и шеи друга. Все всегда приходит в норму, вот и Кенсу, взбунтовавшись против себя самого, успокоится, и многие слова, которые, наверное, хотел бы высказать прямиком в лицо Чанелю, застрянут в глотке, оставшись незаметным вздохом. Чанель не был способен на высокие психологические анализы поведения людей, а тем более подростков, поэтому просто именовал бы это смущением. Кенсу было всего девятнадцать, поэтому каким бы взрослым он не казался окружающему миру, все равно оставался ребенком.

Когда Чанель опять был пьян, но уже не в толпе, а наедине с Кенсу в уютной и аккуратненькой двушке друга, доставшейся по наследству от умершей бабушки, где все, как и в его голове, было разложено по полочкам и не имело чего-то лишнего; то практически не думал ни о чем другом, кроме популярного на то время боевика, проигрывавшегося на небольшом мониторе компьютера. Только вот титры застали Чанеля слишком быстро, словно два часа превратились в две минуты, а Кенсу тут же вышел на кухню за новой порцией недорогого пива. Чанель сидел на круглом ворсистом ковре, вертя в пальцах постоянно выпадающий из рук телефон, и ждал. Хмельной маслянистый взгляд цеплялся сначала за корочки книг и учебников, расположенных в особом порядке на полках книжного стеллажа, затем за выполненные в минималистической манере рамки из темного дерева для паковских фотографий. Там, конечно, не пестрило портретными снимками, так как Кенсу был не из самолюбивых, но было множество того, что связанно только с ним. Например, закат и силуэт напротив солнца, оттеняя и заслоняя. Силуэт был явно человеческим, хотя и совсем маленьким, словно фото было сделано с большого расстояния. Чанель помнил это фото, будто сделал его только вчера. Было еще светло, хотя это только наведенный на снимке фокус сделал фотографию темной, будто сделанной за несколько секунд до полного захода солнца. Свет был приятный, мягкий и теплый. Обволакивающий. Мандариновый. Кенсу зашел обратно в комнату совсем неожиданно, будто должен был провести на кухне еще минут десять, пока пьяное сознание Чанеля вдруг не начало трезветь из-за выветрившегося алкоголя и усердных попыток вспомнить всякие мелочи из прошлого. Парнишка сел тогда напротив, положив на пол, где они оба сидели, еще две стеклянные бутылки, и вперил проницательный взгляд в профиль Чанеля. Пак тут же почувствовал маленькие ожоги на лице от, словно раскаленных глаз, медленно ползущих по его выпуклым глазам, немного кривоватому носу и тонким скулам. Чанель повернулся почти сразу, когда телефон в очередной раз выскользнул из пальцев и приземлился на ковер, утонув в колком длинном ворсе. Кенсу взгляда все равно не отвел, и Пак сразу же понял, что это один из тех многих моментов, когда друг хотел что-то сказать, но, по выводам Чанеля, стеснялся и отдергивал себя, мгновенно регенерируя кровоточащую царапину на треснувшей живой маске. Чанель делал вид, что не замечает, все так же пьяно улыбаясь и обманывая тем самым Кенсу, пока тот словно нарочно медленно приближался, опираясь руками о пол между собой и Паком, и притрагивался раскаленными губами к чужому подбородку. Чанель как-то неуверенно и глупо улыбнулся, скрывая волнение и протрезвевшее состояние. А Кенсу, наивно пользуясь ситуацией, скользнул губами чуть выше, к ямочке под нижней губой, которая все еще была растянута в лучшей защитной реакции — улыбке. У Кенсу были большие пухлые губы, мягкие и очень горячие, и Чанель боялся остаться с пузырчатыми ожогами после поцелуев друга, потому что, спустя пару секунд, Кенсу все же коснулся чужой линии неплотно сжатых губ. Мягко по-детски поцеловал и отстранился. Чанель сделал вывод, что тот мало того, что стеснялся, как абсолютно нормальный среднестатистический подросток, но еще и боялся последующей реакции на свои действия, которую Пак решил скрыть за глотком пива. Чанель не знал, как реагировать. У него хоть и было предостаточно партнеров, поэтому опыт присутствовал и ни в коем случае никуда бы не делся, но с Кенсу все было по-другому. Да и тело то ли обдало жутким жаром, то ли холодком, словно в локонах волос зашептал трамонтан. Чанель метался от одного к другому, забывая, что в конечном итоге все можно было скинуть на алкоголь.

Так вот то самое сокровенное, что скрывал мальчишка, когда огромными глазищами изучал чанелевское лицо в сопровождении собственного тугого молчания? Чанель был обескуражен на следующий день. Нет, серьезно, у него не было слов, потому что такой вариант исхода событий Чанель даже не предполагал. А разве было бы адекватным со стороны Пака подозревать друга в подобном? И все можно было бы в очередной раз списать на спиртное разом с затуманенным сознанием. Но Чанель отдернул себя, переводя дыхание, потому что знал по себе: сказанное или сделанное в хмельном состоянии всегда происходит подсознательно, когда человек хоть и способен вовремя среагировать на свои капризные желания, но не в состоянии подавить ни их, ни свою физиологическую реакцию. Пак сравнил свое душевное состояние со снимками и воспоминаниями, в которых остались четко запечатленными техасские хайвеи, приглушенный звук старенького фолк-рока и меланхолия, меланхолия, меланхолия.

У Чанеля не было длительного ступора, так как он попросту не видел в этом толка. В квартиру Кенсу он заявился на следующий день, мягко переступая порог, снимая тяжелые массивные ботинки и звеня ключами от собственной машины. В коридоре было так тихо, словно само жилье пустовало, а хозяин где-то запропастился. Но Чанель прекрасно знал, что Кенсу сейчас читает, вновь подложив под больную спину несколько маленьких подушек с обшитыми пестрыми нитями наволочками. Мальчишка держал в руках журнал, пока сквозняк от открывшейся в его спальню двери вдруг не принудил летящие шторы взмыть вверх, опаляя вечерней прохладой лицо, обнаженную шею и частичку бледной кожи груди, так внезапно выглянувшей из-под свободной трикотажной кофты на нескольких расстегнутых пуговицах у горла. Чанель тихо прикрыл за собой дверь, едва заметно улыбнулся и сел на излюбленное кресло подле узкой кровати. Все опять затихло, кроме кипящей жизни вне квартиры. Из открытого настежь окна доносились крики детей, свистящие звуки проезжающих мимо машин, разговоры женщин, непонятное клацанье у подъезда, пение птиц и отдаленное жужжание дрели. И это было удивительным, что Кенсу никогда не отвлекался на подобное во время чтения, зато всегда сдержанно просил помолчать говорящего непривычным шепотом Чанеля. — Может, ты мне расскажешь? — произнес Чанель, впервые за долгое время решаясь нарушить благоговейную тишину во время чтения. Кенсу, казалось, даже не слышал, так как нечитаемый взгляд все еще гулял по мелкому шрифту на глянцевых страницах, а губы в расслабленном жесте были сцеплены в полную и наверняка мягкую на ощупь полоску. Так прошло сначала полминуты, затем минута, еще пару секунд. — Что-то произошло? — наконец, обратил он свое внимание на Чанеля. — Привет. — Ты знаешь, о чем я. — А вдруг ты ошибаешься. Чанель поджал губы, шумно вдыхая носом воздух. — Надеюсь, что да, — Пак сначала не осознал, что его слова прозвучали слишком недостойно, но когда увидел растерянное лицо Кенсу, то почему-то грудь сжало в тиски, а сердцебиение участилось.

Кенсу со странным фанатизмом избегал Чанеля две недели. Первые несколько дней Пак еще понимал, почему это происходит, но все последующие дни находился в жутком недоумении, ведь раньше никогда не сталкивался с подобными ситуациями. Чанель не был геем. В его голове никогда и мысли не было столь изощренной и… неестественной. Пак никогда не видел в особях мужского пола объект вожделения или же хоть какого-то сексуального интереса. Поэтому ситуация с Кенсу казалась ему какой-то дикой, словно не очень хороший сон. От которого хотелось избавиться, как от секундного наваждения. И если бы Кенсу сам не изъявил желание просто на некоторое время остаться совершенно одному, дабы все обдумать, то это сделал бы Чанель, ведь размышлять действительно было над чем. Была ли у него симпатия к Кенсу? Только на платоническом уровне — именно так Чанель все время отвечал на подобный вопрос самому себе. Никакого физического влечения или романтических помыслов. Разве дружбы мало? Мальчишке стоило бы оглянуться — вокруг так много всего прекрасного, но почему-то в его кругозор попал Чанель и все это «прекрасное» сосредоточилось лишь в одном сосуде с кровью, облепленным костями и мышцами. Можно ли сказать, что Чанель любил этого почему-то вдруг из взрослого трансформировавшегося обратно в ребенка Кенсу? Возможно. Та однотипная масть завистливых и корыстных друзей отошла на второй план с появлением Кенсу в жизни одинокого в толпе Чанеля, потому что в небольшом теле угрюмого подростка, если опровергнуть все физические законы, можно было увидеть намного больше, чем обыкновенного земного человека со всеми его земными проблемами и земными желаниями. Кенсу был другим. Для Чанеля Кенсу был не просто кусочком рая во время фотосъемки, но и отдушиной, человеком, как уютным уголком в этом лицемерном окружении. И Пак действительно был в растерянности, когда стал перед выбором: открыть, наконец, дверь в чужую квартиру или залезть обратно в машину, сжать руки на кожаном ободе руля, завести мотор и уехать, чтобы еще долгое время сидеть безвылазно в своем доме и смотреть на объектив камеры, в памяти которой так много выражений лица Кенсу, что это, черт возьми, было бы просто невыносимо.

Чанель решил пойти на милосердный и эгоистичный одновременно поступок: подождать Кенсу в его квартире, отворив входную дверь дубликатом ключей, который мальчишка выдал ему из искреннего доверия. Внутри было привычно тихо, словно в библиотеке, чисто и аккуратно. Каждая вещь в этом доме знала свое место, из-за чего Чанелю казалось, что, если он и поставит что-то не туда, этот предмет каким-то мистическим образом попадет обратно. Кенсу пришел совсем скоро, спустя буквально минут пятнадцать после того, как Чанель, наконец, уселся на диван в прихожей и начал просто ждать. Но когда дверь-таки отворилась, впустив за собой не только весеннюю прохладу, но и невысокого парнишку, которому от силы можно было дать лет шестнадцать, Чанель сразу же подорвался с нагретого места, вырастая необоримой громадной тенью над даже не удивившимся Кенсу. Тот спокойно поздоровался, щелкнул замком, одновременно сняв черные кроссовки. Мало ли что Чанель намеревался сказать прямиком в лицо Кенсу, потому что эти слова оказались ненужными, когда друг сделал резкий и неожиданный выпад в его сторону и уткнулся носом в грудь, обнимая и крепко сжимая руки в замок на чужой пояснице. «Он скучал», — сделал вывод Чанель, из-за чего тут же стало стыдно, что он, почти что тридцатилетний мужик, так долго приходил в себя, оставив еще наивного в своем нежном возрасте Кенсу в одиночестве. — Я тебя люблю, — послышался приглушенный, едва различимый голос куда-то в холодную кожу паковской косухи. «Боже, это чертовски сложно», — подумал Чанель, но, тем не менее, не посмел оттолкнуть Кенсу, только сильнее вжал в себя. Хмурил брови, но не позволял отстраниться, чтобы мальчишка ни в коем случае не заметил странного выражения лица и вновь не счел нужным исчезнуть из жизни Чанеля.

Когда Чанель впервые сам поцеловал Кенсу, мальчишка вздрогнул, но не отстранился. Это произошло на следующий день после душераздирающих объятий и признания. Губы Кенсу были очень-очень мягкими и большими, горячими и немного влажными. Чанель не решился целовать его по-взрослому, потому что ему это казалось каким-то совращением, посему тут же отстранился, едва заметно выдохнув от облегчения. Это оказалось не таким уж непосильным заданием, каким Пак его представлял. Но мужчина явно не рассчитывал на то, что в следующие секунды Кенсу сам потянется к нему, плотно обхватив локтями за шею и обратно примкнув к припухшим губам. Чанель от неожиданности вжался ладонями в чужие бока, обхватив пальцами мягкое тело сквозь простую тускло-голубую рубашку с длинным рукавом. Он едва успел запечатлеть в памяти тот момент, когда у Кенсу столько поразительных эмоций на лице, как тот вдруг провел теплым влажным кончиком языка по линии сжатых губ, словно приглашая. Кенсу целовался очень неумело, но быстро втягивался. А Чанель чувствовал себя даже не наставником, — просто человеком намного старше и опытнее. Конечно, Пак не пытался сделать что-то противозаконное с Кенсу, хотя тому уже почти два года как исполнилось восемнадцать, он просто целовался, позволяя себя крепко сжимать, чуть ли не душить, и вдыхать свой запах. — Тебе так нравится? — у Чанеля и самого сбилось дыхание после длинного поцелуя, что уж говорить о тяжело дышащем Кенсу. — Целоваться? — Кенсу так эмоционально спросил, что Пак невольно улыбнулся и потянулся к телефону, так как не взял с собой фотоаппарат. — Ага, — усмехнулся Чанель, делая быстрый снимок. Покрасневшие опухшие губы, маслянистый взгляд, небольшой румянец на обыкновенно бледных щеках и несколько капель пота, спрятавшихся в короткостриженых висках. Разве можно было где-то еще увидеть подобное выражение Кенсу? Как экспонат. — Можно?.. — Кенсу взглянул даже не в глаза Чанеля, только на опухшие и блестящие от слюны чужие губы. Чанель приблизился сам, сначала короткими поцелуями обрамив четкий контур чужих губ, а затем уже не так невинно впился в рот Кенсу, поранив о его зубы свою верхнюю губу. Немного больно, но шипящую боль подавил тихий смешок Кенсу и его язык, слизавший соленую специфическую на вкус кровь.

Чанель, только оставшись наедине с самим собой в собственной пустой квартире с этим холодным полом, покрытым бесчувственной серой плиткой; понял, что до по-ребячьи трясущихся колен боится потерять свое вдохновение. Хотя и прекрасно знал, что все в этом мире в любом случае — приходящее и уходящее. Пак взял в руки камеру, лениво повертел ее в ладонях, рассматривая маленькие потертости и царапины, стер небольшое пятно сухого чернозема, когда в очередной раз выбрался на окраину города и фотографировал заход солнца, лучи которого вечно путались в бесконечных сухих ветках деревьев. Затем просмотрел недавние снимки, остановившись на сосредоточенном лице Кенсу, когда летающая по комнате телесная занавесь касалась его обнаженной лодыжки, щекоча и вызывая улыбку на лице Чанеля. Объектив камеры помнил слишком многое, и иногда это пугало, потому что в голове воспоминания изнашиваются, словно мнущиеся углы фотографии, затираются, желтеют, но в памяти устройства они увековечиваются. Именно поэтому Чанелю иногда так трудно расставаться с прошлым. Кенсу — настоящее. Пока именно в нем, в небольшом теле, непропорциональном, сутулом, чернеют горизонты чего-то прекрасного. Чанель считал, что Кенсу вдохновляет его слишком сильно, чтобы сейчас с ним расставаться. И можно было бы назвать сложившуюся ситуацию самопожертвованием во имя корысти, собственной эгоистичной выгоды, но Чанель, к сожалению, слишком запутался сам в себе, чтобы критично судить.

Однажды вечером Чанель познакомился с одной художницей, совсем еще молоденькой студенткой, которая делала сухой набросок на планшете в то время как Чанель, пытаясь запечатлеть все вечерние огоньки центрального парка, наткнулся на аккуратненький профиль с тонким маленьким носом и лепестками небольших губ. Она была нежной, женственной и очень привлекательной. Перебывала как раз в том редком состоянии, когда творческая натура, сидящая глубоко внутри, выжимала все соки. Чанель сделал сначала один снимок, затем второй, улыбнулся и, внезапно хрустнув веткой под ногами, привлек к себе внимание со стороны девушки. Та улыбнулась в ответ. Пак много рассказал ей о себе за чашкой американо в небольшом, но уютном кафе в центре города, правда, некоторые компрометирующие детали опустив, дабы не спугнуть идеальный на тот момент вариант для следующих съемок. Затем предложил побыть моделью, дал номер телефона и загадочно ушел, назвав лишь свое имя. Он был слишком самонадеян, когда думал, что девушка ни за что не откажется от такого полезного опыта. Но все же оказался прав: она позвонила тем же вечером и согласилась, пока Чанель по пути домой обдумывал концепт съемки. Пак не думал молчать об этом, поэтому при встрече с Кенсу сразу же рассказал ему об очаровательном лице для нежнейшей фотосъемки, которое недавно совершенно случайно попалось на глаза. Кенсу тогда улыбнулся одним лишь уголком губ и повернулся спиной, продолжая заниматься своими делами. А Чанель был просто окрылен, как когда-то при первом знакомстве с Кенсу. Хотелось фотографировать много и бесцельно, набивая руку для кукольного лица. Ему в целом было все равно, кто и что чувствует. Главное — творчество. Ведь что может быть важнее, когда у тебя есть тяжелое тело, плотно пригвоздившее сознание к бренной земле? Разве можно быть в таких условиях свободным?

Чанель никогда не хотел терять Кенсу — это ценный кадр, удачно запечатленный маленький шедевр. Зачем выкидывать настолько захватывающие снимки? Поэтому, когда ревнивый мальчишка вдруг снова отдалился, Пак сделал невозможное лично для себя. Чанель вновь поцеловал Кенсу, даже не заметив, что увлекся процессом и оставил ему роль девушки, прижав к скрипящей кровати и слизав едва ощутимую соль с чужой шеи. Немного отрезвил Пака непроизвольный стон над головой — мужской и отчаянный. Внутри все похолодело. Разве он вообще способен на секс с парнем? Кенсу нескромно остановил Чанеля при попытке подняться с кровати и прийти в себя, закинув ноги на чужую поясницу и придавив к себе сильнее. Вжимая пахом. — Сделай это, — сипло прошептал он, и Пак в который раз был готов тут же схватить камеру из рюкзака, оставленного в прихожей, и поймать редкий момент. — Хорошо, — растерянно произнес Чанель, хотя понятия не имел, что ему вообще нужно было делать. Из открытого настежь окна опять доносились крики детей, разговоры, звуки ремонта в соседнем дворе, постукивания мяча об асфальт. Чанель тяжело дышал — это его не отвлекало. Кенсу под ним был каким-то очаровательным чисто с эстетической точки зрения. Разморенным, румяным, с блестящими умоляющими глазами. Чанель всего пару секунд не сводил с Кенсу взгляда, терся своим пахом о его, касался своим влажным лбом чужого. Он возбуждался, но медленно, потому что не видел в Кенсу ничего кроме объекта для съемки, для чарующих и загадочных снимков. Паку с трудом удалось забыть об этом, прикрыв глаза и сосредоточившись только на физических ощущениях. Как хорошо, что Кенсу не понимал. Или делал вид, что не понимал, не пытаясь залезть в чужую душу, потому что все равно предстал бы перед дворцовыми коваными вратами.

Чанель решил сделать концепт для Сучжон (а именно так представилась та студентка) не нежным и цветочным, коим задумал его сперва. А темным и дерзким. Страстным. В итоге, все пришло к тому, что Чанель просто добавил Кенсу. Сучжон была высокой, тощей, с длинными красивыми ногами. А Кенсу был немного ниже нее, но добавил кусочек личного чанелевского шедевра на снимки. Он лежал на чернеющем, уходящем под угрожающую тень ледяном полу, а девушка, перекинув ногу через его бедро, вжималась в твердую поверхность пола острым коленом в опасной близости к паху Кенсу. Чанель сделал это мгновение вечным, щелкая затвором и мечтательно рассматривая собственноручные снимки. Как две куклы. На шарнирах. Фотографии действительно получились отличными. Сучжон смущенно улыбнулась, прикрыв маленькой ладошкой милый рот, а Кенсу даже не посмотрел на снимки, только скосил острый как лезвие взгляд на болтавшего с девушкой Чанеля.

Говорят, ревность — это глупость, самое критическое чувство человека, апогей эгоизма и себялюбия. Это жадность, терпкая острая обида, сгущающийся туман перед глазами. Дремлющий зверь, которого можно разбудить даже в самом хладнокровном человеке. И Кенсу то ли относился к этому самому разряду холодных людей, то ли был горячее самых эксцентричных; но ревность в нем можно было заметить за версту. Обычно он скрывал ее за напряжённой улыбкой: именно в растянутых уголках губ можно найти всю ту эфемерную гниль, — Кенсу ведь редко улыбался. Но когда дело все же доходило до этого, Чанель совершенно точно знал, где искренность, а где обжигающая глотку ложь, потому что мальчишка не умел не бросаться из крайности в крайность: либо от чистого сердца, либо с ненавистью. Прямо сейчас Кенсу ревновал. Чанель мог наблюдать подрагивающую не сползающую улыбку на чужом лице, отведенный взгляд и внезапно активные руки, которые мальчишка выкручивал, думая, что этого никто не заметит. Только вот Чанель хоть и прикидывался дурачком, но видел много дальше других. Кенсу сидел напротив Чанеля и смеющейся Сучжон, жевал вместе с салатом обиду, проглатывал ее, но не сводил взгляда с запоминающейся обаятельной улыбки Пака, мимических морщинок, собравшихся у глаз и в уголках губ, и такого знакомого блеска в глазах. Конечно, мальчишка не демонстрировал своего разочарования от встречи, но Пак ментально ощущал угрожающие посылы родственной души, поэтому неловко замолкнул и уронил былой блестящий взгляд в собственную полупустую тарелку с размазанным соусом для телятины на гриле.

Прошла буквально неделя после той встречи на троих в кафе. Кенсу немного отдалился от Чанеля, тот сделал в свою очередь ровно то же. Они мало общались, потому что в жизни Пака появился новый кусочек вдохновения, а Кенсу и не горел желанием за что-то бороться, потому что всегда отличался некоторой пассивностью в человеческих отношениях. Но Чанель ни в коем случае не забывал о спрятанном в бледном теле уюте, которое однажды вечером все же пригодилось. Пак отворил дверь чужой квартиры собственным ключом, она поддалась, впустив в квартиру. Тут опять было тихо: кроме шума с улицы, ничего не нарушало привычной гармонии жилья Кенсу. Ровно до тех пор, пока мужчина не переступил порог кухни, где скворчало на сковороде мясо и негромко работала вытяжка. Чанель с удовольствием вдохнул аппетитный запах еды Кенсу, которая полюбилась бы каждому, ведь мальчишке действительно нравилось готовить как никому другому. Пак, сев за небольшой круглый стол и подперев щеку ладонью, наблюдал за мечущимся у плиты Кенсу. Прошли минуты, кажется, даже слишком много минут, и Чанель все же удовлетворенно замер, когда к нему обернулись и кивком головы поздоровались. Почему-то Кенсу никогда не пугался внезапных появлений Чанеля, но и не показывал своей радости, кроме того случая с объятиями и признанием прямиком в коридоре. Чанель был неголоден, поэтому вежливо отказался от еды, лишь плюхнулся на аккуратно застеленную кровать, наблюдая за махинациями Кенсу. Тот достал из шкафа чистую одежду, взял полотенце и ушел в ванную. Пак вздохнул: уютно. Он бы хотел в своей дорогущей, но холодной квартире ровно такой же уют, как и в доме Кенсу или как в самом Кенсу. Все зависит от местоположения и мебели или все же от того, какой у человека темперамент? Чанель не успел прийти к ответу, потому что десять минут спустя зашел свеженький Кенсу, достал с полки книгу и лег рядом с Чанелем, прижавшись к нему горячим боком из-за узости кровати. Паку все еще было не по себе. Возможно, если бы они с Кенсу не целовались и не занимались до этого петтингом, то Чанель бы отреагировал на его прикосновения не таким образом. Но случилось то, что случилось, — значит, так нужно было. С Кенсу время тянулось вовсе не медленно, даже с учетом того, что он не обращал на Пака никакого внимания. Почему-то все казалось само собой разумеющимся. Чанель много думал, когда был рядом с Кенсу, потому что Сучжон была не из тихих и рядом с ней не удавалось поразмышлять о насущном. Еще Чанель заметил, что все чаще начал их сравнивать, хотя еще несколько недель назад и не думал равнять кого-то Кенсу, тем более такого простодушного человека, как Сучжон. Ведь в этом мальчишке все было намного глубже, но, кажется, Чанель уже давно бороздил просторы дна. Там было темно и страшно, ничего не видно и хотелось поскорее вынырнуть на поверхность: так было бы комфортней. Только вот что-то держало. Наверное, сам Кенсу? Или это Чанель из интереса двигался дальше? Пак выхватил толстую книгу из ослабленных пальцев Кенсу, пока тот недоуменно сводил брови на переносице и кидал на Чанеля колючий взгляд, мол, как смеешь отрывать от святого. Мальчишка пахнул мужским шампунем с резким запахом, чистой одеждой и совсем немного собой. Чанель неглубоко вдохнул подходящий его обонянию аромат и захлопнул книгу прямо перед ровным носом друга. Кенсу был каким-то отдалившимся и задумчивым, поэтому Чанель ревновал его даже к главным героям повести. — Мы давно не виделись, — произнес Чанель, положив книгу на тумбочку рядом с кроватью. Кенсу молчал, скрестив руки на груди, и все еще не произносил ни слова. Пак догадался, что мальчишка по-детски дулся, даже если и умело это скрывал, однако не лез с оправданиями, потому что вряд ли сработало бы. — Мне кажется, это из-за тебя, — кинул Кенсу. — Ты виноват. — Много работы… — попытался соврать Пак. — Много Сочжэ. — Сучжон. — Неважно, — отмахнулся Кенсу, кинув взгляд на Чанеля, поднявшегося с кровати и севшего к нему спиной. — Ладно, забудь. Все равно это должно было рано или поздно произойти. Чанель удивился, повернувшись обратно к Кенсу, пока тот следовал примеру Пака, вставая с нагретого места. — Что именно? — как-то растерянно, но по большей мере заинтересованно проговорил Чанель. — Ты обижаешься? — Не-а, — пожал хилыми плечами мальчишка. «Врет», — думал Чанель. Паку было неприятно, что Кенсу впервые повернулся к нему спиной. Это был не очень удачный ракурс для фотосъемки. Нужно хотя бы чуточку вбок. Ну же. Чанель не выдержал и подорвался с кровати, обходя ее и садясь на колени перед свесившим ноги к полу Кенсу. Тот сжал ладонями однотонное покрывало, но смотрел так спокойно, что на мгновение показался Чанелю безразличным. Пак поддался вперед, достав из-за пазухи тяжелое оружие — влюбленность Кенсу. Черт, как подло-то. Губы Кенсу были безвкусными: не было ни липкого девчачьего блеска, к которому привык Чанель, ни косметического аромата какого-то крема для лица. Пак теперь с абсолютной точностью был способен отличить поцелуй с парнем от поцелуя с девушкой. Самое главное — это отсутствие самолюбия и желания понравиться, даже если дело доходило до такого занятия, как поцелуи. Кенсу был совсем другим, ему не хотелось скрыть все недостатки на лице, ровно, как и не хотелось поразить особенным фруктовым ароматом. И Чанель понимал, что если кому-то это и подходило, то точно не ему. Он привык к другому, привык к женщинам: вкусным, сексуальным и хрупким. С их предательским желанием быть идеальной и красивой в глазах партнера, с их кошачьим обаянием, грацией и утонченностью. Разве можно было променять все это на хоть и аккуратненького, но парня? Чанель был уверен, что нет, но если происходящее не вызывало омерзения или отторжения, можно было хотя бы попытаться? Попытаться оставить Кенсу рядом? Кенсу ответил на поцелуй сначала нехотя, словно его вынуждали, но потом вдруг примкнул к Чанелю с такой силой, словно после длительного расставания, и прикрыл глаза, рефлекторно ухватившись за чужие широкие плечи. Пак ощущал себя опорой Кенсу, причем единственной. То, насколько отчаянны и трепетны были прикосновения мальчишки, насколько сильна была его страсть под этой холодной, словно высеченной из камня маской. Чанель терялся. Этот вечный выбор, метания… как его вообще угораздило совершить такой эгоистичный поступок, искусно поманив Кенсу пальцем? Почему только сейчас все казалось слишком неправильным, будто бы Чанель не должен был находиться здесь, целовать Кенсу и позволять ему сходить с ума еще больше? Из-за внезапного наваждения Пак довольно резко отстранился, расцепив крепко сжавшиеся на его плечах ладони. Кенсу уткнулся лбом в изгиб шеи Чанеля, и тот ощутил тяжелое горячее дыхание где-то чуть ниже яремной впадины. — Уходи, — Кенсу пришел в норму почти сразу, отпустив мужчину и отстранившись от него. — Хватит уже лгать. Вот черт!.. Чанель с раздраженным выдохом отвел взгляд в стену. Оказывается, с мужчинами еще тяжелее, чем с женщинами. Хотя, как бы отреагировала девушка в данной ситуации? Наверное, слепо бы доверилась. А Кенсу коим-то образом просек. Или просто позволял до этого времени успешно себя обманывать, — Чанель не знал. Пак встал на ноги, затем просто ходил по комнате взад-вперед, пока Кенсу сидел на одном месте и не предпринимал каких-либо попыток уйти самому или выгнать Чанеля. Но длилось это недолго, потому что Чанель все же решил для себя, что людей гораздо легче потерять, чем вернуть, поэтому и подошел к Кенсу обратно, хватая того за талию, резко поднес вверх, к собственным губам. Мальчишка от неожиданности вцепился за футболку Пака, словно специально сильно впившись ногтями, и ответил на поцелуй так же рвано и безысходно. Потому что сейчас — это действительно был тупик, выхода не было. Чанель свернул однажды не туда, а теперь предстал впритык с возросшей до бесконечности непробиваемой бетонной стеной. Финиш. Чанель привык всегда быть настойчивым, даже если девушка попадалась с характером, поэтому возникшую ситуацию с Кенсу держал полностью в своих руках. Он вел его, направлял, на корню прекращая любые попытки взять все под свой контроль, хотя, как таковых Кенсу и не предпринимал особо. Наверное, ему просто достаточно того, что Чанель сейчас был с ним, и на просьбу уйти ответил поцелуями-укусами, после которых обычно пекут и саднят губы. Чанель не заметил, когда, увлекшись, больно вжал Кенсу в двери шкафа с небольшими выпуклостями на деревянной поверхности. Тот неловко стонал в чужие губы, в отместку сжимая руки Чанеля до несильной боли. Пак понимал, что если бы Кенсу был с ним одного телосложения и приблизительного роста, то руководить ситуацией было бы намного тяжелее. Но так как мальчишка еще действительно был мальчишкой, — мелким и небольшим, то это даже на руку. Чанелю это нравилось, потому что маленькие девушки тоже всегда вызывали странное желание обладать и защищать одновременно. Это гармонично, так и надо. Поэтому единственное, что между Чанелем и Кенсу было естественным — это эстетическая правильность форм, они прекрасно дополняли друг друга при телесном контакте. Все остальное было неестественным, странным и действительно способным заставить растеряться. Чанель опять причиняет боль, даже не понимая с какой целью это делает. Кусает Кенсу, сдавливает, будто вымещает всю ту безнадежность, застрявшую поперек глотки. Наверное, на бледной, едва ли не меловой коже потом останутся синяки, и Пак вряд ли сможет не жалеть о случившемся. Но, тем не менее, он пошел до конца, даже позволил снять с себя футболку и расстегнуть, звеня пряжкой, ремень. Кенсу оказался активным из-за возбуждения, в то время как Чанель просто выжимал из мальчишки все соки. Это странно, но тандем почти что оказался идеальным. Когда Пак причинял боль, ее терпели; когда входил в ступор, в отместку ему Кенсу действовал. Чанель должен был снять с Кенсу хоть что-то? Хотя бы какую-то тряпку, несмотря на то, что на парне их и так было не слишком много: футболка и хлопковые штаны. И когда руки все же дошли до задравшихся краев футболки, то лишь коснулись мгновенно покрывшейся мурашками обнаженной кожи. Руки заледенели, а Чанель вновь мысленно пихнул себя, вынуждая хотя бы шевельнуть пальцем. Кенсу все же взял все в свои руки. С сомнительной уверенностью он сам снял с себя футболку и бросил ее на пол, куда-то к подножью кровати; немного подтолкнул Чанеля назад и припал мокрыми губами к скуле. Чанель наблюдал в его глазах забвение, какое-то невероятное удовольствие от происходящего, кайф. Интересно, подобное действительно можно было испытывать от секса с парнем? Паку было не по себе, но он-таки толкнул мальчишку к кровати и с силой швырнул того на темное покрывало. Сел у его разведенных ног, как делал это с девушками, расстегнул несколько пуговиц на собственных джинсах. Конечно, это было достаточно сложно и непривычно — видеть перед собой распластанное тело с плоской грудью, без тонкой талии и красивым утонченным животиком, но Пак старался не зацикливаться на этом. Он лишь вновь поцеловал Кенсу, сжав его волосы на затылке и оттянув их назад, словно только мальчишка был виноват во всем происходящем. И когда Кенсу внезапно коснулся кожи низа живота Чанеля, повел пальцем по дорожке из темных волос вниз, за резинку темно-серых боксеров, тронул чужой пах; Пак просто глубоко вдохнул. Черт возьми. Чанель напряженно наблюдал за чужой рукой, исчезнувшей за тканью нижнего белья, и желание остановиться вот на этом самом моменте вдруг отдалось в голове глухой пульсацией. Только вот не позволяла мысль, что он зашел уже слишком далеко, чтобы останавливаться. Чтобы что-то, черт, терять. Чанель выдохнул на медленные массирующие движения, тычась носом в изгиб шеи Кенсу. Он возбудился, но все время преследовавшая мысль, что на месте мальчишки под Паком должна была быть какая-нибудь миленькая девушка, сильно отвлекала. И пока Кенсу был подозрительно активен, Чанель просто всматривался во влажное пунцовое лицо Кенсу, вдыхая мужской аромат тела и концентрируясь на ощущениях снизу. Кенсу давно вспотел: в его растрепанном недлинном ворохе волос виднелся пот, а и без того темные локоны налились еще большей чернотой. Лоб был влажным, в висках запутались мелкие капли пота. Он дышал так тяжело, словно Пак прижал его к кровати слишком сильно, сдавив легкие. И Чанель даже сейчас думал, что выиграл бы миллион долларов в каком-нибудь международном конкурсе за такой чувствительный кадр. Кенсу всего одной рукой притянул Чанеля к себе за шею, будто почувствовав, что тому сложно привыкнуть к парню в постели. А затем прошептал тихое «подожди», вытянувшись из-под Чанеля к прикроватной тумбе, словно сонный кот, и выудив из нее небольшой черный тюбик смазки. — Я делал это раньше, поэтому будет легче. — Делал что? — сипло спросил Пак, на самом деле, сразу поняв, — тут нельзя, черт возьми, не догадаться, о чем говорил Кенсу, ведь сам делал это не раз, но с девушками. Чанель наблюдал за тем, как мальчишка выдавливал на собственные пальцы прозрачный гель. — У меня не было парня, но я… черт, просто поцелуй меня, — потребовал Кенсу, жмурясь. И когда рука мальчишки нырнула куда-то вниз, между их влажных тел, Чанель выполнил просьбу без колебаний, потому что уже привык целовать эти мягкие губы. Кенсу чему-то сперва морщился, словно ему было больно, а потом блаженно прикрывал глаза, второй рукой заставив Пака прижаться к себе поближе как можно ближе и ни в коем случае не отстраняться. Они целовались очень долго, так, что даже у привыкшего Чанеля начали щипать губы. Кенсу сначала переводил тяжелое дыхание, затем просто отвлекал Чанеля поцелуями в шею, ключицу, плечо. — Хватит, — отстранился Чанель. — Поворачивайся. На лице Кенсу читалось непринужденное согласие: мальчишка последовал приказу, ложась на кровать животом, пока Чанель резко не приподнял его таз и не прижался чем-то твердым и горячим к ложбинке ягодиц. — Моя бывшая любила это, — пояснил Чанель. — Без презерватива. — Да, — сглотнул Кенсу.

Луна была полной, а облачности не наблюдалось от слова вообще — это была светлая ночь. Не нужно было даже включать светильник, чтобы увидеть влажные от слез щеки Кенсу и его красные искусанные губы. Чанель прислушался: из открытого окна доносился приглушенный шум автострады, зато больше не слышалось никаких надоедливых разговоров и детских криков. Этой ночью было прохладно, и Чанель ежился, рассматривая блестящие точки звезд сквозь полупрозрачную ткань занавесей. Кенсу рядом не шевелился, только тихо дышал, обжигая паковское плечо равномерным дыханием. Они оба не спали, потому что из-за бесконечного вороха мыслей было трудно успокоиться. То, что произошло — Пак считал это ошибкой. Точнее, промахом в расчетах, почти что математических. Он сумел переступить через себя физически, но духовно стоял все на том же месте, с которого когда-то захотел сдвинуться. Принять и Кенсу, и его чувства, не учитывая собственных потребностей и каплю жалости к самому себе было невозможным. Это страшно и ненадежно, ведь даже попробовав, Пак все равно сорвется когда-нибудь к чертовой матери, и все — финиш. Чанель уверен на все сто, что-таки свернул не туда, когда выбирал меньшее из двух зол, потому что в таких случаях все нужно было рубить на корню. Иначе было бы только больнее в разы. Пак обернулся в сторону Кенсу, все еще влажного и покрасневшего: мальчишке было чертовски больно. Настолько, что Чанель полностью уверен, что Кенсу не получил ни единой крупинки удовольствия от секса, потому что Пак, по-видимому, не особо стремился его доставить. Это было одной причиной, по которой можно было сделать радикальные выводы. — Не смотри так, — Кенсу чуть улыбнулся, будто делал это не осознанно, а из-за дрогнувших мышц лица. — Как себя чувствуешь? — поинтересовался Чанель. Мальчишка вновь улыбнулся, но уже с крупицей легкой иронии. — Давай спать?

Сучжон была легкой, как перо, позволяла увидеть себя со всех сторон и явно не страдала глубоко внутри сидящими комплексами. Ее можно было читать, как раскрытую книгу, скользя глазами по четко очерченным буквам, предложениям, абзацам. В этом была виновата прямолинейность, воспринимаемая ею как главное достоинство, однако только эта черта лишала Сучжон женской загадки. С ней можно было посмеяться, дать волю позитивным эмоциям, но не во что было направить свое душевное состояние — она не понимала. Не было того специфического и глубокого типа мышления, как у Кенсу. Но она была невероятно привлекательной. Чанель слишком часто отдергивал себя, когда засматривался на плавные девичьи изгибы, нежность и мягкость упругой кожи, линии узкой спины и длинные смуглые ноги. Эстетика и страсть — вот, что притягивало Чанеля толстым канатом с крепким морским узлом. Удовольствие. Телесный контакт. — Ты мне нравишься. У Сучжон был пьяный голос и до абсурдности глупый взгляд, которым она облизывала Чанеля, давая понять раз и навсегда: самоуверенные женщины всегда коварны. — Это впервые, когда я признаюсь парню. Мужчинам приятно знать, что они в чем-то первые, особенно у тех женщин, которые им нравятся. Девушка улыбнулась, подняв завуалированный хитрый взгляд на Пака. Тот не ощущал обреченности, как после признания Кенсу; тяжести, груза на плечах, чего-то тяжелого, что придавило легкие. Ощущал только незатейливую легкость, мед, растекающийся по сердцу, теплоту. Хотя все это было таким знакомым наваждением, мгновением, которое рассеется и не оставит следа. Как и все предыдущие, Сучжон была просто одной из.

Сучжон пригласила Чанеля в поездку с палатками и прочим. Просто природа. Пак сказал, что подумает, хотя глубоко в себе уже давно согласился на это необдуманное путешествие. Хотелось просто уехать. Предоставить несколько дней для творчества, дать волю всему, что накопилось: от негатива до чего-то положительного, встречающегося крайне редко среди всей этой черни. Да, хотелось уйти от проблем. Взять тайм аут. И просто еще раз понять, что делать дальше, ведь Чанель попросту не мог больше ни о чем думать, как не о Кенсу. Доверчивые глаза мальчишки все время маячили в сознании, и это было невыносимо. Хотелось оторвать, жестко выдрать с мясом и выкинуть. Чанель думал, что он предатель, когда согласился-таки на поездку и ответил на поцелуй Сучжон. Но все же собственное эго всегда было и будет дороже любого другого, поэтому Пак заверил себя, что не сделал ничего плохого.

— Ты едешь сам? Кенсу протирал несуществующую пыль на полках специальной перьевой щеткой, пока Чанель находился в абсолютном ступоре и усердно глотал рвущееся наружу «с Сучжон». Он понимал, что Кенсу будет ревновать, хотя постарается не показывать этого; улыбка пропадет с его лица, и Паку определенно точно захочется отрезать себе язык. — Не достаешь, — вместо ответа, проговорил Чанель, вставая с края кровати и подходя к тянущемуся к верхней полке Кенсу. — Давай я. — Достаю, не мешай, — ответил мальчишка и забавно дернулся в сторону, дабы щетка не попала в руки Чанеля. Пак усмехнулся и таки отошел. Обернулся в сторону кровати со вновь раздувающейся из-за сквозняка занавеси. Только сегодня не было ни солнца, ни привычной майской жары. Лазурь заволокло мрачное полотно серой свинцовой массы, поэтому вместо тепла была освежающая летняя прохлада. — Я еду с Сучжон, — Чанель прикрыл глаза и сжал губы. — Но это только на несколько дней и всего лишь для съемки. Пак маячил глазами по всему, что было в комнате, и когда услышал подозрительно облегченное «окей», расслабился и сам. Кенсу был мягким сегодня, не кололся бесконечными иглами, словно еж, поэтому и рельефное песочное дно казалось озаренным солнечным светом, лучи которого путались среди коралловых рифов. Пак незаметно выдохнул.

Чанель не жалел, что все-таки решился выехать из душного города. Горные массивы впечатляли. А ядерно-зеленая трава под ногами так и просилась попасть в объектив. Днем тут было много солнца и мало сгустков облака, но все же присутствовала легкая прохлада, напоминающая ползающий по лодыжкам холодок в спальне Кенсу. Чанель без особых усердий фотографировал далекий и непостижимый горный хребет, из-за переполняющих эмоций делая много одинаковых и ненужных снимков. Тут было достаточно низкое давление, да и климат был совсем другим, поэтому Чанель сперва чувствовал себя не очень хорошо, но, превозмогая вялое состояние, пытался как можно дольше поработать. Сучжон сопутствовала. Девушка как обычно была немного болтливой, поэтому смех разносится часто и неудержимым потоком. Чанелю это одновременно и нравилось, и надоедало. — Как Кенсу? Я давно его не видела, да и ты совсем не говоришь о нем в последнее время, — спросила тогда девушка. И Чанель сначала задумался над ответом, а затем ответил примитивное «нормально» и попытался этим воспрепятствовать дальнейшему развитию темы. Сучжон больше не задавала компрометирующих вопросов, но смотрела с нескрываемым подозрением, будто о чем-то догадывалась, что, в общем-то, было маловероятным.

Когда Чанель занял место у окна в самолете, недавний вопрос художницы всплыл на поверхность и заставил первые пятнадцать минут полета думать только о нем. Как Кенсу? Чанель думал, что, наверное, как обычно: работает, читает, пробует новые рецепты. Его жизнь хоть и была однообразной, но настолько стабильной и уютной, что Пак даже не считал это недостатком — вечно находиться на одном месте. Но что, если это лишь иллюзия, и Кенсу на самом деле был чем-то озабочен. Что если то простое «окей», которое в принципе и не свойственно мальчишке, на самом деле имело какой-то отрицательный подтекст? Чанелю мало верилось в подобное. А в голове все чаще стал всплывать вопрос: что делать дальше? Бросить в овраг слишком внезапно — страшно и жестоко. Подойти к ситуации медленно и ненавязчиво — еще больнее, ведь время-то идет. Чанель был не убийцей и не палачом, но сейчас чувствовал в себе задатки и того, и того. Он не хотел продолжать все это неестественное безобразие, но и не мог покончить: любовь к Кенсу была чем-то в пределах очерченных границ, как к другу, возможно, брату. Но не как ко второй половинке. Пак если и пытался вызвать в себе эти чувства (а, может, и нет), то все равно натыкался на жесткое «нет» в своем подсознании. Нет, вот просто нет. И хоть двадцатиметровая волна, буря, ураган, шторм — все останется внутри него, как было. Предпочтений не изменить, мысленно отгораживаясь от всего этого, ведь изначально в Чанеле всегда были сплошные отрицания.

Самолет шел на посадку ранним утром — было около пяти утра. Чанель и глаза не сомкнул: сложно спать, когда тебя что-то мучит. Только придя домой, он расслабился и ощутил долгожданный комфорт. Болело все, включая позвоночник, который от однообразного положения после сильной нагрузки скалолазания, теперь едва ли не скрипел при каждом движении. Чемоданы были не разобраны. В холодильнике не было и намека на свежую домашнюю пищу. Чанелю хотелось поныть, как маленькому разбалованному мальчику, коим внутри он и являлся, но, к сожалению, даже этого не сделать — просто некому. Кроме Кенсу. И Пак в который раз понял, что при всей своей общительности, огромном количестве знакомых и друзей, все-таки одинок в этой снующей толпе и пустой холодной квартире в своем-то возрасте. Да, тридцать лет — это, увы, уже возраст. Чанель прекрасно понимал, что для времени нет кнопки стоп, и крикнуть очередной минуте вдогонку, мол, эй, стой, я тут еще не понял кое-что для себя, ты можешь подождать; просто не получится: время — самое бездушное из всех бездушностей. Поэтому, когда Чанель застыл пальцем у имени «Кенсу» в телефонной книжке сотового, то сперва обдумал свои будущие действия несколько раз. Если Паку было не до улыбок, то, наверное, Сучжон была не к месту? А если хотелось излить душу, — Кенсу был отличным вариантом? Но когда Чанель все-таки нажал кнопку вызова, терпеливо ожидая, то наткнулся на короткие гудки после длинных, потому что Кенсу не ответил. Кенсу, который всегда выслушивал, черт возьми, не ответил. И то ли из-за душевного неравновесия, какой-то сверхчувствительности и раздражительности, но Пак поддался наплыву, наваждению и затаил небольшую обиду. Наверное, потому что Кенсу так и не перезвонил?

Звонка от мальчишки не было ни тем вечером, ни следующим днем, ни даже через два дня. Чанель не был в панике, хотя это было так непривычно — жить без кусочка Кенсу. У него ведь была Сучжон, которая вытаскивала мужчину на вечеринки, вливала в него алкоголь, и, наверное, стала-таки достойной заменой. Пак был ей благодарен за это, хотя и остался неблагодарным по отношению к Кенсу. Даже особо не замечая этого. Чанель несколько раз проезжал мимо района Кенсу, видел дом мальчишки все с тем же открытым окном и парящей телесной занавесью. Но времени заехать никак не хватало, хотя интерес и бил ключом — в чем Чанель провинился, если все было… нормально? Потому что уехал с Сучжон? Однажды Пак не смог-таки перебороть желание все разузнать. Мужчина припарковал машину у детской площадки во дворе, расправил плечи и проскользнул мимо гуляющих мамочек в подъезд. Все оставалось на своих местах. Даже косая табличка номера соседней квартиры не выровнялась со временем. Только вот кое-что все же переменилось. Ключ никак не пролезал в замочную скважину. Чанель сначала подумал, что бредит, ведь ключ от квартиры Кенсу он не спутает ни с чем другим; а потом просто впал в ступор. Причем сильнейший. Терпкое недоумение, попытки понять, что происходит; сердце, опущенное куда-то в желудок. Все смешалось, переливаясь серыми, словно на снимках, кадрами. Это определенно был сон. Точно. Нужно себя только ущипнуть. И как часто такое бывает: когда антипатия к сложившейся ситуации заставляет думать, что реальность — кошмар или того хуже, иллюзия? Чанель вновь набрал Кенсу, но услышал вместо длинных гудков приятный голос автоответчика, который очень мило сообщил, что набранного Паком номера не существует. Кенсу не мог вот так просто все бросить даже только потому, что тот уют и стабильность, что был у мальчишки, — пожалуй, единственная опора. Работа в магазинчике за углом, домашняя обжитая квартирка, стопка рецептов на специально отведенной тумбе, зачитанные до дыр книги с кучей разноцветных закладок и подчеркиваний. Чанель, в конце концов. Все это — не то, от чего можно было избавиться за жалкие пару дней. Нельзя было просто решиться, оторвав и выбросив. Да и по Кенсу не было видно, что он озабочен чем-то грандиозным. Наполеоновских планов мальчишка явно не строил, пока Чанель, ни о чем не догадываясь, бродил в другой стране с камерой в руках. Или все же чужая душа — потемки? Хмурые дебри с тернистыми смеющимися деревьями и ползающими агрессивными аспидами. Жаль, что эти самые дебри завлекают как переливчатая чешуя мамбы, но не предупреждают острого оскала за шиворотом и яда в беззащитную шею. Кенсу много в себе скрывал, молчанием отвечая на вопросы Чанеля. Мальчишка не виноват, нет, но слишком уж страшно, когда человек внутри себя прячет гораздо больше, чем позволяет увидеть. И если раньше Чанель думал, что хоть понемногу, но считывал буквы, то сейчас мужчина даже не улавливает ни темы, ни смысла, ни идеи. Каков же может быть художественный анализ, если книга с характерным хлопком захлопнулась прямо перед лицом, обдав запахом пожелтевших страниц?..