Отравляющий флер замедленного действия

      Когда Граф зовет на чаепитие, все остальные дела добровольно-принудительно становятся неважными. Разве у куклы есть выбор, когда ее владелец хочет поиграть с ней?       Надо сказать, что Мадарао не любит ни чай, ни сладкое – когда ты сирота, особого выбора в еде нет, но жизнь при Церкви и жесткие тренировки в Центре учат питаться едой исключительно полезной, пресекая появляющиеся предпочтения на корню. Потому он берет чашку за тонкую маленькую ручку и давится ее содержимым вместе со сладостями, что стоят на столике – каждый раз угощения разные, иногда не знакомые, доставленные со всех концов света. Съедает он лишь чуть-чуть и ограничивается одной чашечкой – для того, чтобы составить компанию Графу, большего и не надо.       Эти чаепития воспринимаются такой же издевательской мучительной насмешкой, как пытки и опыты со стороны других Ноев – вначале кажется странным, что сломанные и оторванные конечности и задания по убийству бывших соратников ставятся наравне с чашкой горячего напитка и сладкими закусками. Со временем они начинают восприниматься даже хуже, ведь когда тебя режут и отправляют на миссию, когда приказывают, ты подчиняешься против воли, ибо половина клеток внутри тебя – это творения Тысячелетнего. Ты физически ощущаешь потребность исполнить приказ, потому что неподчинение невозможно. Однако всем детям хочется, чтоб их игрушки были живыми. Так и Адам приглашает за стол, не воздействуя на Темную Материю внутри него. Маленькая иллюзия выбора, которого, конечно же, нет, но которая издевательски щекочет нервы, наводя на мысли: «Это твой выбор». «Ты сам согласился». «Даже не подумал отказаться». И от этого только хуже.       Все чаще и чаще Мадарао разрешают контролировать свои действия самостоятельно, но опять же без возможности выбора. Осознание, что он больше не волен принимать самостоятельных решений, живет в нем с момента согласия на проект «Третий экзорцист», и оно лишь усиливается после событий, когда чужая ненависть к Черному ордену вскружила голову, ослепляя и оглушая, будто была собственной. - Может, сегодня выпьем кофе?       Мадарао не понимает, что вопрос обращен к нему, пока Адам не повторяет его. Граф на самом деле интересуется его мнением. Но даже осознав, что чай в этот раз можно заменить кофе, он отвечает не сразу. - Как пожелаете.       И это первые слова, которые Мадарао произносит за все дни их совместного времяпрепровождение тет-а-тет.       Новый вопрос Тысячелетний задает спустя минуту, безразлично смотря на только-только принесенные чайные чашки и небольшой чайник. - Что тебе привычнее?       Мадарао глядит на Тысячелетнего точно также, как тот смотрит на принесенный поднос. Неужели новый каприз для разнообразия этой скучной игры? - Кофе.       Граф радостно отдает приказ принести им другой напиток.       С этого момента их встречи становятся все страннее и страннее. Они всегда сидят в тишине – Мадарао неразговорчив по собственной натуре и к тому же при всем желании не может представить ситуацию, в которой он заводит беседу с Тысячелетним Графом, а Адаму собеседник и не нужен. Ему нужна лишь компания за столиком, которая будет более живой, нежели его механические Акума. Мадарао сам не замечает, как такое время становится для него из сюрреалистично-напряженного спокойным и… почти что уютным. Словно, пока они делят один напиток на двоих, время застывает (однако в Ковчеге время всегда ощущалось замерзшим), позволяя оградиться от происходящего хоть на чуть-чуть. Иногда кажется, что именно это и нужно Адаму – оградиться и забыться, потому-то во время встреч их и не смели беспокоить ни Акума (кроме момента, когда приносили им поднос), ни сами Нои. Догадка внезапная, но, когда Граф предстает перед Вороном в своем настоящем облике, кажется реальной до безобразия.       Мадарао пьет кофе крепкий, не добавляя сахара – зачем, если на столе сладкого хватит едва ли не на целую кофейню? Адам пьет без сахара, но добавляет молоко. Хотя на вкус Ворона Граф пьет скорее молоко с кофе, чем наоборот – нередко Тысячелетний забывается, переливая через край, а потом с охами и ахами вытирает устроенное бедствие.       Все происходящее кажется странным. Ненормальным. По-человечески уютным, и от этого чувства хочется удавиться – и чаем, и кофе, и сладостями. Нарваться на наказание, после которого не выживет, попросить кого-нибудь из Воронов поглотить его, но ничего из этого не будет. Мадарао даже не уверен, что на самом деле хочет этого. Но необъяснимое легкое желание вновь оказаться за круглым столиком жжет сердце, совсем как напиток, который он выбирает для себя и Тысячелетнего, обжигающий ладони и язык.       Когда Граф зовет на чаепитие, все остальные дела добровольно-принудительно становятся неважными. Перспектива забыться в тишине с невесомым флером заботы кажется запретным плодом, который, вкусив однажды, хочется пробовать вновь и вновь. Мадарао надеется, что однажды подавится этим плодом, и тогда стыдливое ощущение предательства перестанет преследовать его второй тенью.