Неубиваемый

В накуренном баре от своего информатора я услышал только одно: – Если хочешь знать больше – ищи Иэясу. – Иэясу. Верде чиркнул зажигалкой, мелькнула искра возле колёсика, он поднёс огонёк к сигарете и сильно затянулся. На мужчине был белый халат, рукава которого он закатал, а воротник испачкал соусом от буррито. Рядом с ним стоял Тсунаёши в рваных джинсах и футболке, на которой было написано «I’M NOT A HUMAN». Он посмотрел на могилу, возле которой они стояли. На камне было высечено: «Савада Иэясу», две даты и скромное «Любящий муж и заботливый отец». Про себя Тсуна усмехнулся. Они забыли добавить «Создатель Вонголы» и «Великий мафиози». – Ага. Справа от Тсуны стоял Бьякуран, как обычно, во всём белом. В руках он держал маршмеллоу, одну он взял двумя пальцами и сжимал, очевидно, не собираясь её есть. – Он мёртв, – констатировал факт Джессо. Тсунаёши одарил его мрачным взглядом, в котором читалась ироническая благодарность. Сами бы они не догадались. – Это тупик. Дерьмо! Савада развернулся и пнул первое, что попалось под ногу – пустую банку из-под пива, которое вылакала какая-нибудь шпана. Она стукнулась о чужой мемориал, вороны на дереве проследили за ней взглядом, громко и насмешливо каркнув. – Всё так или иначе крутится вокруг Вонголы. Она – ниточка к Три-Ни-Сетте. Как кольца Маре и Пустышки, – резонно заметил Верде. – Это всё мусор, – бросил Тсуна. Он снял кольцо Вонголы с пальца и посмотрел на него с ненавистью. Хотел раздавить, сломать, бросить на могилу Первого и сказать, что он отказывается от всего этого, что ему всё осточертело, что мир ошибся в его кандидатуре. Но если бы это могло решить его проблемы.. – Что бы я ни делал, всё в пустую. – Не истери, – Верде последний раз затянулся и бросил сигарету под ноги. – Если бы мир нельзя было спасти, он бы не заставлял тебя это делать. Нет ничего рациональнее, чем Вселенная. – У Вселенной нет ни сердца, ни разума. – Тсунаёши, – позвал Бьякуран. Он смотрел на своё кольцо, которое треснуло посередине, камень Маре потускнел. Мужчина вглядывался в него, поднося руку всё ближе к глазам. Он видел в нём разрушение, падение цивилизаций, стихийные бедствия, обезумевших людей, смерть, смерть этого мира. И множества других миров, с которыми он был связан. Замок, который держал Бьякурана в безопасности от информации из других реальностей, развалился. И на него нахлынули все чувства, мысли и знания других Джессо из других Вселенных. Он внезапно рассмеялся. А вместе с этим у него потекли слёзы. И непонятно, оплакивал ли он смерти тысячей Вселенных или свой собственный рассудок, который рвался на части. – Время истекло. Аркобалено посмотрел на свою зелёную Пустышку, которая тоже дала трещину. Одновременно с этим он начал чувствовать, что его тело разрушается вместе с ней. Пока он ещё мог говорить, он обратился к Саваде: – Помни, что ты должен сделать. По моим подсчётам, возможность искажения реальности составляет шестьдесят процентов. Чем чаще ты умираешь, тем больше изменяется твой привычный мир. Остерегайся Вендиче, если они узнают, где ты.. Он внезапно затих, старался произнести ещё что-то, но не смог, а потом свалился на могилу. По его телу прошлась судорога, и Верде выплюнул на плиту собственную кровь. Приподнялся на руках, замер, будто почувствовал последний удар, и упал обратно, больше он не шевелился. Тсунаёши догадался, что сердце у учёного уже не бьётся. Бьякуран продолжал хохотать, но смех его больше походил на рыдания. «Пожалуйста», – прочитал Савада в его взгляде, – «Останови это безумие». «Безумие только начинается», – подумал Тсуна и выстрелил ему в голову. – Безумие – это ты. Он услышал звон цепей, почувствовал запах мертвяков, по коже прошлись мурашки в предвкушении очередного убийства, а горло сдавило железными тисками. Так же, как в прошлой жизни, где его нашли Вендиче и набросили на шею петлю смерти. Эти парни с недавних пор жизней начали преследовать его. Почему-то Бермуда решил, что Савада – причина всех бед. Они и слушать не слушали его бред о том, что он единственный, кто может спасти этот чокнутый мир. И, конечно же, им было наплевать, что Тсунаёши всё равно возродится. Лично сам он считал, что Вендиче ловят кайф, так сказать, начинают чувствовать себя живыми, когда убивают его. Тсуна даже завидовал им: после смерти они могли продолжать жить, сам он уже давно перестал ощущать себя живым.. или мёртвым. – Можно со мной понежнее? – Гори в аду, Савада Тсунаёши. Эт-то.. какой это уже раз? Какой раз я открываю глаза и просыпаюсь в своей комнате? Число на календаре – двадцать первое мая – день приезда репетитора-киллера Реборна. Мне пятнадцать и я неудачник. Сорок четвёртый? Или сорок пятый? Не хочу вспоминать. Больше всего хочется снова закрыть глаза и представить, что всё это сон. Просто загробный сон, который я вижу раз за разом. Кончается он одним и тем же – моей смертью и моим пробуждением двадцать первого мая. Если всё это сны, то длятся они слишком долго, я бы сказал, целую жизнь. И сколько ещё раз я должен их увидеть? Почему-то вспомнились арабские сказки. Тысяча и одна ночь. Тысяча и одна смерть Савады Тсунаёши. Это словно название какого-нибудь фэнтези, а на супер-обложке – моя заспанная физиономия в пятнадцать лет. Не проходи мимо, читатель! Скидка сорок четыре процента! Или сорок пять. Да какая теперь уже разница? Вставать не хотелось. Сколько бы это издевательство не длилось, я не мог привыкнуть к нему. Кажется, весь мир решил гнобить меня до конца.. до какого конца? Лично у меня его нет. Сраная Вселенная отобрала у меня возможность гнить в земле, как нормальный человек. Она отобрала у меня самое дорогое, что может быть у человека, что делает человека человеком – отобрала мою смерть. Ненавижу этот мир. Чувствую себя слишком уставшим. Всё, отбой. Я хочу ещё поспать. До того как Савада Нана идёт будить сына второй раз – он у неё такой соня! – Савада Тсунаёши встаёт, подходит к своему телевизору, выдергивает провода от приставки, проверяет их на прочность, кивает самому себе, связывает между собой покрепче, привязывает один конец к батарее и открывает окна. Легкий ветерок нежно гладит его кожу, щебет птиц ласкает слух, солнце приятно согревает, вкусный запах надвигающегося лета будоражит душу. Прекрасное утро! «Ага», – соглашается Тсуна и надевает второй конец связанных поводов себе на шею, – «Просто чудесное». Он не успевает довести мысль до конца, потому что прыгает. Чудесное утро – для того, чтобы повеситься. – Тсу-кун, пора вставать! – зовёт Нана. Сквозь тьму я слышу её голос. Сквозь ту тьму, которая скопилась во мне. Я просто ублюдок. Ну давай, назови меня ублюдком. Я всё-таки это заслужил. Кто я после того, как повесился почти что на глазах у матери и заставил её страдать в другой жизни? Конечно же, ублюдок. Так что повтори это. Желательно с ненавистью и презрением. Спасибо. Легче мне, конечно, не стало. Но раз уж мы с тобой единомышленники, то я думаю, что мы поладим. Итак, с добрым утром, мир! С грёбанным сорок девятым утром! Кому нужен уже этот счёт? Давно пора было бросить. Говорю, как пьяница. Мне нужно в общество анонимных алкоголиков. И когда мы будем представляться по очереди: «Я Охра, и я свинья, которая пьёт, не просыхая» – мы будем аплодировать и говорить: «Спасибо тебе». А потом очередь дойдёт до меня, я встану со своего стула, поправлю свой галстук и скажу: – Я Савада Тсунаёши, и я не могу умереть. Что мне должны ответить? – Аники, ты проснулся? Нет. Не это. Мне должны сказать: – Спасибо тебе, Савада-сан. И никого из этих забулдыг не удивит, что я несу полный бред. Меня там примут как своего. Даже среди душевнобольных я был бы не так принят, как в ОАА. – Аники? В комнату вошёл мой, судя по всему, отото. Что-то новенькое. Ну, хотя бы какое-то разнообразие за сорок девять пробуждений после смерти. Может, это всё из-за религии индусов? Ну, реинкарнация и.. Кого я обманываю? Уж кто виноват в моём нынешнем положении бессмертного, то это точно не реинкарнация. А может, врата Штайнера? Они возвращают меня к первоначальной точке, чтобы.. Тут нет особой причины, просто возвращают. Хотя нет. Я видел машину времени у Ирие. И не только в своей первой жизни. Брат выглядел почти как я. Хотя нет, он выглядел как я. Близнец? Интуиция что-то нашёптывает. Она всегда приносит только плохие новости. Будь добра, дорогая, заткнись. И она затыкается. – Охаё.. Я сажусь на постели и махаю ему рукой, мол, иди сюда. – Как тебя зовут? Только не этот взгляд. Я буквально слышу то, о чём он думает. Но у меня нет времени на эту ерунду. Я не знаю, когда Три-Ни-Сетте разрушится в этой жизни. Что мне нужно сделать, так это связаться с Верде и найти Джессо. Благо, я запомнил скрытый канал, на котором часто зависает нео Да Винчи. Надеюсь, в этом мире он такой же. В противном случае трудностей только добавится. Вот, почему я не люблю этот дурацкий пятнадцатилетний возраст. И приезд Реборна. – Тсунаёши, – наконец, произносит он, и я не сразу понимаю, что это не обращение ко мне, а его имя. А я тогда кто? Захотелось рассмеяться. В голос захохотать, примерно так же, как хохотал Бьякуран, обезумевший от непрекращающегося потока информации, который поступал к нему из параллельных миров. Он не мог это остановить так же, как я не могу остановить это грёбанное возрождение. Этот реборн. Я умирал уже сорок.. да хоть все сто раз. Потом просыпался. И вот теперь передо мной сидит мальчик, который говорит, что он – Савада Тсунаёши. Желание рассмеяться пропало. Пришло отчаяние. Помимо смерти эта проклятая Три-Ни-Сетте забрала моё имя. Я теперь не знаю, кто я. Или что я такое. Боги, если бы тут был Верде, у него бы нашлась хотя бы парочка объяснений этому дерьму. Но его нет. Проклятье! Я закрыл глаза и вздохнул. Успокойся, мальчик без имени, тебе нужно прийти в себя. Ты на своих веках много чего повидал. Так что, человек, который является тобой, не так уж.. Меня замутило, а ещё сильно закололо в левой части головы. Я потёр лоб. – А я тогда.. – Иэясу. Иэясу. Вот оно что. Теперь всё сходится. – Ну, конечно же. По-другому и быть не могло. Я оказался тем, кого искал в прошлой жизни. Ирония? Скорее, насмешка, откровенная грязная шутка сраной Вселенной. Я снова сделал круг, так ничего и не узнав. Как же я устал от всего этого. Почему мне нельзя сделать перерыв на кофе? Пятидесяти лет будет достаточно. Я уеду на острова, забуду о Три-Ни-Сетте, о спасении мира, об Иэясу, о втором Саваде Тсунаёши, о том, что я не могу умереть. Но больше всего хотелось, чтобы эту работу выполнил кто-нибудь за меня. К примеру, вот этот Тсунаёши. Эй, Три-Ни-Сетте, если ты слышишь меня.. почему бы тебе не сделать его своим спасителем? Он вполне подойдёт. Молчит. Ну и молчи. Глядя на мальчишку, я подумал, что это, возможно, проклятие Вонголы. Никто не может стать Десятым, кроме меня. И Три-Ни-Сетте или Вселенная (а может они обе) создала ещё одного Тсуну. Судя по всему, такого же Никчёмного, каким был я когда-то. Я протянул к нему руку, чтобы пригладить топорщащиеся волосы, а он шарахнулся в сторону. Потом виновато на меня посмотрел. Мог и не извиняться, потому что думать о его чувствах мне хочется меньше всего. У меня и так слишком много проб.. Тц. Ну как же болит голова. Как будто что-то острое вклинивается в мозг. Такое иногда бывало, когда я просыпался после смертей. Верде что-то говорил о побочных эффектах возрождения в новой реальности. Новая реальность. Пожалуй, это то, что стоит сказать про мою новую жизнь. Реальность изменилась вместе с Три-Ни-Сетте. Возможно, этот мир разрушится быстрее, чем остальные. – Это была шутка. Можешь идти. По его взгляду я понял, что он мне не поверил. Думаешь, он бы поверил, если бы я сказал: «Знаешь, вообще-то я тоже Тсунаёши. Приятно познакомиться. И, кстати, тут такое дело, я когда умираю, просыпаюсь двадцать первого мая. Это нормально? У тебя такого не случалось?» Вряд ли бы у него была другая реакция. На кухне я увидел маму. Моя милая мама, которая никогда не менялась. А, вру. В одной из жизней она пыталась меня убить, но это всё из-за того, что мир повернулся. А когда поворачивается мир, поворачивается сознание людей. И всё погружается в безумие. Мне доводилось видеть такое. И не раз. Не самое лучшее зрелище. – Мама. Я обнял её. Мы не виделись лет десять в позапрошлой жизни. Я просто ушёл из дома, ничего ей не сказав. Она, наверняка, волновалась обо мне. Прости меня. – Тсу-кун? Что с тобой? – Соскучился, – ответил я, не обращая внимания на то, что она зовёт меня не моим именем. Теперь уже не моим. – Мам, что на завтрак? Она взглянула на Тсуну, и я почувствовал, как она вздрогнула. Называть кого-то ещё своим именем было непривычно и тошно. Два Савады Тсунаёши в одном доме, в одном мире. Разве я не должен был как доктор Стрендж исчезнуть из всех Вселенных? «Но у дока-то мир не сходил с ума и не занимался саморазрушением». Резонно. – Аре? Почему вас двое? Я отшатнулся от неё, как от пощёчины. Всё верно, теперь это не моя мама, а мама другого Тсуны. Три-Ни-Сетте решила забрать у меня всё, что только можно, дабы я жил только ради неё. Какая, однако, ревнивая стерва. Хорошо. Как скажешь. Я буду твоим. – Мам, это же Иэясу, – я слышал, как недоверчиво он произносит это имя. С чего бы? – Ясу-кун? Почаще бы ты вёл себя, как ребёнок. Нана улыбнулась и поцеловала меня в висок. Я сел за стол. Смотреть на еду не хотелось. Меня от неё тошнит. Это не твоя семья, напомнил я себе. Мне не нужно привязываться к этим людям. Может, они все похожи, но моя настоящая мать, мои настоящие друзья и товарищи, настоящий я – умерли. А теперь вопрос на засыпку. Что будет, когда я спасу мир? Кто у меня останется? Что я получу взамен? Ответ пришёл почти сразу: «Смерть». И, пожалуй, ради этого я мог рвать жопу эти пятьдесят семь жизней. Всего лишь нужно было сделать так, чтобы эта жизнь стала последней. Тсуна был ленив. Прямо как я когда-то. Ему явно не хотелось идти на первый урок математики. Да, кажется, у меня с ней было туго. Видимо, у него тоже. Странное это чувство – наблюдать за самим собой. Я будто бы стал нянькой. У меня даже возникало пару раз желание научить этого бестолкового мальчишку тому, что теперь знаю я. Скорее всего, если кто и может сделать человека из Савады Тсунаёши, так это сам Савада Тсунаёши. А, собственно, почему нет? Спасение мира всегда может подождать. А вот посоревноваться с Реборном в том, кто лучший репетитор, не каждую жизнь удаётся. К тому же, у меня было явное преимущество: я знал все свои недостатки и страхи. И я был его братом, тогда как Реборн – киллер, который будет преследовать Тсунаёши в кошмарах до конца жизни. Что-то недовольно шевельнулось на задворках сознания. Может, моя совесть. Она любила меня попрекать по делу и без дела. Ей это просто нравилось. К счастью, она была последней, кто теперь это делает. «Спасение мира важнее твоих глупых игр». Зануда. Она меня раздражает, но я, к несчастью, не могу её заткнуть. Потому что она, мать её, права. Ты считаешь так же? Или мне всё-таки стоит пожить чуток для себя после семидесяти безрезультатных попыток спасти мир? «Не привлекай внимание Реборна. Это плохо кончится. К тому же, Верде в этом мире..» Интуиция присоединилась к совести. Давайте я кину монетку? Орёл – моя взяла. Решка – мы вместе отправляемся спасать сраную Вселенную. «И возвращать тебе смерть». – Тсуна, у тебя есть сто йен? – Посмотри в моей сумке. Он протянул её мне. Денег я не нашёл. Наверняка, этот дурак опять всё потратил на комплексный обед в кафе. Со временем я стал менее расточителен, а после смерти от нищеты понял, что у Маммона правильный подход к жизни. Я уже хотел кинуть сумку обратно Тсуне в голову, точнее, себе в голову. Мне хотелось наказать больше себя, чем его. Но нашёл помятый листок бумаги. Не то чтобы я никогда не видел мятых листов. Все мы раз в жизни сталкивались с таким. Но этот притягивал взгляд. «Возьми его», – сказала Интуиция. И я взял. Это оказалось сочинение по истории. Тсунаёши пытался написать о Токугаве Саваде Иэясу. Для сочинения было мало, но для меня – слишком много. Эти ничтожные три предложения, почти никак не связанные между собой, решили мой спор с совестью и Интуицией. 1:0 в их пользу. Я сложил лист и убрал в карман, сумку кинул Тсуне. Это не может подождать. – Травоядное. Не скажу, чтобы я скучал, но порой мне недоставало этого слова. Слова, но не Хибари Кёи. И как так получилось, что теперь я ГДК? Что не так с этим миром? – Кёя-кун, научись уважать старших. Я раскрыл шторы, уж слишком тут было темно, и открыл окна. Вот, в такой обстановке можно работать. Прежде всего, попробуем связаться с Верде. – Травоядный сенпай. Мне кажется, этот малой никогда не изменится. Поверить не могу, что когда-то я его боялся. Вот этого ребёнка с диким взглядом и скверным характером. Пожалуй, всё было из-за характера. Я не всегда понимал Хибари и был рад, что он на моей стороне. Мне он казался монстром. Но монстры, как правило, намного человечнее, чем люди. – А по имени? – Иэясу-травоядный-сенпай. Отлично. Давай вместе подумаем над тем, что я узнал об этом мире. Пардон, мы. Теперь ты в моей лодке, хочешь ты этого или нет. Мне надоело быть одному. Это сводит меня с ума. Мне нужен собеседник. Если у тебя были случаи, подобные моему, лучше тебе сразу сказать. Не припоминаешь? Нет? Жалко. Посмотрим.. Я Савада Иэясу, мне пятнадцать лет. У меня есть младший брат – Никчёмный Тсуна. Я ГДК, а Хибари Кёя – мой кохай. Звучит абсурдно или не очень? Скажи, что не очень, пожалуйста. Спасибо тебе. Сегодня должен приехать Реборн. И, судя по письму, он уже где-то рядом. Наверняка, следит за нами. «Ага», – откликается Интуиция. – Кёя-кун, расскажи, как мы встретились, – попросил я, параллельно стараясь найти нужный канал связи на ноутбуке. Молись, чтобы он нашёлся. – Прикалываешься, травоядный сенпай? Или издеваешься? – Я просто забыл. Мои глаза бегали по чёрным строчкам на белом фоне. С техникой у меня натянутые отношения даже сейчас, у меня для этого был Верде или Бьякуран – он вообще как энциклопедия: из параллельных миров он столько всего мог узнать! Очень ценный человек в нашем трио. Трио для спасения мира. – Тогда я напомню. Я успел схватить ноутбук до того, как Хибари сломает его вместе со столом. Кажется, он ещё злится из-за того, что я уложил его на лопатки с утра пораньше. Блин, мне нет дела до его игр. Я захлопнул крышку ноутбука и сунул его подмышку, увернулся от очередного бездумного взмаха тонфа. Схватил чашку только заварившегося каркаде – прощай, каркаде, – и плеснул чай в Хибари. Затем выпрыгнул в окно. Здесь мне точно не дадут поработать. Парень зарычал, как электрическая плита, вытер лицо рукавом, облизнул губы и спрыгнул следом за сенпаем. Если этот ублюдок и дальше будет насмехаться, то Кёе будет плевать на то, какой он сильный. Унижение он ненавидел больше всего в этом мире. И лучше Саваде-старшему это запомнить. Заместитель ГДК пересёк задний двор со скоростью, которую не развивал ни один атлет в их школе. Обогнул школу и увидел Саваду, направляющегося к воротам школы. Сукин сын. Он хочет сбежать? Только не от Хибари Кёи. Ещё ни один смертный человек не смог избежать камикороса. Только вот Хибари не знал, что Савада Иэясу бессмертный. – Травоядный сенпай! Забью до смерти!! – Хи~?! – обернулся Тсуна, – Хибари-сан?! Кёя сбил цель с ног и навис над ним, как над своей жертвой. Жилка на его виске нервно задёргалась, а ноздри раздулись от ярости, губы растянулись в раздражении. Глядя на трусливого одноклассника, парень начинал ненавидеть его ничуть не меньше его брата. – Почему вы так похожи? – с угрозой спросил он. – Я-я.. я не.. – Камикорос. Я думал приземлиться и мигом свалить из школы, но меня за руку кто-то схватил, пока я летел со второго этажа. Такеши чуть не выпал вместе со мной, но в последний момент смог схватиться за подоконник. Он почти вываливался из окна, когда я поднял голову и посмотрел на него, а заодно и на окно четвёртого этажа. Упёрся ногами в стену, Ямамото помог мне подняться. Вовремя, потому что когда я залез в окно, мимо пролетел Кёя. Я проводил его взглядом, а потом посмотрел на моего помощника. – Тсуна, ты во что-то играешь с Хибари? Он, как всегда, улыбнулся. Такеши мне нравился. В одной из жизней, когда я проснулся девушкой. Знаешь, каково это? Умереть, открыть глаза и понять, что ты потерял всё? Поначалу я даже не заметил подвоха, но когда сел на толчок, то понял, что что-то не так. Фу. Я даже не хочу вспоминать те дни. И, тем более, не хочу вспоминать те дни, которые называют критическими. Я в жизни подобного не испытывал. У меня до сих пор травма. Как так случилось, что мне тогда понравился Ямамото Такеши? О, боги, я не знаю. Понимаешь, когда я был женщиной, я вёл себя как женщина, ну и.. Ну и логически я тебе не смогу что-то объяснить. Было ли что-то между нами? Может быть бы и было, если бы я снова не зациклился на спасении мира. Но разок мы переспали. Просто мне хотелось узнать, что чувствует женщина. Простое любопытство. Понравилось ли мне? Как женщине – наверное, как мужчине – не очень. В любом случае, сейчас я ничего не испытывал, находясь рядом с ним. И меня это успокаивало. Не хотелось этих внезапных: «Ту-дум». – В догонялки. Аригато, Ямамото-кун, мне по.. – Такеши. Он схватил меня за руку, ту, которая была свободна. Уголки его губ опустились, теперь он выглядел серьезным или расстроенным. Не знаю, что означает это его выражение лица. Может быть, раздражение. – Называй меня по имени, я же просил. – Хорошо, Ямамото-кун, – я фальшиво улыбнулся, хотя улыбки у меня получались лучше всего. – Отпусти меня. Пожалуйста. – Тсунаёши. Он сжал руку сильнее. Наверняка, будь здесь Тсуна, он бы испугался. Интересно, он вообще видел такого Такеши? Думаю, что нет. Он замечает только Киоко или Кёю. Я тоже был слепым в его возрасте. Когда Реборн начал меня тренировать, он только чуть-чуть приоткрывал мне глаза, давал мне увидеть то, что нужно было. Целую картину мира я смог разглядеть только после того, как умер. Раз десять. – Мне больно. – Извини. Он отпустил. Сразу сделал виноватый вид. У меня когда-то была собака. Она смотрела так же, когда я её ругал. – Дзя. Я махнул рукой. Хотелось скорее уйти от него. Никогда я не чувствовал такого дискомфорта рядом со своим Хранителем Дождя. Но теперь он не мой. И от этой мысли мне вовсе не тоскливо. Тоскливо от того, что мои друзья мертвы, а я никак не могу к ним присоединиться. Все эти люди, похожие на них, только добавляют масла в огонь. Это похоже на чувство ребёнка, когда он привязывается к одной игрушке и плачет о её потере, не желая покупать новую, потому что она ему не нужна. Мне нужны мои ребята. Мой улыбающийся Такеши. А не.. – Тсунаёши. Он обнимает меня со спины, и я непроизвольно вздрагиваю. Мне это не нравится. «Он любит тебя», – хмыкает Интуиция. Не меня, дура. А Тсуну. Я ударил его локтем в грудь, и Ямамото меня отпустил. Наверняка, удивлён. И точно, когда я обернулся, он удивлённо смотрел на меня, чуть согнувшись. Ну, а это тебе для профилактики, чтобы неповадно было. Всё ещё придерживая ноутбук одной рукой, второй схватил его за волосы и разбил ему нос о своё колено. У него сразу же хлынула кровь. Я даже почувствовал этот неприятный металлический запах. Такеши прижал руку к носу, потом посмотрел на пальцы в крови, затем перевёл взгляд на меня. Взгляд изменился, будто он только что узнал меня. Теперь он, наконец, понял, что я не тот, за кого он меня принял. – Иэясу-сенпай. – Больше не подходи ко мне, – мрачно бросил я. Не хватало мне каждый день отбиваться от его приставаний. – Я не отстану от Тсунаёши. – Мне плевать. Верде не вышел на связь. Конечно, это ничего не значит, но Интуиция говорит, что ждать – бесполезно. Связаться с ним так не получится. Придётся действовать через Аркобалено. У меня плохое предчувствие. И не только потому, что за мной следит Реборн. Эта реальность не такая, как остальные. Понимаешь? Конечно же, нет. Будь ты Бьякураном, тебе бы стало понятнее. Её нельзя назвать настоящей, потому что настоящая исчезла, и от неё остался только я. Но она.. особенная. Я чувствую, что она больше всех приближена к моей, хотя и отличается от неё. Радует, что у меня есть зацепка по Иэясу. С этим я могу справиться сам. Я бы мог начать всё прямо сейчас, но Кёя привёл мне избитого Тсуну, которого теперь я эскортирую домой. А ещё Реборн. Кидается тут всяким говном. Эта игрушка – дешёвый трюк. Неужели он не может придумать что-нибудь получше? – Он твой, – я кинул её Тсуне. Если повезёт, то ему не оторвёт голову. Я представил, как голова Тсунаёши – моя собственная голова – катится по земле с широко раскрытыми глазами. Хотя это не очень правдоподобно, потому что если она взорвётся, то у него просто не будет половины лица. Скорее всего, это будет выглядеть, как будто ему оторвали часть головы, и теперь в ней дырка. О, как дупло! А в дупле красноватый мозг. Я остановился, когда с дерева спрыгнул Реборн. – Чаоссу! Когда-то я его ненавидел. По-настоящему ненавидел, потому что он заставлял меня делать жестокие вещи. Сейчас я понимаю, что мы в чём-то с ним похожи. На самом деле, я уже мёртв, Савады Тсунаёши больше не существует. Есть только я, человек без имени, желающий лишь вечного покоя. – Савада Иэясу.