Неубиваемый

Во тьме были слышны стенания женщин, Вопли детей, Крики мужчин. Одни молили о помощи, Другие желали смерти. Все видели, что боги покинули их. И Вселенная погрузилась в вечный мрак. Плиний-младший, 79 г. н.э.

Мир держится на трёх столбах. Первый – Пустышки Аркобалено, орудия смерти и жизни, Радуга. Второй – кольца Маре, проводники между параллельными мирами. Третий – кольца Вонгола, нить, соединяющая жизни сквозь время. Три-Ни-Сетте – это система, созданная для защиты Вселенной от падения, краха, хаоса, безумия. Если она разрушится, то мир рухнет. И наступит эпоха мёртвых, эпоха смерти. Так думают только глупцы, потому что Три-Ни-Сетте – не просто устройство для поддержания гармонии и жизни. Она способна самостоятельно развиваться, выбирая направление. И не всегда оно бывает безопасным для человечества. Три-Ни-Сетте, как и всё сущее во Вселенной, содержит в себе два начала: Порядок и Хаос. Она разрушает то, что считает ненужным для дальнейшего прогресса, и в этом состоит её главная опасность. Люди, что слабы волей, легко поддаются её искушению, соблазну – таких людей она убивает. Другим же даёт силу и власть. На протяжении веков шаманы наблюдали за ней. Многие до сих пор думают, что они были созданы для Три-Ни-Сетте, как Стражи, защищающие шаткую систему от вмешательства извне. Правда же в том, что они защищали не Три-Ни-Сетте от людей, а людей от Три-Ни-Сетте. Механизм, являющийся основой мира – дьявольская игрушка. А что произойдёт, если она выйдет из-под контроля? «Я никогда не считал себя Богом», – думал Шахматноголовый, наблюдая за жизнью людей в прибрежном городе. Старость не коснулась его тела, но шаман чувствовал, что скоро обратится в пыль. Он был похож на обычного человека с совершенно обычной внешностью. И люди, проходящие мимо него, не обращали на него никакого внимания. Официант, берущий у не-человека-без-маски заказ, решил, что перед ним простой турист. Кавахиро не любил жить среди людей, но ему нравилось периодически появляться среди них, обедать в маленьких ресторанчиках, таких, как тот, где он сидел сейчас, и читать газеты, чтобы узнать, о чём думали люди. Но их мысли всегда были одинаковыми: деньги, власть и насилие. Людям он предпочитал сны. На днях ему постоянно снился «Последний день Помпеи». Ему казалось, что он сам находится в картине, что он – её персонаж. Кавахиро видел, как люди оживают и в панике ищут спасения. Но лично он считал, что это не страх заставляет бежать их, как слепых, а безумие. Разбитые горшки, изувеченные трупы, золотые монеты, оливковые ветви, пролитое вино, пролитая кровь и крики. Крики, крики, крики. Какой-то ребёнок свалился на землю, споткнувшись о свои ноги, и его затоптали, забили ногами насмерть. На ступенях храма Зевса сидел старик, он надрывно пел песню о смерти, а по его щекам текли слёзы. Женщина упала на колени рядом с Шахматноголовым и взмолилась богам, которых не существовало. Колесница с испуганными лошадьми появилась на дороге, люди её не замечали, и лошади сбивали их, а потом давили, как виноград. Он шёл мимо них, глядя на лица, искажённые ужасом. Половина города была уничтожена морской волной, вторая половина – Везувием. Помпеи пали. Кавахиро снилось падение мира. И он знал, что это не его разыгравшееся воображение, а будущее, которое приближается вместе с его смертью. Три-Ни-Сетте нуждается в нём, в шамане, в его силе. Это льстило. Но даже он не бессмертен. – Я скоро умру, – произносит он, и мир слышит его слова. – Ты должна найти себе другого мастера. Не Юни, потому что она тоже смертна. Кавахиро в одиночестве сидит за столиком, слышит итальянский говор, детский смех, лаяние собак, велосипедный звонок – дзинь-дзинь! – цокание каблуков, тихую музыку Let’s my people go. Он видит чистое голубое-голубое небо, город, состоящий из маленьких домиков с красной черепицей, движущиеся точки, размером с ноготь – люди, чаек, кружащих по небу, пёструю бабочку, садящуюся на цветущий виноград, капли воды, сверкающие на солнце. Чувствует запах жареного мяса, едких сигарет, солёного моря, женского пряного парфюма, кислого пота, накалённого асфальта и свежесваренного кофе. И ему грустно прощаться с этим миром. «Создай шамана из человека», – советует Шахматноголовый, вставая. Нет ничего слабее человека. Нет ничего смертнее человека. Кавахиро усмехается. – Умирают только один раз. Он делает шаг сквозь пространство, его нога исчезает, становится прозрачной. Маленький длинношёрстный терьер, сидящий на руках у хозяйки, начинает гавкать. Мороженое выпадает из рук мальчика, растекается по асфальту, он с открытым ртом наблюдает, как мужчина растворяется в воздухе. – Мама, тот дядя исчез, – он дёргает женщину за руку. – Глупости, дорогой. Она улыбается. На столике остывает нетронутый кофе. Бермуда раскрыл глаза и посмотрел на контейнер ящик – ящик Пандоры, так он его называл – в своих руках. Он тихо гудел, как и прежде. Мощь пламени грела ему ладони. Страж видел сквозь металл семь Пустышек, плавающих по кругу. А ещё он увидел первую трещину на Пустышке Солнца. У него было плохое предчувствие. Больше ничего не изменилось, он не почувствовал никакого всплеска Посмертной Воли или содрогания земли, всё было так же, как и прежде. Кольцо Пустышек притягивало взгляд, гипнотизируя, что-то ему нашёптывая. Оно вызывало желание: держать ящик всегда, не отпускать, никому не отдавать. Он мой. У них есть своя воля. Всегда была, но носители – Аркобалено – подавляли её. Теперь же голоса Пустышек пробирались в сознание Бермуды, насмехаясь, обещая, прося, угрожая, сладко напевая. Каждая из них старалась найти к нему свой подход. Он не отвечал им, лишь слушал, стараясь сохранить свой рассудок и свою петлю, по которой они катались. И, может быть, Бермуда бы ничего не заметил, потому что ничего не изменилось. Кроме одного – голос Пустышки Солнца стал тише. И это настораживало. Земля вздрогнула и продолжила дрожать, будто внутри планеты решили устроить самый огромный рок-концерт – ритм был похож. Итальянка в телевизоре стала заикаться и зависать, потом экран пошёл рябью, и телевизор противно запищал. Тсунаёши посмотрел на чашку: она тряслась, как и стол, словно ей было холодно. Потом перевёл взгляд на десятилетнего Реборна, хмурящего брови. Не понимая, почему, он чувствовал, что произошло нечто ужасное, непоправимое. Это было похоже на лопнувшую струну, которой никто не придал значение, но все поняли – звук без неё совсем другой. Тсуна не знал, что лопнула связь между Пустышкой и кольцами Солнца. – Что это? Землятресение? – Я надеюсь на это. Но надежды в его глазах было мало. – Тсуна, зачем ты нас позвал? Ямамото улыбнулся, закинув руки за голову. Нет, ну он совсем не изменился, даже смерть Тсуёши и шрам не смогли искоренить его непринуждённость в общении. И Савада был благодарен ему за это. Хоть что-то в этом мире не меняется. Пока не меняется. – Замолчи, – бросил Хаято, – Если Десятый сказал прийти нам, то значит, это важно. Он прикрыл сигарету рукой от ветра и чиркнул зажигалкой. Такой брутальный, совсем не тот гангстер, которого Тсуна когда-то встретил. Грубоватость осталась, осталась и маниакальность по отношению к своему боссу, но это уже не Гокудера Хаято – бастард и отброс, которого приметил Реборн. Теперь он – Хаято из Вонголы, правая рука босса, тот, кого уважает сам Десятый. – Я должен вам кое-что показать, – спокойно пояснил Савада и добавил, решив, что это важно, – Интуиция. Мужчины – те, что когда-то были пятнадцатилетними мальчиками, – кивнули одновременно. Тсуна сжал кулак, сжал свою волю в кулаке, чтобы высвободить её из оков тела посредством кольца. Оранжевый огонёк радостно вспыхнул на пальце и на голове. Он сразу стал так похож на Первого, словно сам Джотто решил показать им фокус. «Что-то не так», – подумал Тсунаёши, – «Опять». Он чувствовал, что в его голове что-то появилось, что-то чужое или кто-то. И Савада терял контроль над Посмертной Волей, которая больше не желала его слушаться. Десятый закрыл глаза, стараясь бороться с кем-то в его сознании, но попытки не принесли никаких результатов. Пламя на его лбу начало темнеть, сначала став красным, потом фиолетовым, а затем – чёрным. Ему вдруг некстати вспомнились массовые стихийные бедствия, распространяющееся по миру бесплодие, рождённые дети-мутанты, увеличивающееся число преступлений и агитаторы-фанатики, которые кричат на площадях всех стран мира о том, что наступил Армагеддон. «Мир чокнулся», – подвёл итог Тсунаёши, – «И я чокнулся вместе с ним». Хаято с Такеши удивлённо смотрели на Тсуну, у Гокудеры выпала изо рта сигарета, у Ямамото перехватило дыхание. Они оба не верили в это. То, что произошло дальше, заставило всех вздрогнуть. Кольцо Вонголы вдруг обожгло хозяина. Отвергло. – Почему? – спросил Такеши и посмотрел на босса так, словно он только что очнулся от транса. – Это какая-то ошибка, – прошептал Хаято. – Такого не бывает. И только Савада заметил, как кольцо Дождя треснуло пополам. А это было намного страшнее изменившегося пламени. Потому что Три-Ни-Сетте разваливалась. – Что ты хочешь, чтобы я сделал? Кавахиро появился перед Реборном. Выглядел он неважно, отметил про себя киллер. Могло ли быть, что Три-Ни-Сетте влияла на состояние шаманов? «Могло». Они всегда были связаны друг с другом, как Реборн со своей Пустышкой. Он это заслужил, думал Хитман, разглядывая посеревшую мёртвую кожу на лице, которая напоминала ожог. Пятно началось на шее, пересекло губы и скрылось под шахматной маской. Наверняка, оно не одно такое. Эти мёртвые пятна, как язвы, покрыли тело Кавахиро. Когда треснет последняя часть Три-Ни-Сетте, он умрёт. И вот этот жалкий шаман когда-то уверял их, что мир теперь в безопасности, говорил, что презирает людей в отличие от Сепиры, распоряжался жизнями Аркобалено и имел власть. А что теперь? Он приходит к нему, к Реборну, за помощью. Пришёл к тем, кого не любил, после того, как Три-Ни-Сетте начала умирать. «Если кто и виноват в нынешнем положении, то это ты, Шахматноголовый. Ты – тот, кто обязан был защитить этот мир». – Всегда есть центральное звено. Черепаха, на которой стоят три столба. В будущем, которое я видел, Юни смогла ею стать. – Что же изменилось? – хмуро спросил Реборн. – Три-Ни-Сетте подала свой голос. – Что ты пытаешься этим сказать? Система не может иметь свою волю. Она была создана.. Кавахиро промолчал. Реборн отступил на шаг назад не от страха, но от удивления. «О, боги! Она живая! Эта бездушная тварь живая!» И сумасшедшая. – У тебя есть план? Хитман очень хотел, чтобы у шамана были идеи, потому что сражаться с обезумевшем миром ему не хотелось. Это всё равно, что восстать против Бога. Исход битвы определён до её начала – у них нет ни одного шанса. К тому же, вряд ли они спасут Три-Ни-Сетте, если будут с нею воевать. Кавахиро молча взял его за руку и вложил что-то в ладонь. – Стань оплотом этого мира, Реборн. Стань черепахой, стань новым стержнем, который спасёт Вселенную от саморазрушения. Стань шаманом. Он посмотрел на патрон в своей руке. Если он и удивился предложению Кавахиро, то не подал виду. – И что, это сделает меня шаманом? – Нет, это убьёт тебя, – ответил не-человек-в-маске, – убьёт человека в тебе. Но можешь не беспокоиться: умирают только один раз. Реборн подходил на эту роль больше, чем кто-либо. Реборн был сильным. Реборн был Аркобалено. Реборн много знал. Реборн долго жил. Реборн умел жертвовать ради достижения цели. Реборн мог быть лидером. Нет никого, кто был бы лучшим кандидатом в шаманы. Так думал Шахматноголовый. Он исчез, оставив киллера наедине с самим собой. На этот раз он дал человеку выбор или видимость выбора. Но Кавахиро это не волновало. Опора мира, защитник Три-Ни-Сетте, мессия, герой. Реборн усмехнулся. Какая глупость. «Я не тот, кто жаждет спасти Вселенную. В этом ты ошибся, Шахматноголовый», – он достал из-за пояса пистолет, вытащил магазин и вставил в него патрон, – «Но я знаю того, кто может справиться с этим».