Лебединая песня

Кайт

Если подумать, то отец прав, что выставил мою дочь вон, иначе я даже и не знаю, чем мог окончиться этот разговор. Я до сих пор не могу понять, почему мы с дочерью не можем найти общий язык в течение многих лет? Неужели все дело только в том, что я не воспитывал ее с рождения, и потому она считает меня, как она выразилась, безответственным? Да, безусловно, много лет тому назад я совершил ошибку, когда оставил ее и уехал из родного дома, но ведь потом, когда мы снова стали жить все вместе, мы, казалось, подружились, она тянулась ко мне, полюбила меня. Но потом она выросла и будто с цепи сорвалась. Пока Рейвен росла и взрослела, то была просто несносной эгоистичной девчонкой, во многом из-за ее выходок и капризов жизнь в нашем доме разладилась, что чуть не привело к трагедии, когда я вынужден был уехать из дома. Впрочем, в тот раз я сам наделал куда больше глупостей и не хочу вспоминать об этом. Тем более, что мы с Рейвен однажды выяснили наши взаимоотношения, и она, мне казалось, поняла, что я люблю ее и желаю ей добра, и действительно стала с тех пор доверять мне, считаться со мной. И вот ― все снова полетело в тартарары. Что скрывать, без матери в нашей семье все разладилось, здесь, в нашем доме, поселилась страшная и неизбывная тоска. Невозможно пройти по коридору, зайти в любую комнату, спуститься в холл, выйти в сад без того, чтобы не вспомнить о ней. Как она любила вечерами сидеть на веранде, или как они с отцом сидели за стойкой, она писала что-то в расходных книгах, а отец занимался постояльцами. Или же, когда я был еще мальчишкой, то часто выходил по утрам на балкон в своей комнате и смотрел, как она выезжала на прогулку верхом; а когда мама возвращалась я со всех ног бежал во двор, чтобы встретить ее. Видеть беседку в саду стало просто невозможно без того, чтобы на глаза не наворачивались слезы. Ведь именно здесь мы любили сидеть с ней вечерами, когда я был еще совсем маленьким, и она читала нам с Доу сказки. А один раз, вскоре после нашей с Доу свадьбы, я застал маму там вместе с отцом, они самозабвенно целовались, не замечая никого вокруг, и я, усмехнувшись про себя, поспешил убраться восвояси, чтобы не мешать им. И именно там… Нет, я не хочу больше терзать себя этими воспоминаниями. Мне было жаль маму, но и отца мне тоже жалко! Он был всегда таким спокойным, таким серьезным, решительным и смелым. Я очень ценю и уважаю его прежде всего за то, как он относился к маме. На всю жизнь я запомню ту сцену с полицейским инспектором, когда тот обвинял ее в убийстве Тоуда. Отец был вне себя от гнева, и полон решимости спасти мать любой ценой. Когда она болела, отец не отходил от нее, говорил, что если бы существовало средство, чтобы помочь ей, он нашел бы его, чего бы ему это не стоило. Жаль только, доктора разводили руками и говорили, что все возможное мы и так уже делаем: заботимся о ней и оберегаем от волнений. Всякий раз, когда отец смотрел на маму, его взгляд был преисполнен такой нежности, что я невольно задавался вопросом: а я сам способен на такое же глубокое чувство? Любил ли я своих женщин хотя бы и вполовину так же сильно, как отец любит маму? Я знаю, для отца мать была смыслом жизни, и когда она умерла, я всерьез испугался и за его жизнь. Мне не хотелось потерять его так скоро, тем более, я дал обещание маме. Буквально за неделю до того, как ее не стало, я зашел пожелать ей спокойной ночи, она сидела в кресле и читала. ― Вы одна, матушка? ― спросил я. ― Да, Кайт, ― кивнула она, ― твой отец пошел навестить внуков. Акбулог говорит, что только ему под силу уложить маленького Кайта спать. ― И это правда! ― улыбнулся я. ― Когда Рейвен была совсем крошкой, ― сказала мама, ― она, бывало, никогда не ложилась в постель без того, чтобы твой отец не рассказал ей интересную историю. ― В этом мои дети пошли в меня, ― усмехнулся я, усаживаясь рядом с мамой, ― я ведь тоже обожал оттягивать время отхода ко сну, если вы задерживались. Мама улыбнулась мне, погладила по руке. ― Как быстро пролетело время, ― задумчиво произнесла она. ― Да,― согласился я, ― кажется, еще вчера мы с Доу полночи сидели на кухне, дабы поймать домового, и вот… скоро Рейвен выйдет замуж и у нее будут свои дети. Представляете, мама, ― рассмеялся вдруг я, ― мои внуки! ― Когда-то давно, когда мне было чуть меньше лет, чем сейчас Рейвен, ― улыбнувшись, произнесла мама, ― тетушка Акорос сказала мне то же самое. Она тогда уже была больна, и я, помню, сидела подле нее и читала ей вслух какую-то книгу. И вот она вдруг грустно посмотрела на меня и точь-в-точь повторила твои слова, Кайт. «Еще вчера ты играла в куклы, а теперь скоро станешь совсем взрослой, Анидаг, жаль только я не доживу до того дня, как ты пойдешь под венец, не понянчу твоих детей», ― добавила она. Я чуть не расплакалась, а она тогда сказала мне, что все правильно, это ― закон жизни. «Мы даем жизнь нашим детям, воспитываем их, а потом уходим», ― теперь я понимаю, что она была права. Пусть это и больно… ― Мама, ― я поцеловал ей руку, как в детстве, потерся щекой о ее ладонь,― не надо думать о… ― Вот видишь, дорогой, ― мать погладила меня по голове, ― я же говорю: история повторяется. Тебе ведь все равно придется принять и смириться с этим. Это очень тяжело, я знаю; когда я потеряла своего отца, человека, который был для меня примером, идеалом, которого я очень сильно любила, и даже представить не могла, как я буду жить без него, я очень страдала. Да что говорить, я до сих пор чувствую, как мне его не хватает, хотя мне уже намного больше лет, чем было ему, когда он умер. Смешно: мой отец моложе меня! Но тем не менее, пришлось смириться с этим, ведь как там ни крути, но моя тетка была права, это и впрямь естественный, если хочешь, ход жизни. Мы проходим свой путь до конца, и после нас остаются наши дети, внуки ― наше продолжение… И потому я хочу попросить тебя, Кайт, когда меня не будет, стань настоящей опорой и поддержкой своей семье. Ведь кроме тебя их: твою жену и детей, ― больше некому поддержать. И дороже них у тебя никого нет и не будет. ― Я обещаю вам, мама, ― сказал я, ― но я уверен, вы и сами еще очень долго будете с нами, и они будут чувствовать и вашу поддержку тоже. Ведь именно на вас и держится весь наш дом. ― И еще, ― она, казалось, не слышала моих слов, ― очень прошу тебя, позаботься об отце. Береги его, помогай ему, пусть он не чувствует себя брошенным и одиноким. Ведь, я знаю, ему будет очень тяжело… одному. ― Он не останется один, матушка, но все равно, без вас, ― тихо проговорил я, ― отец не сможет жить. ― Потому я и прошу тебя об этом, Кайт, ― серьезно взглянула на меня мать. ― Обещаю, ― отозвался я, вновь целуя ей руку. Я старался не отходить от отца первые дни после смерти мамы, ибо я всерьез боялся, как бы он не наложил на себя руки. ― Не переживай, ― сказал он мне как-то, поняв, о чем я думаю, и чего опасаюсь, ― уверяю тебя, если бы я мог, я сделал бы это сразу, в тот же день, когда она… ушла. ― Не надо, отец, ― обнял я его, ― не нужно! Ведь я с вами, все ваши близкие рядом. И мы должны найти в себе силы, чтобы справиться с этой болью. Но отец лишь горько вздыхал в ответ. Говорят, время ― лучший доктор, и я полагал, что со временем станет легче. И я сам, честно признаюсь, давно уже убедился в том, что это правда. Много лет тому назад, после смерти Доу, я точно так же был растерян и не находил себе места от отчаяния. Я думал, что моя жизнь кончена, меня даже присутствие дочери не радовало и не утешало, я хотел только одного: чтобы Доу была со мной. Но прошло время, я встретил Акбулог, полюбил ее и понял, что жизнь продолжается. Мы поженились, у нас родились дети, вместе мы пережили множество как счастливых, так и грустных моментов, все вернулось на круги своя. Мне потребовалось для этого на целых четыре года оставить родной дом, дабы вдали от всех моих грустных воспоминаний разобраться в себе и набраться сил. И вот тогда я подумал, что теперь нам всем необходима смена обстановки. Я уверен, мама поняла бы меня, ведь она сама просила меня позаботиться о семье. Эта женщина остановилась у нас всего на день, она торопилась в столицу, кроме меня больше никого в гостинице не было (Акбулог повезла все семейство в город на какую-то ярмарку, детям очень хотелось там побывать, а отец, к вящей моей радости, согласился ей помочь). Я распорядился приготовить ей номер и забыл о ней, как и обо всех остальных постояльцах. А на другой день, когда она рассчитывалась со мной, обмолвилась, что хотела бы купить дом в нашем городе, у моря, а, может быть, представится возможность приобрести там гостиницу, вроде нашей. Я, чисто из вежливости, согласился помочь ей, обещал написать, если вдруг узнаю, что кто-то в нашей округе соберется продавать дом. Когда же она уехала, я всерьез задумался: мне казалось, это неплохой вариант. Мы продали бы этот дом, с которым связано столько печальных воспоминаний, уехали бы в столицу. Мама оставила приличное состояние, я даже и не ожидал, что ей удалось отложить и скопить столько денег. Ну, и разумеется, была еще гостиница, которая приносила и приносит нам доход. Правда, все мамино состояние должно было быть поделено между мной, отцом и Рейвен. Это меня тоже, признаться, удивило, так как в течение многих лет я считал, что являюсь единственным наследником мамы. Но выяснилось, что буквально за несколько дней до смерти она изменила завещание, упомянув там отца и мою старшую дочь. Разумеется, такова была ее воля, и я понимаю, что ей двигало: она хотела обеспечить будущее моей дочери, которую растила с пеленок, и поддержать моего отца. Отец и Рейвен сразу же заявили мне, что я могу распоряжаться всеми средствами и гостиницей по своему усмотрению. ― Мы одна семья, ― сказали они, ― и я целиком и полностью согласился с этим. Таким образом, я мог расценивать это как карт-бланш и думал, что устрою родным сюрприз. Конечно, я не мог не понимать, что вряд ли они сразу обрадуются такому известию, но со временем, рассудил я, они привыкнут. Ведь так всем будет лучше. Я написал той женщине, что, если она не передумала приобретать гостиницу, я могу уступить ей свою, и она уже через неделю прислала поверенного, как выяснилось, своего сына, с которым мы обо всем условились. И вот в самый ответственный момент явилась Рейвен и устроила скандал. У моей дочери просто потрясающий дар ― лезть не в свои дела и все портить. Хуже всего, что теперь эта дама наверняка не захочет иметь со мной никаких дел, хорошо, если она удовлетворится объяснениями, которые ей предоставит сын, и не приедет лично выяснять отношения. Отец смотрит на закрывшуюся за Рейвен дверь; затем он встает идет к двери, поплотнее прикрывает ее и вновь поворачивается ко мне. ― Кайт, ― говорит он мне, коротко вздохнув, ― я понимаю, что тебе кажется, будто ты всех облагодетельствуешь своим, скажем так, опрометчивым поступком. ― Отец, ― устало говорю я, ― поверьте, Рейвен, как обычно, все преувеличила, а в результате выставила меня дураком перед незнакомыми людьми. Отец некоторое время молчит и, наконец, возвращается к столу и вновь садится рядом со мной. ― Для начала, ― говорит он, ― объясни мне, пожалуйста, толком, что это за безумная идея с продажей, и почему ты принял столь скоропалительное решение? Ведь, как бы там ни было, такие вещи не решаются в один день. ― Я решил это уже давно, ― отзываюсь я. ― Тогда я не пойму, почему ты никому ничего не сказал? ― Я вам уже объяснял: вы бы устроили скандал. Впрочем, так оно и случилось. ― И как ты себе это представляешь, Кайт? Ты собрал бы всю семью за столом и объявил, что с завтрашнего дня мы здесь чужие и должны убираться куда глаза глядят? ― Мы переехали бы в столицу, купили бы дом, а впоследствии, открыли бы еще одну небольшую гостиницу, пусть и не такую, как эта. Или, к примеру, ресторан, с ним, думаю, меньше хлопот. ― Ты как ребенок, Кайт! ― снова вздыхает отец. ― Тебе следовало для начала сесть и рассчитать, хотя бы примерно, во что это встанет. Купить ресторан, я уж молчу про гостиницу, в столице ― да на это ушли бы все деньги, что ты выручил, и пришлось добавить из отложенных, как говорят, на черный день. А сколько должно пройти времени, прежде чем твое заведение станет приносить доход? ― Мама в свое время смогла наладить дело, ― отмахиваюсь я. ― Твоя мама, Кайт, ― отзывается отец, ― начинала не с нуля. Она вложила свои сбережения в переделку уже готового. Здесь был дом, был постоялый двор, и она лишь переделала его по-новому. Это ― во-первых. Во-вторых, не мне тебе говорить, при каких обстоятельствах твоя мать в принципе оказалась в таком положении, что ей пришлось стать фактически наемной служащей у прежней хозяйки. И наконец, у нее на руках был только ты. У тебя же, в отличие от нее, есть жена, которую ты должен содержать, двое малолетних детей, которых нужно вырастить и поставить на ноги, твоему старшему сыну скоро четырнадцать лет, и недалек уже тот день, когда он станет совершеннолетним. А значит, придется задуматься о его будущем, обеспечить его. Твоя мать оставила тебе наследство именно для этого: чтобы ты позаботился о своей семье! Кроме того, есть еще Рейвен, о будущем которой тоже нужно подумать. Так неужели твоя прихоть, а по-другому я не могу назвать сей демарш, стоит таких жертв? Я задумался: в словах отца определенно был свой резон, с другой стороны, оставить все, как есть, мне по-прежнему не кажется оптимальным выходом. ― Я хотел только, чтобы нам всем стало лучше. ― Ты полагаешь, если мы оставим этот дом, то сразу станем счастливыми? ― усмехается отец. ― Я прежде всего хотел помочь вам, ― тихо говорю я, ― у меня сердце кровью обливается, когда я вижу, как вы страдаете, отец. ― Неужели ты считаешь, ― отец встает, подходит ко мне и кладет руку мне на плечо, ― что если я уеду отсюда, то тут же забуду твою мать и перестану оплакивать ее кончину? Кайт, милый мой, да если ты меня даже на луну увезешь, я и там буду вспоминать о ней. Я понимаю, ты беспокоишься, и я, поверь, ценю эту заботу. Но я, тем не менее, не стою таких жертв, чтобы ты, как только что сказала Рейвен, пустил по миру всю семью. Прежде всего, потому что твоя мать никогда не допустила бы этого. ― Понимаю, ― киваю я, ― вы так любили ее… ― Я ее не любил, Кайт, ― перебивает меня отец, ― я ее люблю. И буду любить до последнего своего часа. Впрочем, нет, даже потом, после смерти, я все равно не перестану любить ее. Мне двадцати пяти лет не хватило, чтобы хотя бы смириться с тем, что ее нет рядом со мной. Ты думаешь, я не пытался тогда, после того переворота, когда мы с Анидаг оказались разлучены, и считали друг друга погибшими, начать новую жизнь? У меня, я ведь не раз уже рассказывал, не получилось, я… даже будучи наедине с другой женщиной (с которой и хотел обо всем забыть, перестать оплакивать прошлое), думал о твоей матери. И называл ту женщину ее именем. Я потрясенно смотрю на него, не зная, что можно ответить на такое признание. ― Вы, ― с трудом подбирая слова, отзываюсь я, ― никогда не рассказывали об этом. ― Я совершил в жизни много, очень много, ошибок, Кайт, ― словно и не расслышав мои слова, продолжает отец, ― я имею в виду связь с той женщиной, которая, как оказалось, искренне полюбила меня. Но, видишь ли, если бы было можно просто взять и заменить чувства к одному человеку другим, в мире вовсе не было бы никаких сердечных драм. ― Вы правы, ― соглашаюсь я, беря его за руку. ― Вы абсолютно правы, отец! ― Поэтому, мой дорогой, ― говорит отец, ― что бы ты там не решил, но я из этого дома уеду только на кладбище, дабы лечь там, рядом с твоей матерью. Даже, если бы ты и совершил это безумие, на которое решился, меня отсюда никто не сдвинул бы. Черт с ним, я остался бы здесь, хотя бы в качестве привратника у нового хозяина. Мне, знаешь ли, не привыкать. Поэтому, на будущее, если уж ты хочешь что-то изменить, тебе нужно научиться считаться с людьми. И для начала спокойно все обсудить со своими домашними. Просто потому, что это твоя семья, Кайт. Разве твоя мать, подумай сам, поступила бы иначе? ― Простите, отец! ― с трудом справившись с голосом, отвечаю я. Я вновь чувствую себя маленьким и неразумным ребенком, которому больше всего на свете нужно сейчас участие, забота и защита его родителей. Отец понимает это и без слов: он улыбается мне и вслед за этим крепко обнимает меня. ― Ничего, сынок, ― говорит он. ― Мы ведь вместе, поэтому мы и должны переживать все испытания сообща. Наверное, я во многом был не прав, думал только о своем горе, а вы все… вы ведь тоже страдали. ― Не надо, отец! ― не разжимая объятий отзываюсь я. ― Это вы меня простите, потому что я вел себя, как эгоист. Я должен был с сочувствием отнестись к вашему горю, а не пытаться сделать так, чтобы вы забыли… ― Ладно, ― смеется в ответ отец, ― в любом случае нам следует благодарить твою дочь, ведь именно она удержала тебя от опрометчивого шага. ― Как обычно, ― усмехаюсь я, ― она ругается на меня, называет невыносимым грубияном, но старается ради меня. ― Она тебя любит. В это время распахивается дверь, и в комнату заглядывает Хоук. ― Вы все ссоритесь? ― недовольно морщиться он. ― Вовсе нет, ― отвечает отец и жестом приглашает его войти. ― Хоук, ― возмущаюсь я, ― тебя учили, что следует постучать в дверь перед тем, как войти? ― Я только хотел сообщить, что там приехал жених нашей Рейвен, и мама просила вас немедленно спуститься, дабы встретить его, ― улыбается мой сын и в то же мгновение скрываться за дверью.