grl pwr

В пятницу они держатся за руки. Маленькая и гладкая ладошка Донхек в сухой и узкой ладони Енхо. Пальцы у Енхо изящные и длинные, на коротко стриженных ногтях – аккуратный маникюр с использованием камуфляжного лака. Смотрится очень естественно и ненавязчиво, Донхек нравится. Она нежно оглаживает кожу под большим пальцем круговыми движениями. Аккуратно и незаметно. В пятницу они держатся за руки. Маленькая ладонь Донхек в узкой ладони Енхо, и они бегут по торговому центру прочь, к выходу. У Енхо в кармане куртки горсть конфет, украденных из супермаркета – одна вылетает из незастегнутого прямо на кафель, но они не останавливаются, чтоб ее поднять – мягкие жевательные карамельки ассорти, любимые конфеты Донхек. За ними нет погони, но они все равно бегут, и Енхо тянет ее за собой за руку. Кожа-к-коже, без каких либо расстояний. Запредельно близко. У Донхек сбивается дыхание и сердце пропускает пару ударов. А Енхо смеется, звонко, заливисто, и смех ее отражается от стен и поднимается выше, до цокольного потолка. На улице холод собачий, ветер кусает щеки, но Донхек не чувствует холода – ее греет присутствие Енхо и тепло ее кожи (по факту, конечно же, быстрый бег в отапливаемом помещении, но какая, вообще, разница). Енхо не плохая, просто без царя в голове, и ее очень удивляет тот факт, что Донхек за свою жизнь еще ни разу не воровала в магазинах. Она не преступница, честно-честно, но неоплаченные конфеты в ее кармане – самопровозглашенное приключение для Донхек. Такой себе краткий экскурс в жизнь «плохих» девочек. И ее очень повеселил ужас в глазах Донхек, когда та поняла, что она намеревается сделать. В воскресенье Донхек видит Енхо в первый раз. Мать берет ее с собой на воскресную службу в католическую церковь неподалеку от их дома. Жесткая спинка скамьи впивается под выпирающими лопатками, жесткость сиденья не прибавляет комфорта, но Донхек продолжает послушно и молча сидеть, пока идет месса. Дверь открывается почти в самом конце службы, под исповедь и причастие, и обернувшись на звук, Донхек видит, как взрослая женщина тянет за собой под локоть молодую девушку: пальцы женщины жестко впились в руку и создается впечатление, что наверняка синяки останутся, и даже слой верхней одежды не помешает этому. Девушка такая высокая – про таких говорят «ноги от ушей», – она одета в кожанку на тонком подкладе и черные скини, что визуально вытягивают ее в росте еще больше, а ботинки с грубой подошвой завершают картинку, глядя на которую становится сразу ясно, что это образ оторвы. Донхек теребит край своей светлой юбки, расправляет ее подол по коленкам, обнятым толстым черным колготом, разглядывает мыски своих аккуратных классических туфель, и снова переводит взгляд на только что вошедших. – Садись, – рявкает противным режущим голосом женщина своей, по видимому, дочери, и толкает ее к скамейкам. Та, что молодая, кривит гримасу неприязни, но вслух ничего не говорит и послушно опускается на скамью. Всю оставшуюся службу Донхек не сводит глаз с ее затылка. У нее коротко стриженные волосы, и на худой шее виднеются выпирающие позвонки. Тонкая шея, не спрятанная волосами, кажется болезненно беззащитной. Незнакомка сидит прямо и почти не шевелится, только иногда то склоняя голову к плечу, то снова держа ее прямо, а Донхек, находящаяся от нее через ряд, почему-то ловит каждое ее незначительное шевеление и понемногу умирает. В воздухе запах сгорающего парафина мешается с запахом тлеющего ладана. Когда Донхек с матерью оказываются на улице, она снова видит незнакомку – та стоит привалившись к воротам, скрестив ноги и засунув в карманы руки. В ушах наушники. А чуть дальше, ближе к церкви, стоит мать девушки и громко и с чувством жалуется святому отцу на дочь, видимо успев поймать его после службы. – В нее точно демон вселился, – женщина почти что плачет, – последние три года она стала неуправляемой, совершенно невыносимой девчонкой. Святой отец, подскажите, как мне быть? Совсем опускаются руки. Она же ни в чем меня не слушается и делает все назло. Вчера вообще не ночевала дома и шлялась черт знает где. Она выглядит жалко в своем отчаянии, но у Донхек не вызывает ни капли сочувствия. Не нужно заканчивать психфак, чтобы понять, что этим двоим нужно поговорить, без истерик и упреков, и явно без церковного напутствия: обычный разговор матери с дочерью, где стоит дать высказаться обоим сторонам. Донхек теряет интерес к женщине и снова возвращается к незнакомке. И неожиданно для себя они встречаются взглядами. Та ей улыбается (если честно, ее улыбка больше похожа на оскал дикого зверя), ветер треплет ей волосы, и она пытается особо длинную прядь заправить за ухо. Донхек под ее взглядом вдруг чувствует себя слабой безвольной овечкой. – Мам, я догоню тебя, иди вперед. И когда мать уходит на стоянку авто, Донхек равняется с незнакомкой. – Я заметила, как ты на меня смотришь, – говорит она, не меняя выражения лица – все та же улыбка, которая гипнотизирует. У нее низкий но мягкий голос. «И как же?», хочет спросить Донхек, но предпочитает молча пожать плечами. Из незнакомки девушка превращается в Енхо в воскресенье. А в пятницу Енхо берет Донхек за руку в торговом центре и не отпускает даже когда они оказываются на улице. У нее очень теплые ладони – самое то для холодной погоды. Они берут кофе и горячий шоколад с собой в ближайшей кофейне. Енхо сует руку в карман, из которого подцепляет пару конфет, и протягивает их на раскрытой ладони Донхек. Донхек сомневается ровно секунду, но послушно берет предложенный ей дар. Улыбается в ответ. В пятницу они держатся за руки, пока гуляют в парке, а в середине следующей недели Енхо целует Донхек в губы.