Парень его мечты

      POV Андрей Жданов.       Мы долго и нудно здоровались с Валерием Сергеевичем, потом мне пришлось выслушать несколько историй о том, как ему звонили из Германии и благодарили за Катю, да как Вячеслав Семенович из «ЛлойдМориса» ему лично руку за Катеньку жал, и только потом я сумел перейти к делу.       — Валерий Сергеевич, война у нас в «Zimaletto», представляете? Настоящая война. Придется открывать второй фронт. Наш Питерский филиал что-то начал крутить, какие-то махинации и аферы. Екатерина Валерьевна это первая заметила.       — Катюшка, она такая, она каждую мелочь подмечает.       — Вот! В общем, я посылаю Катю с аудитом и не только с аудитом. Но это при условии, что вы разрешите.       — Одну?       — Ну, что вы! Она поедет, как начальник инспекционной группы. Восемь человек посылаю.       — А Катюху за главную?       — Да.       — А кто едет? Женщины или мужчины?       — Семь женщин и один завалященький мужичок. Старенький, но очень умный.       — И Катя будет начальницей над ним?       — Да!       — А на сколько?       — Ну, не знаю, как закончат работу, так и вернутся. Может, на три месяца, а может, и на полгода.       — Ладно. Раз такое дело, то надо ехать, — вынес свой вердикт Пушкарев.       — Валерий Сергеевич, я ведь еще чего хотел-то…       — Чего? Да вы говорите, Андрей Павлович, не стесняйтесь. Может хотите, чтобы я с Катюшей поехал?       — Нет-нет, что вы, — этого нам еще не хватало.       — Почему это? — строго спросил Валерий Сергеевич, и я сразу же пошел на попятную.       — Это, конечно, было бы замечательно, и помогли бы, и Катя все-таки была бы не одна, а с отцом. Но видите ли в чем дело… Если будет хоть один человек в составе проверяющих со стороны, то нам придется давать делу официальный ход. А это было бы очень нежелательно для репутации компании.       — Так вы воров и аферистов покрывать, что ли, вздумали? Я дочку этакому никогда не учил. Она девочка честная.       Я весь облился холодным потом. Только теперь я понял каково Катюше ежеминутно ходить по минному полю.       — Поэтому мы и хотим ее послать в Питер. А покрывать нарушителей мы и не думали. Что вы? Просто вначале нужно разобраться действительно есть ли нарушения, по злому ли умыслу, — блин, я уже забыл что хотел сказать! Напрочь потерял нить разговора.       — А вот это правильно! Негоже людей обвинять огульно. Так какая просьба у вас ко мне?       — Валерий Сергеевич, — слава Богу, со страху все вспомнил, — Катя прямо завтра должна выехать, с утра. А сегодня мы задержимся допоздна с документами. Я сам ее привезу, вы не беспокойтесь.       — Сам? А ваша невеста не возражает?       — Нет! Она тоже с нами и тоже поедет Катю провожать.       — Ну, тогда ладно. А где они там будут жить, Андрей Павлович?       — «Zimaletto» снимает в Питере большую четырехкомнатную квартиру. Вот там и будут жить все вместе. Кроме мужчины, конечно, — поспешно добавил я.       — А телефончик там есть?       — Есть, конечно. Катенька вам позвонит и даст номер.       — Ладно. А Катюха там далеко?       — Рядом.       — Дайте ей трубочку. А то я в шесть утра поеду встречать однополчанина, так видно и не увижусь с дочкой. Хочу попрощаться.       — Конечно-конечно, — ответил я, быстренько сунул Катеньке свой мобильный в руки и с облегчением вытер со лба пот. Бедная девочка! Это не беседа, это допрос с пристрастием.       Катя быстро поговорила и отдала мне уже выключенный, слава Богу, мобильный.       — Тяжело врать? — загадочно улыбнувшись, спросила она.       — Невероятно.       — Андрей Павлович, маме я правду скажу, ладно?       — Вам виднее, Катюша.       — А мама сможет меня навещать?       — Катенька, давайте сразу с вами договоримся — это ваша квартира. Вы можете делать там все, что вам заблагорассудится.       Сказал и прикусил язык. А что, если я этой квартирой только путь Зорькину расчищаю? Что если Николай станет там навещать Катюшу? Чего-чего, а этого мне хотелось меньше всего. А если быть честным, то совсем не хотелось.       Мы сидели в машине почти в темноте и ждали Ромку, он должен был принести ключи от квартиры и показать ее нам. Сумерки сгустились до плотной, почти черной синевы, на небе начали зажигаться звезды и даже луна выглянула и-за облаков.       — Когда луна сверкнет во мгле ночной своим серпом, блистательным и нежным, моя душа стремится в мир иной, пленяясь всем далеким, всем безбрежным*. — едва слышно, почти одними губами прочла Катюша.       — Кать… — я почему-то тоже заговорил шепотом.       — Да, Андрей Павлович.       — Катя…       — Да…       — А можно тебя спросить?.. — я перешел на «ты».       — Да…       — Но это… Это личное. Можно?       — Можно.       — Кто для тебя Николай Зорькин?       — А вам зачем это знать? Вы не думайте, Коля никогда…       — Коля?       — А как мне его называть? Николай Антонович? Коля мой друг. Мой лучший друг, и он никому ничего о «НикаМоде» не расскажет.       — А я сейчас не говорю о работе.       — Тогда о чем?       — О тебе!       — Обо мне? А при чем тут Коля?       — А ты не понимаешь?       — Нет!       — Кать, ты мне очень нравишься.       — Я? Вам? Вы шутите?       — Нет. Я… Я только представил, что… Понимаешь, я даже не думал, что… Мне сказали, что ты влюблена в Николая и меня это взбесило.       — Почему?       — А ты сама не понимаешь?       — Нет. Но я не влюблена в Николая, Андрей Павлович!       — Это правда?       — Да.       — А в кого-нибудь другого?       — А вам это зачем? Вы боитесь, что переписали на меня компанию, а я теперь ради любимого человека…       — Катенька, подожди. Пожалуйста. Я не хочу тебе врать. А правду сказать боюсь.       — А вы не бойтесь.       — Да, Катя, такая мысль у меня была. Да была! Прости.       — Я думала, что вы доверяете мне, Андрей Павлович.       — Я тебе доверяю. Доверяю! Больше, чем себе. Но такая мысль у меня мелькнула. — ужасно не хотелось в это впутывать Ромку, и я не стал. — Понимаешь, я тогда еще был дурак. Я еще даже не подозревал, как дорога ты мне стала за это время, что мы работаем вместе.       — А тогда — это когда?       — Пару дней назад. Прости, Катя.       — Мне нечего вам прощать. Всех людей посещают разные мысли. Разве человек виноват, что ему подумалось? Не виноват. Только вы не должны опасаться Кольки, Андрей Павлович.       — Кать, да я просто приревновал тебя к нему. Понимаешь? Просто приревновал, только себе сознаться в этом не осмеливался.       — Приревновали? Почему? Хотя нет, подождите. Я хочу вам кое-что сказать. Я сегодня увидела, что я тоже имею право, и я дала себе слово.       — Имеешь право? Дала себе слово? Я не понимаю, Катюша.       — Андрей Павлович, вы не должны бояться Николая, потому что я люблю совсем другого человека.       — Кого? — губы у меня пересохли, а в горле словно прошлись наждаком.       — Вас, Андрей Павлович. Неужели вы этого не видите?       — Меня? Это правда? А как же… вы же… а все эти Ларины, Киры. А ты… Ты даже вида не подавала. Катенька! Как же так? Неужели не ревновала?       — Вас? — кажется, она и вправду удивилась. — А как можно ревновать чужого человека? Разве у нас хоть что-нибудь было, чтобы я могла ревновать? Больно было, но боль — не ревность, ее и спрятать можно. Вы не пугайтесь, мне ничего от вас не нужно, совсем ничего. Просто теперь вы будете знать, что я вас никогда не предам.       — И тебе ничего от меня не нужно? Совсем ничего?       — Ничего!       Катя гордо встряхнула головой. Ее сногсшибательная стрижка вихрем взметнула копну каштановых прядей. Безумно ей шел этот цвет волос, эта стрижка, этот макияж! Катька моя…       — А мне надо! Мне много надо! Мне все надо! — чуть не кричал я.       — Вы о чем? Я не понимаю.       — А я сейчас тебе все объясню. Все-все! На примере. Мне и это надо, — не спрашивая разрешения, я обнял Катюшу. — И это надо, — привлек ее к себе. — И это, — она совершенно не умела целоваться.       Смотрела на меня огромными глазами, словно не понимала, что я делаю и зачем. Ничего… ни-че-го!.. И Рим не сразу пал! Она любит меня! Она меня любит! Это главное, а все остальное придет. Я ласкал ее губы языком, аккуратно и настойчиво разжимая им ее плотно стиснутые зубы, а затем проталкивая его туда, где он встретился с языком Катеньки. И дрогнули ее веки, и отяжелели, и прикрыли глаза, а ее губы начинали жить своей, отдельной от ее контроля, жизнью, отвечая моим губам.       Мы почти задохнулись, когда она застонала. Тихо, но очень страстно. Мне не нужно было объяснять, что это значит, и я просто молча радовался про себя, собрав в кулак всю силу воли, чтобы остановиться. Нельзя было пугать девочку.       — Андрей Па…       — Катенька, забудь о моем отчестве.       — Андрей, Андрюша, — она тихонько и счастливо засмеялась.       — Катенька, — я снова потянулся к ней, но в это время из темноты трижды мигнула фарами какая-то машина...